Евгений Мякишев 25 января Высоцкому исполнилось бы 79 лет.
Собственно, мое чтение началось в совсем невинном возрасте, когда я и читать-то еще не умел: на трехлетие родители приобрели магнитофон «Комета» (по тем временам – большая редкость), и была обширная фонотека записей Владимира Семеновича. Высоцкий бывал у нас в гостях во время своих ленинградских гастролей. В нашем доме его чтили и как поэта, и как артиста, и попросту компанейского человека.
Разумеется, в полной мере (если вообще возможна мера полная) я стал понимать смысл песен Высоцкого не в дошкольном возрасте, но именно он сформировал мое поэтическое мировоззрение внятным поэтическим текстом, четкой позицией, убедительной подачей, голосом, который невозможно ни спутать, ни сымитировать. Естественно, параллельно были Пушкин, Некрасов, Чуковский и Маршак с обэриутами, но «дефлорировал» мою поэзоневинность Высоцкий. А уж то, что его песни были под запретом, сильно добавляло шарму. Это много позже я узнал, что запретный плод не сладкий, а скорее горький или кислый (по обстоятельствам).
Заслуга Высоцкого и в том еще, что своей харизмой он напрочь затмил практически всех так называемых бардов, КСП и в большой степени рок-поэзию. К тому времени мое кредо уже сформировалось – абы кто на мякине трех аккордов провести меня не мог, даром что я Мякишев.
Из всего многообразия (скорее однообразия) поэтов с гитарами позже я с удовольствием «читал» Галича, Башлачева, Гребенщикова… Скажем, Булат Окуджава, столь ценимый многими, как текст меня не захватил, хотя Дмитрий Быков и утверждает, что Высоцкий «вышел» из Окуджавы. Для меня это не очевидно. На этой почве мы даже поссорились с Массой (Александром Житинским), издававшем стихотворные сборники поющих поэтов. С Александром Николаевичем, впрочем, мы довольно быстро помирились, в издательской политике я не участвовал, а поэзопредпочтение – глубоко интимная область.
«На глубине любви уже не виден свет –/ И каждое движение на ощупь…»
Дарья Гармоненко 