Давид Гзгзян Как и следовало ожидать, снятие прещений Святейшим Патриархом со священника Георгия Кочеткова и двенадцати его прихожан не прошло незамеченным для православных христиан Москвы. Уже через несколько дней после публикации указа Святейшего в СМИ появились и отклики на свершившийся факт отмены запрета на служение о. Георгия, и, чуть позже, попытки предугадать направление работы богословской комиссии, образование которой предусмотрено патриаршим указом.
Думаю, что многие согласятся с тем, что самый факт учреждения комиссии, призванной засвидетельствовать соответствие богословских трудов о. Георгия Кочеткова православному вероучению, открывает новую перспективу обсуждения проблем современного церковного бытия. Тем удивительнее выглядит позиция, игнорирующая как необходимость подобного обсуждения, так и наличие проблем как таковых. Впрочем, есть здесь и определенная закономерность: легкость жизни прямо пропорциональна степени одномерности наших представлений о ней.
Надо сказать, что заведомая ясность оценок часто родственна отрицанию какой-либо значимости любого иного мнения, а иногда и всякого достоинства его носителя.
Досадно, что именно такие нехитрые мысли приходят на ум по ознакомлении с одной из первых попыток фактически создать откровенно негативный фон работе будущей комиссии. Но право же, сложно думать иначе, когда добираешься до заключительного вывода статьи прот. Валентина Асмуса "Что придется разбирать?" ("НГР", 12.04. 2000): "Некоторые оригинальные богословские воззрения значительно усложняют и затрудняют процессы реинтеграции о. Георгия и его общины в Православную Церковь". Что значит эта пресловутая реинтеграция? Кто, когда и каким церковным актом выводил за пределы Православной Церкви о. Георгия да еще и со всей общиной, и кто в таком случае и при помощи каких инструментов подобную реинтеграцию осуществляет? Уж не восприятие ли Церковью инославных здесь часом имеется в виду? Если да, то тогда недавно вступивший в силу указ Святейшего Патриарха фактически объявляется утратившим силу, поскольку никак не может быть отнесен к неправославным. Но вряд ли воззрения о. Валентина на церковное право оригинальны до такой степени. Скорее, вероятно, речь идет об известных только штучным специалистам и неведомых широкой церковной общественности "канонах реинтеграции в православие".
Вся статья, надо полагать, служит развернутым аргументом этому весьма интригующему заключению.
Отец Валентин Асмус, правда, посчитал для вящей убедительности обоснования начать не с доводов, а с замечания, что о. Георгий Кочетков с последователями привыкли занимать "самодовольную фарисейскую позицию".
Далее же беглому анализу книг о. Георгия предпослано и вовсе уничтожающее утверждение, что автор "не удерживается в пределах православия и впадает во многие ереси". Так, например, о. Валентин пишет, что о. Георгий "отступает от библейского учения о сотворении первой человеческой пары и зачем-то прибегает к платоновскому мифу об андрогине". Мне знакомы тексты катехизисов о. Георгия, и поэтому стало досадно, что я мог пропустить нечто подобное. Но, сверившись, обнаружил, что о. Валентин допустил, как бы это помягче выразиться, натяжку: в этих книгах нет даже упоминания ни о сферических существах-андрогинах, ни о самом Платоне; использован только термин "андрогин" как символ "свободно-благодатной целостности первочеловека" (с. 85). Но позвольте, по такой логике надо срочно исключать из Никео-Царьградского символа веры аристотелевские и стоико-гностические термины "единосущие", "ипостась" и т п.
В другой раз дело принимает еще более серьезный оборот: о. Валентин недвусмысленно обвиняет о. Георгия в ереси несторианства, считая, правда, вполне достаточным бездоказательно утверждать, что комментарий о. Георгия к евангельскому стиху о Богоявлении "подпадает под 9-й анафематизм свят. Кирилла Александрийского: "Кто говорит, что единый Господь Иисус Христос прославлен Духом в том смысле, что пользовался чрез Него как бы чуждою силою и от Него получил силу побеждать нечистых духов и совершать в людях божественные знамения, а не почитает собственным Его Духом, чрез которого Он совершал чудеса, - анафема".
Невозможно себе представить, будто о. Валентин не знает, что двенадцать Кирилловых анафематизмов никак не могут считаться совершенным критерием православности хотя бы потому, что Церковь не располагает опытом их применения в таком качестве. Не может он не знать и того, что свт. Кирилл подписал согласительное исповедание 433 года на условиях отказа от непременного признания и непреложного толкования своих анафематизмов. Тем самым о. Валентин, если мы, как думается, не ошибаемся насчет его осведомленности, фактически заявляет, что ему более чем кому-либо еще, включая свт. Кирилла Александрийского, известен доподлинный смысл выражений "пользовался от Него как бы чуждой силой" и пр. Учитывая то, что с подобной откровенностью о предмете не рисковал высказываться никто со времен древних монархиан-динамистов (антитринитарная ересь II-III столетий) Церкви, по такой логике останется довериться догматическому опыту одного человека, протоиерея Валентина Асмуса. По крайней мере следующее его высказывание уже вовсе не подтверждено ни цитатами, ни собственными аргументами, а значит, слова: "В несторианском духе о. Кочетков говорит и об искушениях, которые претерпел Господь", - предлагается трепетно принимать на веру. Что ж, "логика" выдержана вполне.
Потому далее уже совсем неудивительно читать о подпадающих под "анафемы 5-го и последующих Вселенских соборов" за непризнание "вечных мук тех, кто до конца отверг Бога". Где о. Валентин в последний раз сталкивался с богословской (а не эстетской) попыткой реабилитировать князя тьмы, он не пишет; что же до его иронии по поводу "теории, по-бердяевски названной о. Георгием садистской", то автор катехизисов отозвался так лишь о воззрении, признающем "вечность мук в смысле божественной вечности", а не вечных мук как таковых. О тех же, "кто отверг Бога до конца", речи не было вовсе, эти несчастные анонимы возникли и остались только в богословском воображении о. Валентина.
Увы, трудно объяснить пафос его статьи мотивами иного свойства. Для чего было только сетовать о том, что, дескать, "придется нечто разбирать", если о. Валентину впору было поставить эпиграфом к статье антихристианский девиз языческих императоров: "Non licet vos esse" (вам не дозволено существовать)? Тогда хотя бы можно было бы понять, почему он все время высказывается в духе абсолютной авторитарности: это так, потому что я утверждаю, что это так. Железная позиция, железная воля, железная логика, железное сердце, железный кулак... Право же, до аргументов ли тут?
"Отец Кочетков (так часто позволяет себе называть своего заочного оппонента отец протоиерей) полностью разделяет протестантско-экуменическую теорию ветвей", "по Кочеткову, человек сотворен дуалистическим, он изначально содержит не только свет, но и тьму; вина грехопадения, таким образом, возлагается на Творца" - все это у о. Валентина самодостаточные оценки, не подтвержденные ни текстами, ни рассуждениями.
Что, как не выше охарактеризованная уверенность в собственной непогрешимости (кажется, это нечто неподобающее православному христианину), методично взращенная "в сердце своем", может подвигнуть человека на подобное поведение? Справедливости ради надо сказать: о. Валентин дает понять, что джентльменский стиль ему не по душе. Так, списки книг, рекомендованные о. Георгием, он не без презрения называет "джентльменским набором интеллигента". Видимо, по его мнению, взаимоуважение, деликатность, предупредительность и прочие благоглупости не могут быть в чести у православного человека. Но даже и тогда не стоит так явно выдавать желаемое за действительное.
Среди рекомендованных книг значится роман Казандзакиса "Христа распинают вновь". Только на каком основании о. Валентин связывает его с фильмом Скорсезе "Последнее искушение Христа"? В предложенном для дополнительного чтения романе рассказывается о быте и нравах небольшой греческой деревни, а не о евангельских событиях. Но тут уж остается только гадать, то ли сие пример неджентльменского поступка, то ли просто досадная ошибка, которая лишь выглядит лыком, пришедшимся в строку.
Что ж, крайние позиции были и будут всегда, и нежелание искать ни истину, ни хотя бы взаимопонимание все-таки тоже позиция, право на которую есть у всякого, как у всякого есть право сочувствовать ее носителю и переживать и молиться за него. Мне во всяком случае трудно представить себе духовную реакцию иного свойства. В ней по крайней мере таится надежда на то, что когда-нибудь о. Валентин Асмус пересмотрит свои мысли о "реинтеграции", тем более что она так отчетливо напоминает о столь сомнительном "интегризме"...
