Алексей Филимонов «Друзей моих прекрасные черты…» – эта строка Беллы Ахмадулиной связана для меня не только с людьми, но и с книгами, многие из которых – живые собеседники. Первым потрясением была для меня лирика Тютчева: «Вот эта книжка небольшая/ Томов премногих тяжелей», отворившая не только литературу, но и неизведанные пространства, когда «…лишь Музы девственную душу/ В пророческих тревожат боги снах!» Потом, в студенческие годы, меня захватила поэзия мысли «Опавших листьев» Василия Розанова, в эпоху нового апокалипсиса России. «Защита Лужина» Владимира Набокова перенесла сначала виртуально, затем наяву, в Петербург, где по сей день стоит дом тетки юного шахматиста, невольно заразившей его игрой в шахматы, а меня, читателя, – игрой в слова на просторах пространства и времени. Последнее яркое впечатление – книга статей и рецензий Дмитрия Святополк-Мирского «О литературе и искусстве» с предисловием Дж. Смита, раскрывшего драму парадоксальных исканий русского европейца, вернувшегося в Страну советов и погибшего в лагере. Мирский объяснил и предвосхитил многое – отношение европейцев к загадочной славянской душе, принимающих Достоевского и оставляющих рядом с ним маленький бюстик любимого им Пушкина. Комментарии Набокова к авторскому переводу «Евгения Онегина» несут отпечаток внимательного прочтения Мирского. Многолетняя переписка Набокова и американского критика Эдмунда Уилсона «Дорогой Пончик. Дорогой Володя» говорит о непростых годах русско-американского писателя, вживавшегося в иную культуру и тщетно пытавшего объяснить американскому критику значение Серебряного века. По-иному тема понимания раскрывается в книге лютеранского архиепископа Йозефа Барона «Теология св. Апостола Павла в свете христианского всеединства», эпиграфом к ней можно поставить тютчевское «Я лютеран люблю богослуженье…». Посмертная книга поэта Андрея Романова, относящегося к поколению, рожденному в войну, «Свет сотворения мира», раскрывает его не только как «певца Лиговки», но и личность, много сделавшую ради увековечения памяти Бориса Корнилова.
Санкт-Петербург
