Скриншот видео Kremlin.ru
Владимир Путин, вступая в должность президента РФ, заявил, что государственная и общественно-политическая система страны «должна быть прочной и абсолютно устойчивой к любым вызовам и угрозам, обеспечивать поступательность и стабильность развития, единство и независимость страны». Глава государства сослался на уроки истории, напомнил о «трагической цене внутренних смут и потрясений». При этом стабильность, добавил Путин, «не означает косность», а государственная, общественная система «должна быть гибкой, создавать условия для обновления и движения вперед».
Отсылка к истории здесь существенна. Многое говорит о том, что президент РФ рассматривает свою государственную деятельность именно в историческом контексте, а это время достаточно большой длительности. Казалось бы, никаких смут и внутренних потрясений в России давно не было. Но если мыслить длительными отрезками, то все уроки, конечно, можно считать недавними и точно актуальными. Речь прежде всего идет об опыте политической неопределенности, безвластия. Или опыте потери власти ответственной элитой, которой доверили управление страной.
Действующий президент, очевидно, не хочет повторения, воспроизводства этого опыта. Для него ближайшие шесть лет – важный отрезок. Это время, когда нужно каким-то образом определиться с механизмом преемственности (а не просто с фигурой преемника). В последние 25 лет такого механизма по большому счету не было. Преемственность сводилась к тому, что Владимир Путин лично оставался у власти и обеспечивал устойчивость системы. В 2008–2012 годах он был премьер-министром, но все равно оставался самым влиятельным политиком. Его возвращение в президентское кресло как раз подчеркивало, что система сама по себе не обеспечивает нужную политическую стабильность. С тех пор прошло 12 лет.
У попыток радикальной смены власти, курса, правящей элиты, то есть тех самых смут и потрясений, бывают разные причины. Одна из возможных – необратимое сращивание элиты, то есть конкретных людей, с системными институтами, контроль над процедурами и инструментами управления общественным мнением. Это предельное сужение государственно-политического поля. У тех, кто остается за его пределами, сохраняются амбиции бороться за власть. И формально у них есть такое право. Но реальной возможности не остается – без изменений самой системы.
Устойчивость таких систем может обеспечиваться через условную либерализацию – расширение самого поля, максимальный допуск граждан в политический процесс. В этом кажущемся хаосе порядок обеспечивает доверие к институтам, не контролируемым конкретными элитами и группами интересов. Представители российской власти могут на это сказать, что и такой опыт в РФ уже был, что при этом возникает угроза суверенитету страны, вмешательство иностранцев в нашу политическую жизнь становится осязаемым и эффективным. То есть независимые институты в таких условиях могут защищать демократию и плюрализм, но не гарантируют устойчивость наших ценностей (а на них власть сейчас делает упор – и получает поддержку электората).
Другой способ обеспечить устойчивость системы – зачистка политического поля (она, по сути, случилась), допуск в него на основании некого ценностного консенсуса, а затем допустимое внутреннее разделение по взглядам и интересам. Такие попытки предпринимались. Силы и ресурсы при этом уходят на маргинализацию тех, кто оказался вне круга, или, напротив, их интеграцию. Внутренние противоречия все равно требуют сильного арбитра, то есть система не функционирует без главного лица. И, главное, страх раскола, а следовательно, внешнего вмешательства, попытки сыграть на противоречиях, сохраняется.
Данила Моисеев 
