Всеволод Сахаров Смутные, бесформенные, неосознанные духовные искания Александровской эпохи выразились в такой своеобразной форме, как "просвещенный мистицизм". Это не глубокое и выношенное мировоззрение университетского мыслителя-идеалиста вроде Шеллинга, правильная система идей Гегелевой школы или же суровое этическое учение наподобие толстовства. Князь Петр Долгоруков, сам вступивший в масонскую ложу в Швейцарии, говорил об императоре Александре I: "...Увлечения его носили на себе отпечаток какого-то жара, какого-то мнимого энтузиазма".
А между тем явление это было при всей его "ненаучности" весьма влиятельно, просуществовало долго и отозвалось во многих позднейших исканиях и творческих идеях. Без него не может быть верно прочитан и до конца понят молодой Пушкин.
Разгром декабризма Николаем I, неизбежно последовавший за закрытием лож и других тайных обществ и сект при Александре I, спровоцировал гибель целого поколения поклонников масонов и эзотерических учений. К тому же новый царь сразу издал указ о запрещении лож. В России возникла в некотором роде мистическая пустыня. Тем не менее победительная сила летучих идей Александровской эпохи своей благотворной инерцией долго еще воздействовала на русские умы, в том числе и на полуобразованные, и оставила нам целую библиотеку эзотерической литературы и тайные архивы.
Просвещенный мистицизм Александровской эпохи - это идея признания и оправдания "внутреннего человека", которая долго вынашивалась XVIII столетием и заботливо защищалась от посягательств европейского просвещения. И она воплотилась именно в военно-феодальной, крепостной сверху донизу Российской империи. Это круг мистических идей, которые разрабатывались в тайных обществах и орденах, подвергавшихся гонениям и запретам в других странах.
Если масонство с его закрытым, иероглифическим (как оно само себя называло) гностицизмом являлось тайным обществом избранных, то просвещенная мистика Александровского времени стала желанной идеологией для многих. Казенное слово "идеология", может быть, здесь не совсем уместно, но это не религия и не философия. Это удобное для культурных, составлявших весьма узкий круг "масс" миросозерцание отчасти заключалось в очень аккуратном редуцировании всех связей освобождающейся от пут государственности уединенной личности с официальной Церковью. Князь Александр Голицын так и писал в знаменитом доносе: "Наука древнего масонства подвела меня к истине, устроила в моей голове все отношения человека к Богу, к человеку и природе". Идеи просвещенного мистицизма являлись внутренней церковью каждого образованного человека. Здесь от мира уединенной самоценной личности осторожно отстраняются целые учреждения, точнее, могучий духовный департамент, созданный Петром I с разрушением патриаршества и именуемый официальной Православной Церковью. Здесь истоки толстовства и всех остальных интеллигентских сект.
Возникают самые разные общества, кружки и литературные салоны. Они официально одобрены и признаны. Это и Вольное общество любителей российской словесности и Библейское общество, во главе которого стоят два человека. Это прежде всего личный друг Александра I князь Александр Николаевич Голицын, министр духовных дел и народного просвещения (всегда почему-то усекается его звание по российской титулатуре). Рядом с ним мы видим Кошелева, тоже друга императора и вместе с тем приятеля французского философа-мистика Сен-Мартена, а также влиятельных масонов - министра внутренних дел Виктора Павловича Кочубея, адмирала Николая Семеновича Мордвинова и Михаила Михайловича Сперанского.
Библейское общество, руководимое влиятельными в правящих сферах людьми (тем же Александром Тургеневым) и на первых порах поддерживаемое лично императором, было одной из основных форм распространения просвещенного мистицизма Александровской эпохи в 1810-1820-е годы.
В частности, оно возродило перевод, исправление и издание религиозных текстов и прежде всего Библии. Был напечатан ее подлинный русский текст, который, несмотря на готовность Голицына на компромиссы с иерархами, вызвал очень большие трения в высших сферах и очередной скрытый раскол в Церкви, потому что речь шла не о каких-то филологических проблемах, а о проблемах идейных и даже государственных. Ведь не случайно первым захотел издать русскую Библию для простого грамотного люда именно розенкрейцер Николай Иванович Новиков.
Библейское общество затронуло эти идеи снова, как и в эпохи Аввакума и Новикова, но на совершенно ином, просвещенном уровне. Редактирование священных книг восходит к "просветительской", а на самом деле "никонианской", то есть раскольнической традиции. Общество выступает и как распространитель, и как редактор, и как обладатель всех этих идей. "Вздумали водворять религию распространением Библии и сочинений Эккартсгаузена и Юнг<а>-Штиллинга", - изумлялся близкий к правящим кругам масон и писатель Греч. Любопытно, что это просвещенное "обновление" скрыто одобряют влиятельные иерархи самой Церкви (и прежде всего митрополит Филарет, возглавивший Библейское общество и с молодых лет связанный с ложей Лабзина "Умирающий Сфинкс"), о чем свидетельствует странное решение Святейшего Синода в 1822 году заменить во всех церквях древние иконы религиозной живописью современных художников, то есть Боровиковского и других масонов.
Возникают самые удивительные формы существования просвещенных мистических идей, новые фигуры, новые способы общения и объединения людей. В них отразился духовный сумбур неясных, но сильных исканий уединенной, углубленной в себя души, освобождающейся на "грани веков", на перекрестке идей и культур от гнета государства и различных официозных "идеологий". Это секты Татариновой и Дубовицкого, это лифляндская баронесса Варвара-Юлиана фон Крюденер (или г-жа Криденер, как ее называют иногда в нашей традиции), вдохновенная писательница и пророчица, которая пыталась руководить Александром I и Священным Союзом и проповедовать идеи гернгутерства, Сен-Мартена и Циннендорфа (немецкий масон) и чисто толстовскую мысль о внутренней церкви, это Александра Голицына и ее колония пиетистов, всего и не перечислишь. А за ними следовали такие прообразы декабристско-масонских политических союзов, как Орден русских рыцарей полубезумного полугениального поэта-мистика Матвея Дмитриева-Мамонова.
Сама идея Священного Союза, определявшая тогда внешнюю политику России, была близка орденским идеям всемирной империи, "Златого века Астреи" и "вечного мира", разрабатывавшимся в философических сочинениях масона Василия Федоровича Малиновского, первого директора Царскосельского лицея. Само это элитарное учебное заведение должно было дополнить труды преподавателей-масонов Московского университетского благородного пансиона, созданного розенкрейцером Михаилом Херасковым во времена Николая Новикова и Ивана Шварца. Открытие Царскосельского лицея, основанного министрами-масонами Разумовским и Голицыным по иезуитским образцам и идее Лагарпа и Сперанского и отданного в управление немецким профессорам-масонам, было благословлено царем.
Вообще это было время неопределенных настроений и порывов. И чем они неопределеннее, тем более они признавались справедливыми и интересными. Это время сентиментализма и начинающегося романтизма, то есть эпоха, когда более всего ценилась интуиция и способность сильно чувствовать. Таков был ответ русского образованного общества на засилье "века разума" и гнет просветительских идей.
Многие формы сект, которые были известны в XVIII веке (секты Грабянки, Татариновой), расцветают в Александровское время. Попытались найти свое место в этом движении староверы, хлысты и скопцы. Масонство в этих условиях теряет свою ведущую роль хранителя тайных знаний и неизбежно политизируется. Это открывает дорогу декабризму.
Интересно, что в России в это время расцветает и католицизм. Парадоксально, что он воспринимался как тайная секта. Правительство же, всецело поддерживаемое здесь духовной цензурой Православной Церкви, видело в католицизме опасную и очень влиятельную ересь. Для этого у него имелись немалые основания. Очень многие светские люди - и прежде всего дамы высшего общества - Голицыны, Ростопчины, Волконские, Бутурлины, тайно обращаются в католицизм. Естественно, за этим последовало изгнание иезуитов из России и очень серьезные трения с папским престолом.
Но и западный католицизм меняется, стремится к новой духовности и внутреннему культурному преображению, "обновленческому" союзу с мистикой и даже с православием (Жозеф де Местр, Франц Баадер и др.), иначе трудно объяснить появление в нем Чаадаева, Гагарина, Печерина, Мартынова, князя Августина Голицына. Не случаен огромный интерес к католицизму лирического мечтателя Гоголя, внимательно читавшего "Гений христианства" пророка-романтика Шатобриана. Это тоже говорит о каком-то сильном, хотя и неоформленном "диссидентском" движении, о культурной и религиозной оппозиции, мистической экзальтации, тревожном настроении умов и чувств в высших образованных слоях российского общества.
Свою внутреннюю оппозицию к официальным идеям и ценностям образованный человек того времени оформляет как принципиальный и демонстративный разрыв с насквозь официозным, фискальным православием, как переход в культурную и терпимую, внимательную к его проблемам и исканиям интернациональную религию, служители которой были зачастую людьми образованными и часто из высшего общества. Этот естественный и вполне законный выбор личной веры в России неизбежно воспринимался как преступное посягательство на официальную идеологию. Таков закон тоталитарного государства и имперской политики. Но и сам новообращенный русский католик в глубине души считал себя именно сектантом (характерный пример - та же Зинаида Волконская, не удовлетворившаяся обычной римской церковностью и вступившая в некий религиозный орден, о чем свидетельствуют ее поздние итальянские письма о религии, найденные в Риме). Правительство отвечает, как всегда, конфискацией имений эмигрантов и угрозой заточения отступников в монастырь по возвращении.
Разумеется, мимо эзотерических идей не проходят многие художники, музыканты, поэты. Поэт-пророк Дмитриев-Мамонов писал замечательные "барочные" стихи в духе Нострадамуса, вся "религиозная" поэзия Федора Глинки основана на далеких от догматов православия идеях Ордена вольных каменщиков. Декабрист Гавриил Степанович Батеньков как даровитый поэт и философ круга Сперанского тоже погружен в тщательно замаскированные масонские образы. Масонские символы влияли на творческие идеи и образы самых разных поэтов русского романтизма, от Константина Рылеева до молодого Пушкина.
У просвещенного мистицизма Александровской эпохи есть свои основы, организационные принципы, явственно видимые очертания и временные границы, он продолжает определенные традиции мировой эзотерической мысли. И потому мистицизм становится целой эпохой отечественной культуры, ее символическим языком, в основе которого - масонская гностическая философия.
После войны 1812 года патриотические мечтания и политические проекты последователей просвещенного мистицизма начинают иссякать. Естественным завершением трагических исканий являются безнадежное восстание декабристов и крах многих идей того времени. Например, за крюденеровскую идею Священного Союза народов Россия расплатилась ослаблением царской власти, польскими восстаниями и крымской катастрофой.
Это синкретическое явление в области русского духа и культуры, конечно, нуждается в очень пристальном, внимательном и объективном исследовании. Его история пока растащена по "ведомствам" и, в сущности, не написана. Наша наука слишком долго обращалась с просвещенным мистицизмом Александровской эпохи пренебрежительно или некорректно, упоминая лишь о его мифической "реакционности". Ученые сознательно обходили стороной эту уникальную духовную традицию, реальные явления и важные исторические события, без которых непонятна духовная жизнь России. Сегодня мы должны исправить эту ошибку.
