Борис Подопригора В феврале исполнилось бы 70 лет Военному институту иностранных языков – учебному заведению, долгое время не имевшему аналогов в мировой практике, о чьем существовании ныне напоминают лишь «останки» в виде переводческого факультета Военного университета. Впрочем, сослагательное «бы» располагает не только к юбилейному славословию вперемешку с ностальгическими воспоминаниями о годах учебы в ВИИЯ. Разговора заслуживает прежде всего будущее прикладного, читай – военного, лингвострановедения. При любом отношении к прозорливости руководства СССР накануне гитлеровской агрессии его не упрекнешь в недооценке гуманитарной составляющей ратного дела. Неужели сегодня снизилась ее актуальность?
НАГРАДЫ ЗА ВОЙНУ... И МИР
Правда об институте традиционно приправлялась слухами. Поэтому рассказ от первого лица требует обстоятельности. У истоков создания ВИИЯ стояли объяснимо скромные, сообразуясь со временем, наследники «золотопогонного» прошлого российского воинства – генералы Алексей Игнатьев (автор мемуаров «50 лет в строю») и менее известный Николай Биязи – оба военные дипломаты и ученые милостью Божьей.
Сами они в годы профессионального становления опирались на наследие целой плеяды блестящих военных интеллектуалов, таких как великий путешественник Николай Пржевальский (не знаем ли мы о его лошади больше, чем о нем самом?), один из родоначальников современной афганистики Андрей Снесарев, Михаил Бонч-Бруевич, считавшийся «полезным для России куратором» мирового масонства... Все – первые генералы русской военной разведки.
Не только геральдическое прошлое первооснователей на полвека обеспечило институту авторитет главного военно-страноведческого центра СССР и России. В лучшие времена здесь изучались около 40 иностранных языков – больше, чем в любом вузе страны, а порой и мира. С учетом географии военных конфликтов 70–80-х годов прошлого века по трем языкам – арабскому, персидскому и португальскому – равных выпускникам ВИИЯ, по крайней мере в прикладном смысле, не было.
Из 4500 выпускников ВИИЯ периода Великой Отечественной 2600 удостоены боевых орденов – один из самых высоких процентов «наградного охвата» среди всех военных профессий. На фотографиях, запечатлевших эпизоды Тегеранской, Ялтинской, Потсдамской конференций, не всегда заметны офицеры со скромными звездочками на погонах. Это – военные переводчики. Многие из них отмечены за неоднократное парламентерство во вражеские штабы всех уровней и рейды по тылам противника. И тогда, и в послевоенное время не всегда просто складывались судьбы этих людей, часто знавших больше, чем их начальники. И о начальниках – тоже. А знание, как известно, порой «множит печали»┘
В послевоенные годы институт расформировывался, воссоздавался, неоднократно менял название. Но это – единственный военный вуз страны, награжденный боевым орденом в мирное, как считали соотечественники, время. В курсантскую для автора этих строк пору виияковцы-старшекурсники, стажировавшиеся на нескольких «неизвестных войнах», при встречах с одноклассниками опасались, что их рассказы об атакующих «фантомах» или засадах в африканских джунглях кажутся мальчишеской бравадой. Да и по-советски бескомпромиссный комендантский патруль нередко впадал в ступор: откуда на кителе не всегда бравого курсантика орденская планка с орденом Красной Звезды, медалью «За боевые заслуги», не считая двух-трех диковинных ленточек с саблями и полумесяцами? У большинства тогдашних полковников боевых наград не было вообще.
БОЕВЫЕ ГУМАНИТАРИИ
Не будем идеализировать организацию учебного процесса ВИИЯ при любом отношении к военно-строевой составляющей оного. Но признаем его сильные стороны. В условиях идеологического абсолютизма мало в каких вузах преподаватели и курсанты могли обсуждать, из чего, например, состоит... приведение. Приходили к выводу, что из собственно приведения и простыни, которую нечего бояться. «Простыней» называли, скажем, замену иероглифа «китайское» на «некое» государство – в газетной ксерокопии учебного текста, позитивно характеризующего тогдашнюю маоистскую Поднебесную.
Спасибо вам, учившие думать преподаватели-энциклопедисты ВИИЯ периода его «застойно-боевого расцвета», – китаист Борис Мудров, Лев Поваренных, не только языком, но и манерами напоминающий британского лорда, иранист Анатолий Арсланбеков, пуштунолог Георгий Гирс. Кстати, последний – внук министра иностранных дел Российской империи, давшего имя пограничному размежеванию на Памире – «линия Гирса».
Сказав «а», добавим и «б»: не только планка профессионализма и романтический ореол, но и перспектива зарубежной работы после его окончания задавала репутацию вуза в «невыездной» стране. «Институт блата и связи имени Биязи» – несколько разухабистая, но не стопроцентно клеветническая уличная характеристика вуза. Тот же начальник патруля мог быть «выслан» из Москвы, прояви он повышенную принципиальность в отношении курсанта-виияковца. Да еще с извинениями самого коменданта перед потревоженными дедушкой-маршалом или папой – членом ЦК. Верно и то, что не все виияковцы унаследовали у своих знаменитых родителей только лучшие качества┘
Так или иначе, не только малоизвестные три тысячи послевоенных орденоносцев из 30 тысяч выпускников подтвердили репутацию института как самого интеллигентного из военных и самого боевого из гуманитарных вузов страны. Дипломами ВИИЯ отмечен жизненный путь писателя Аркадия Стругацкого, журналиста Всеволода Овчинникова, композитора Андрея Эшпая, артиста Владимира Этуша, не говоря о многочисленных ученых, политиках, дипломатах.
Однако медные посольские вывески и голубые ооновские береты – лишь внешняя атрибутика «серьезных фирм», куда трудоустраивались далеко не все и не сразу. Известная среди виияковцев притча «об угасающих надеждах» – первый курс готовит кадры ООН, второй – военных атташе, третий – разведчиков, четвертый – переводчиков, пятый – командиров взводов – для кого подтверждалась жизнью, но для большинства все же нет. В прежние годы значительную часть выпускников судьба «распределяла» по двум направлениям. «Арабия» или «Оония», затем учебные центры или бюро переводов, через несколько лет – по новому кругу. Другие надолго застревали в пустынях и сопках, чтобы потом – кому по «выслуге лет», кому через Афган – вернуться на «большую землю», часто в Москву. Существеннее другое: принадлежность к альма-матер и сегодня теснее связывает многих ветеранов, чем совместная учеба в других вузах или общие гарнизоны.
ТЕПЕРЬ – ВОПРОСЫ
Их вызывает очевидная для большинства виияковцев недооценка перспектив «ВИИЯ-школы» как важной политической, научно-практической и образовательной составляющей военного строительства. Факультет не тождественен институту ни по штатной учебно-методологической базе, ни по потенциалу «захвата будущего». Гражданский переводчик не заменит военного. Специализация в переводческой, тем более – страноведческой сфере близка к медицинской: хирург не хуже и не лучше терапевта – он другой. И оба они нуждаются скорее в дополнительном «сужении» своей квалификации, чем в овладении «смежной специальностью».
Понятное сокращение потребности в «боевых» переводчиках не отменяет существа эпохи, именуемой информационной. Не информация ли – о чем-то и для кого-то – обретает ту же роль, что и военное присутствие раньше? Тем более что конфронтацию сменила не менее жесткая геополитическая конкуренция. Успех в ней предопределяет не число дивизий, а концептуально-волевое превосходство. А оно опирается прежде всего на интеллектуальный ресурс. Разве в наши дни снизилось мировое значение института военных филологов как полпредов страны за рубежом? Хватит ли для этого энергоэкспорта да пресловутого балета с цирком?
Со значением повторим: не только об экспертно-аналитических интересах страны идет речь. Хотя эта сфера, как никакая другая, требует преемственности и конкуренции в подготовке «дисциплинированных эрудитов». «Экспорт» военного образования (следовательно, влияния), неразрывно связанный с продажей оружия, как и предшествующий этому маркетинг, немыслимы без развития прежде всего военно-страноведческой школы – безотносительно ежегодной численности ее питомцев. Распространение этих же задач на региональное военное сотрудничество (обмен делегациями низового уровня, совместные учения и т.п.), помимо прочего, укрепляет безопасность страны. Если этому направлению придать политикозадающий, а не экспериментальный характер, гражданских специалистов явно не хватит. Не потому ли по модели советского ВИИЯ созданы аналогичные учебные заведения в Китае, Казахстане, Украине? Может, сэкономим на чем-то другом?
Интересы капитализации исторических достижений страны, утверждения общегосударственных и военных традиций ставят и локальный вопрос – о сохранении зарекомендовавших себя брендов. ВИИЯ – один из таких. Так не вернуть ли для начала переводческому факультету Военного университета почетное наименование с прежней аббревиатурой? Ведь кроме как на кабинетную проработку этого предложения, единодушно поддерживаемого виияковцами, никаких усилий, тем более расходов не потребуется. Получили же официальное юридическое и одновременно историческое наименования Московский технический университет – МВТУ имени Баумана и питерский Балтийский политехнический университет – Военмех имени Устинова. Приближающееся 9 Мая – скорее всего последняя памятная для «переводчиков Победы» дата – становится непридуманным поводом воздать им должное┘
