Герои "Курска" обвиняют

- Cамо по себе расследование было проведено на высоком профессиональном уровне. Но выводы в постановлении о прекращении уголовного дела сделаны неожиданные: когда читаешь - ждешь, что в следующей строчке будет сделан вывод о совершении такими-то преступления, предусмотренного статьей такой-то. Но этого нет. Выводы, с моей точки зрения, не соответствуют обстоятельствам дела. Мне даже показалось, что с определенного момента постановление стал писать кто-то другой.

- К сожалению, все было проще и потому - страшнее. Причиной гибели послужила утечка окислителя торпедного топлива - пироксида водорода, который воспламеняется на открытом воздухе. Почему произошла утечка - конкретный ответ получить уже невозможно. Выясняется, что торпеда хранилась, эксплуатировалась ненадлежащим образом. У целого ряда комплектующих истек срок годности.

По технологии обслуживания эта торпеда резко отличается от всех других. У нее принципиально иной двигатель. Основной компонент топлива - керосин, в соединении с окислителем он дает очень высокую температуру. У этой торпеды огромная дальность стрельбы - порядка 80 км, высокая скорость. Такая торпеда была и в Великобритании, но она у них рванула - с человеческими жертвами - еще в 50-х гг., и ее сняли с вооружения. Мы никаких выводов из той трагедии не сделали.

Система контрольно-измерительных приборов измеряет давление окислителя, но моряки "Курска" не могли толком ее подключить - пришлось звать офицера с другой лодки. В свое время экипаж обучали, как работать с этой торпедой, но наспех - в сокращенные вдвое сроки, которые не позволили освоить ее надлежащим образом. В связи с неготовностью моряков к учениям эту лодку не должны были выпускать в море.

Взрыв произошел в 11.30 12 августа. В это же время на "Петре Великом", где находился командующий флотом, ощутили мощный гидравлический удар. Акустик доложил на мостик, что в таком-то направлении - пеленг 96 градусов - зафиксированы вспышка и взрыв. Что в этой ситуации должен был сделать руководитель учений? Вероятно, взять карту, произвести несложный расчет и убедиться, что это то место, где "Курск" входит в район учений. Согласитесь, что когда дома пахнет дымом, это настораживает.

Призыв не отчаиваться, заключающий записку Колесникова, звучит завещанием всем живущим.

- Оно на это не отреагировало. "Курск" стрельбу не произвел. Реакции никакой. "Курск" не вышел на связь. Полное безразличие. И только в 23.30 корабль объявили аварийным. Как только о взрыве, зафиксированном акустиками, сообщили руководителю поисково-спасательных работ вице-адмиралу Бояркину, он проложил пеленг и нашел лодку - за каких-то четыре часа.

- Трудно утверждать с уверенностью, но думаю, что они проявили банальную небрежность - не предвидели наступление последствий, хотя при необходимой предусмотрительности должны были и могли их предвидеть. У них не укладывалось в голове, что "Курск" может погибнуть - ведь это пять крейсеров "Аврора", лодка длиной больше 150 м и высотой в шестиэтажный дом.

До начала учений поступила телеграмма начальника штаба ВМФ Кравченко с требованием о включении в ордер учений спасательных судов. А капитан самого крупного спасательного судна - где находились спасательные аппараты - даже не знал об учениях.

Разгильдяйство преследовало пострадавших постоянно - рано утром 14 августа аппарат "АС-34" не смог осуществить посадку на комингс-площадку в связи с низкой плотностью электролита в аккумуляторе.

А вечером волнение моря усилилось и работать аппараты не смогли.

То, что люди жили в девятом отсеке очень долго, совершенно очевидно. Имеются три записки, из которых видно, что люди совершенно адекватно оценивали ситуацию. Кроме того, стуки продолжались еще 14 августа. По ним проведена фоноскопическая экспертиза, позволившая сделать вывод, что стучали металлом о металл, что стучали с подводной лодки, и отдельные стуки идентифицируются как сигналы SOS.

Сдержанный четкий почерк героев "Курска "лишает почвы утверждение властей о том,что взрыв поверг моряков в панику (записка офицера Садиленко написана на листке с выходными сведениями какой то книги).
Фото из материалов уголовного дела.

- Следствие сделало вывод, что люди в 9-м отсеке погибли от угарного газа. Хотя его смертельная доза в крови составляет 60%, а у некоторых моряков этот показатель не превышал 40%. Смерть последовала в результате пожара в 9-м отсеке, который возник вследствие подтопления и попадания воды на патроны для регенерации воздуха: в их составе содержится калий, воспламеняющийся при соприкосновении с водой. Когда затопило лодку, когда возник пожар - это выяснить не удалось.

- К сожалению, в процессе резки технологических отверстий были нарушены все магистрали, а именно через них поступала вода. Кроме того, лодку продержали всю зиму на морозе: то, что не было вырезано, - полопалось. Эксперты разводят руками. Но для меня ясно, что прекращение стуков связано с пожаром, то есть он возник 14 августа. Больше стуков не было.

Перед экспертами был поставлен вопрос о времени смерти, и главный судмедэксперт Министерства обороны Калкутин дал заключение о том, что смерть подводников последовала в течение первых 8 часов после взрыва.

- Калкутин строит расчеты на изменении количества гликогена в печени и мышцах, которое вызывается стрессом, и думает, что стресс был спровоцирован взрывом на борту. Допустим, что динамика показывает, что с начала стресса до момента смерти прошло 8 часов. Но взрыв ли причина стресса? Понижение давления, повышение температуры - это стресс, пожар это тоже стресс. Потом они поняли, что их наверху не ждут - вот где стресс. Наслоение этих факторов не позволяет согласиться с экспертом.

Я также поставил вопрос о психолингвистической экспертизе. Из записок не видно, что в момент их написания - 12 августа - стресс сильно сказывался на поведении личного состава. В них нет никакой паники.

- Верно. Кроме того, посмотрите - ровный, четкий, ясный почерк. Никакого малодушия. Конечно, это писали герои. Но очевидно, что взрыв оказал на них совсем не такое влияние, которое дало бы основания для выводов эксперта Калкутина.

Эксперта подводит ошибочный выбор точки отсчета. Произошла авария 12-го числа, которая на тех, кто находился в 9-м отсеке, влияния не оказала. Не было травм. Стресс, конечно, был, но он не приводит к смерти, тем более таких сильных людей, которые оказались на лодке.

Предположим, что в 12 часов началась драка, и в час дня кого-то ударили ножом. Он еще живет, двигается, пишет записки, потом умирает. Скажите, что может интересовать следствие и эксперта? Может ли его интересовать, сколько прожил человек с момента начала драки?

- Да, но связь с ножевым ранением, а не с началом драки! Важно, сколько он жил после ранения. А в нашем деле эксперты начинают отсчет после взрыва, который непосредственной причиной гибели моряков в 9-м отсеке не являлся.

Экспертиза проведена абсолютно некорректно. Говорят: "с одной стороны, были стуки, а с другой - есть экспертиза. Спасение людей было невозможно, потому что они умерли до объявления лодки аварийной". Итак, взрыв был в 11.30, 8 часов истекло в 19.30, а лодку объявили аварийной в 23.30. Поэтому следствие рассуждает: может быть, и есть вина командования - они там пишут, что бездарно проведена спасательная операция, - но она не находится в причинной связи со смертью, потому что моряки были уже мертвы.

- Их не отрицают, да и как бы они отрицали - есть же вахтенные журналы! Но вывод сделан такой, что стуки производили неизвестные лица из подводной части надводных кораблей. Но, во-первых, надо указать, кто стучал - все корабли ведь на месте. Какой моряк станет подавать сигналы SOS для собственного удовольствия, тем более когда под ногами гибнут товарищи? Но дело даже не в этом - экспертиза однозначно говорит, что стуки исходили из подводной лодки.

- Любые звуки имеют еще и фон. На надводном корабле фон - это жизнедеятельность самого корабля: работают котлы, машины, люди. А здесь фон - только журчание воды (акустик выразился - хлюпанье) и шипение воздуха.

- Я подал жалобу на постановление о прекращении уголовного дела, в которой просил возобновить предварительное следствие. Через 50 минут средства массовой информации раструбили, что моя жалоба - а это толстенная папка! - изучена и отклонена. Возник вопрос: что делать дальше? Совершенно ясно, что подавать жалобу в военный суд крайне нежелательно. Поэтому весьма удачно, что эксперты Министерства обороны сочли необходимым провести пресс-конференцию, на которой не пожалели для меня помоев - я некомпетентен, ничего не понимаю - и вдобавок бросили мне обвинение в том, что я создаю себе имидж.

- И они дают веское основание для иска о защите чести и достоинства. Я некомпетентен - в чем? Я передергиваю факты - докажите. Один иск подан в Останкинский суд - по Пиманову, программа "Человек и закон" - и заместителю главного военного прокурора Пономаренко. Второй - в Пресненский суд - по экспертам Министерства обороны.

- Дело не в том, что я плохо отношусь к военному суду - зачастую он лучше, чем гражданский, менее коррумпированный, там люди глубже разбираются в делах и работают профессиональнее. Но я не боюсь обращаться в гражданский суд, потому что бремя доказывания при моем иске лежит на ответчике - мне надо доказать только, что такие сведения распространены и порочат мои честь и достоинство. И здесь все будет зависеть от того, смогут ли они доказать соответствие действительности своих высказываний - конечно, они не смогут, потому что это невозможно.

- Не могу судить о делах, которых я не знаю. Я сужу по своей практике, хотя не исключаю, что и в военных судах бывает всякое. А от Останкинского суда мне много не нужно - ведь компенсации морального вреда я не требую. Я рассчитываю, что в мотивировочной части решений будет указано, что мои выводы обоснованные, что у меня были основания сомневаться в заключениях экспертов, так как есть и альтернативные заключения. С этим решением мы вернемся в военный суд.

- По-видимому, они были обессилены - лейтмотив записок: "будем пытаться всплывать, но вряд ли выдержим декомпрессию". Они готовились к выходу - 19 человек имели снаряжение. Но в таких случаях очень важен контакт со спасателями. А контакта не было. На них просто не обратили внимания. Точно такое же безразличие мы наблюдаем и сейчас.

- Было бы несправедливо говорить о ней плохо - главный военный прокурор Александр Савенков не чинил мне препятствий; впервые по такому делу родственники признаны потерпевшими, им дали возможность ознакомиться с делом, где есть и секретные материалы. Это заслуга главного военного прокурора. Но его возможности ограниченны - решение было, как принято сейчас выражаться, политическим. Поэтому даже если дело дойдет до суда, виновные получат, как сейчас принято, 10 лет условно.

Даже после смерти моряков преследует несправедливость - 40% средств, собранных в помощь их родным, использованы не по назначению. Между тем, использование пожертвованного имущества не в соответствии с назначением дает пожертвователю право требовать отмены пожертвования. Я сам внес в пользу потерпевших посильную сумму, которая была бы неплохим подспорьем для 118 семей погибших, и в этой части у меня возникает право требования к распорядителям фонда "Курска". И мне ничего не остается, как воспользоваться им, чтобы деньги попали тем, кто имеет на них право.

- Мы делаем это для будущего. Пусть виновные посмеиваются над тем, что все сходит им с рук. Так будет продолжаться не всегда, если общество сделает из происшествия свои выводы.

Как написал в своей записке капитан-лейтенант Колесников - отчаиваться не надо. Это не та часть, где он обращается к родственникам. И не себя он подбадривал - это, по-видимому, был несгибаемый человек при всей своей детской внешности. Он, как выражаются юристы, говорил с неопределенным кругом лиц, иначе сказать, с обществом.

Вы, наверное, обратили внимание, что одна из записок - самая короткая - содержит всего несколько слов. Моряк ничего в ней не пишет о температуре и давлении. Он говорит лишь: "Мы делали все по инструкции" - и от командования, по-видимому, ожидал того же: уставы, если их исполнять, полностью исключают подобный абсурд. Скрытый смысл записки понятен: военный человек не станет упрекать командира: "Я погибаю из-за твоей глупости и лени". Но он может констатировать: "Я сделал все, что мог". Вы можете возразить, что это сказано для самого себя - для человека долга это действительно много значит, это вселяет мир в его душу, но раз моряк, умирая, счел нужным это записать, значит, он хотел, чтобы все это знали: экипаж ждал положенного по инструкции спасения, в котором было отказано. Загружать служебную переписку проклятиями он не стал, но тем более грозно звучит невысказанное. Немое обвинение самое тяжкое, прокуратура бессильна его отклонить, и самые большие звезды на погонах, стулья с самой высокой спинкой от него не спасают. А неопровергнутое обвинение общество - так уж заведено - воспринимает как приговор.