EL-НГ Геннадий АЙГИ, поэт:
- Вхождение в его поэзию было долгим, больше десяти лет. И - я и сам удивляюсь - мне кажется, только сейчас я начинаю что-то понимать. Это как бы очень простая поэзия. Поражают необычайная сжатость и сила метафор. Но это не самое главное, в поэзии такая сложная метафоричность есть не только у Транстремера. Дело все-таки в другом. Серьезность и ответственность в важных вопросах, которые касаются всех. При этом написано очень скромно и просто. Часто, когда пишут стихи о больших проблемах, авторы шумят и хорохорятся. А Транстремер этого не делает Возьмем, например, поэму "Ночная гондола" о Вагнере и Листе. Какие метафоры для описания музыки Листа - про метеориты - и как это чередуется с описанием его собственных состояний! Он мужественный человек, и, когда мы узнали, что он хочет приехать, мы были просто поражены. Но у нас еще надо научиться переводить такую поэзию, переводить свободные стихи, делать их естественными и ясными. Мне кажется, в переводах Транстремера это удается Александре Афиногеновой.
- Что для вас в поэзии Транстремера особенно шведское?
- Первое, что я заметил - сквозящая в этих стихах суровость шведской природы. Еще сдержанность: ведь вообще шведы - народ сдержанный.
Татьяна БЕК, поэт, переводчик:
- Книга "Современная шведская поэзия" вышла в 1979 г., а переводила я стихи для нее в 76-м, то есть ровно четверть века назад. Тогда подобные книжки - например, антология переводов поэзии с английского - считались такой редкостью! Выпустить такую книгу - все равно что прорубить окно в Европу. Тем более что Скандинавия была для нас пространством полузакрытым. В университете я учила шведский язык, пассивно его знала, хотя никогда не говорила. Но со словарем я читала, кто-то это узнал, и мне предложили переводы. И мне повезло: я переводила трех выдающихся шведских поэтов: Эриха Блюмберга, Пера Лагерквиста и Тумаса. Пожалуй, Тумас оказался мне ближе всех. Его стихи - верлибры, но интенсивно организованные: с сильно выраженными аллитерациями, внутренними рифмами, которые я, как я теперь припоминаю, утрировала. Мне тогда так казалось лучше. Я читала их сегодня, и стыдно мне не было, но теперь я переводила бы иначе - и в плане звука, да и некоторые вещи с возрастом мне, вероятно, становятся важнее. Потом как-то доходили сведения о Транстремере: из посвящений Бродского, например, я знала, что он жив, что он признан и уважаем. Но если бы мне тогда, в глухом 76-м, мне кто-нибудь сказал, что я попаду в Швецию - а я в нее попала два года назад и написала там стихи, "Шведскую тетрадь" - и что я буду на дне рождения у Транстремера, я бы, конечно, не поверила. Думаю, то, что он выдающийся поэт, сегодня можно понять даже из переводов. Выдающийся трагический элегик. Почти нет прямых автопортретов - там скорее возникают пейзажи, портреты других людей. Но в этих стихах есть признания и есть исповедь неочевидная. Все происходит при свете смерти. Потрясающий образ в стихах, перевод которых на сегодняшнем вечере (27 сентября. - И.К.) читал Алексей Прокопьев: человек бреется и слышит голос - посмотри, не закрывай глаза, ты все видишь в последний раз. Там есть еще такие слова: "дикость и нежность". Он так смотрит на мир. Он смотрит на мир открытыми глазами, потому что знает, что видит все в последний раз.
- Что в поэзии Транстремера вы могли бы назвать "исключительно шведским"?
- Цвет. Колер. Не только световой, но и звуковой. Все как будто сквозь серую дымку. Серую - не в смысле скучную, а того цвета, какой бывает у некоторых импрессионистов. Цвет балтийского тумана.
Дарья Гармоненко 
