В течение последних 20 лет из педагогов делали чиновников

Дмитрий Рогозин: «Нет никаких сомнений, что школьное образование – это такая фронтовая полоса. Вузовское образование – небольшой тыл в этих категориях» Фото сайта msses.ru

– Дмитрий Михайлович, в России насчитывается около 800 государственных вузов и 46 тысяч школ. Как вы считаете, чьи проблемы более критичны?

– Конечно же, ситуация со школьным образованием гораздо более ранимая, поскольку затрагивает и семьи, где живут школьники, и их более далеких родственников. В частности, бабушек и дедушек. Не случайно с переходом этих ребят на дистанционный формат катастрофически увеличилась нагрузка на их родителей.

В общем, это огромнейшая проблема, которая затрагивает и концепцию занятости населения, и тему здоровья и субъективного самочувствия, которое понизилось в период карантина у семей, где есть дети школьного возраста. Нет никаких сомнений, что школьное образование – это такая фронтовая полоса. Вузовское образование можно даже назвать небольшим тылом в этих категориях. Поскольку там основная нагрузка легла на студентов (а это уже, что ни говори, самостоятельные люди) и главным образом на преподавателей. Семьи этих возрастных когорт не слишком пострадали с переходом на онлайн-формат.

– Зато у школьников, по данным Центра полевых исследований, домашних заданий стало на удаленке больше.

– Многие школьные учителя из-за неумения работать удаленно превратили урок в предъявление и спрос домашнего задания. То есть фактически стали использовать онлайн-формат как место, где домашние задания задаются и контролируются. Это уже совсем какой-то тестовый режим работы. Постоянные тесты на самые разные темы.

– В такой нелепой ситуации что остается родителям – приглашать репетиторов? Самим вести уроки?

– Я бы здесь все-таки акценты по-иному расставил. Нужно посмотреть на школу с другой стороны. Не как на взаимодействие учителя и школьника, а как на институт среднего образования, в котором планомерно в течение последних 20 лет из педагога делали чиновника. Ведь он у нас отчетностью занимается гораздо больше, чем детьми. Это и в Минпросвещения постоянно педалируют... А «отчетных поводов» и документов меньше не становится. Электронные форматы сбора информации только увеличили масштабы циркулирующих бумаг.

Поэтому здесь не совсем так, что это школьные учителя у нас такие никудышные, попадающие в школу в результате негативного отсева. Это про то, что, к сожалению, рабочее место школьного учителя, сама его позиция стали некомфортными. Не только для школьников, но и в большей степени для самих преподавателей.

– Школьный и вузовский педагог, судя по вашим словам, это не одна профессия, а две. Почему?

– Разница колоссальная. При всех жалобах, которые вузовские преподаватели регулярно обращают к властям предержащим, они всегда оставались сами себе головой в аудитории. Смышленый заведующий кафедрой всегда понимал, что человек, который пишет монографии и проводит исследования, должен и на занятиях рассказывать о том, чем занимается и что действительно знает. То есть в отношении вузов можно сказать: там доминирует, если мы имеем дело с качественным образованием, личностное знание. А если мы заглянем в школу, то увидим: в классах за счет колоссальной стандартизации личностное знание осталось на полях.

И так получилось, что в вузах авторское преподавание все-таки входит в некоторый институциональный контекст. Оно есть в аудиториях, в онлайне и дистанционном образовании. А в школах реальное образование всегда оказывается на коленке и на полях. Его судьба зависит от того, останется ли у педагога время между подготовкой к ЕГЭ и оформлением бюрократической документации. Трудно не восхититься целостности и устойчивости людей, которые могут работать даже в подобных условиях.

– Вы говорите о личностном знании, ставя между ним и объективным знанием знак равенства. Как это возможно?

– За этим стоит не позитивистская логика, а некоторая система убеждений. Был такой английский физикохимик и философ Майкл Полани, у него книжка так и называется: «Личностное знание» (1958). В ней он утверждает, что любое знание основывается на индивидуальных, часто даже ошибочных суждениях. Оно передается зачастую в курилках – неформальных личностных сообществах, а не в аудиториях. Автор прослеживает свой тезис даже на примере того, как проектировалось ядерное оружие.

Знание никогда не возникает и не транслируется в стандартизированной среде. От Майкла Полани пошла эта линия. Она своеобразно препарирована австрийцем Иваном Илличем, автором бестселлера «Освобождение от школ» (1971). Базовая идея Иллича – образование возможно только в свободной среде. Другими словами: «Нет свободы – нет образования».

– В первые годы СССР стандартизация школы равнялась буквально нулю. Нет ли тут связи с результатом – выпуском умелых, думающих, честных... еще пока «не винтиков»?

– Вы не назвали одно качество, на мой взгляд, еще более важное, – смелость. Способность принимать решение и позитивно относиться к собственным ошибкам. Вот что вымывается из среднего образования. У нас буквально бьют по рукам ребятишек, уча их не ошибаться, быть правыми во всех вопросах и по всем предметам. А образование живет ошибками. Если ты хочешь в чем-то разобраться, что-то понять, ты должен смиренно относиться к собственным поражениям, этим набитым шишкам жизни. В школе следует просто сызмальства прививать эту любовь к ошибкам. Вместо тиражирования правильных решений, парализующих волю и чувства детской аудитории.

– Если мы уберем прессинг стандарта, диагностик – этого будет достаточно, чтобы школа вздохнула с облегчением?

– Нет, конечно. Я бы скорее в этом контексте говорил не об устранении каких-либо норм, к которым учителя так или иначе вынужденно адаптируются, а о моратории на любые «улучшения».

– Иначе говоря: «Реформы – отложить». А право на свою реформу внутри класса оставляете за педагогом?

– Не просто оставляю. Я считаю, что это единственно возможная форма преподавания. Но отдаю себе отчет, что тот генезис, который сложился, в принципе не позволяет вернуться к золотым 90-м, когда авторские школы вырастали, как грибы после дождя. То есть свернута шея этому движению бесповоротно. И если мы сейчас сымитируем его за счет отказа от стандартов – это будет больше похоже на суррогат того, что происходило в 90-е, нежели на освобождение учителей. Поэтому мой-то девиз очень банальный: просто не трогайте. Не надо ничего улучшать.

– При этом вы говорите: из учителей куют чиновников. Так, может, все-таки (я о стандарте) взять да упразднить?

– Это непринципиально, дело не в нем. Видите ли, сословие учителей весьма разнообразно. Сегодня, на мой взгляд, школа держится только чудаками, которые почему-то везде прорастают. В каждом классе есть сумасшедший учитель, который все взваливает на себя (имею в виду учебную часть), помогая детям состояться. Лириком ли, физиком, не суть. Этим педагогам достается, у них семьи рушатся, а они...

– ...парят поверх барьеров...

– Нет, сбоку! С одной стороны (фасадной), честно тянут постылую лямку отчетности, а сбоку (вне классов) делают что-то уникальное, но на самом деле основное. И никакие тайфуны им нипочем. Они почему-то приходят, в том числе молодые. Вот это самое удивительное: сколько школу ни души, все равно в ней находятся люди, благодаря которым ее голыми руками и даже в перчатках не возьмешь. Вот бы понять – откуда?..