Александр Пронин  |
 | |
|
Генерал армии Андрей Еременко осматривает район обороны одной из армий Калининского фронта. Лето 1943 г. Фото из личного архива Андрея Еременко |
|
Несмотря на сильный налет идеологической заданности, неизбежной в те годы, книги Еременко весьма и весьма интересны. Из них читатель узнает важные подробности операций, проводившихся под руководством маршала, имеет возможность увидеть работу командующего в деталях, оценить проблемы управления войсками.
Обилие деталей в книгах Еременко во многом объясняется тем, что в основе его мемуаров лежат собственные дневники, которые он вел на протяжении всей войны, в отдельные месяцы буквально день за днем.
Как известно, вести подобные записи в боевой обстановке категорически запрещалось: для вражеской разведки они представляли огромный интерес. Генерал Еременко (Маршалом Советского Союза он стал в 1955 г.) сознательно нарушал этот запрет.
"Большие наши генералы заболели барством..."
29 апреля 1943 г. Еременко подписал рапорт о принятии Калининского фронта от генерала армии Максима Пуркаева. Неделю затем он ездил по армиям, изучал состояние и оперативное положение войск, знакомился с командным составом. И вот запись в дневнике за 7 мая 1943 г.: "Командарм Кузьма Галицкий и его армия (3-я ударная. - А.П.) произвели хорошее впечатление. Командарм Константин Голубев, старый знакомый по Брянскому фронту, был снят мной с 13-й армии. Доклад о состоянии войск очень сумбурный и нелогичный, трудно понять состояние дел. Товарищ Голубев заметно волновался, с него градом лился пот".
Далее Еременко переходит к проблеме, которая в то время беспокоила его больше всего - обеспечению войск продовольствием. Его предшественник организовал это дело из рук вон плохо, следствием чего стал приезд 6 мая на Калининский фронт комиссии Государственного комитета обороны во главе с секретарем ЦК ВКП(б), начальником Главного политуправления РККА генерал-полковником Александром Щербаковым: "случались большие перебои в питании, люди недоедали из-за плохой организации снабжения, за что и сняли Пуркаева. В первом квартале 1943 года было 76 случаев смерти от истощения. В связи с этим проходила конференция врачей. Некоторые медики, в том числе и начальник санупрфронта, доказывали, что наш паек плохой - мало калорий, из-за этого солдаты болеют дистрофией и умирают. Эту вредную теорию мы разбили. Организовали нормальное снабжение, контроль за сохранностью продуктов, и дело пошло на лад".
В записи за 23 мая Андрей Иванович подробно перечисляет содержание принятых мер по наведению порядка в подвозе продовольствия и подытоживает: "К сожалению, некоторые командиры, одни по халатности, другие по нерадивости уделяли мало внимания вопросам питания, не понимая значения, которое оно оказывает на моральное состояние войск, солдатское настроение, формирование бодрости и задора... Что я обнаружил в 43-й армии? Командующий армией генерал-лейтенант Голубев вместо заботы о войсках занялся обеспечением своей персоны. Он держал для личного довольствия одну, а иногда и две коровы (для производства свежего молока и масла), три-пять овец (для шашлыков), пару свиней (для колбас и окороков) и несколько кур. Это делалось у всех на виду, и фронт об этом знал.
Наши кадровики очень плохо знают людей и часто, к сожалению, формально подходят к подбору высших командных кадров. Когда мы в академии изучали Русско-японскую войну, то от души смеялись над генералом Сахаровым, который возил в теплушке корову... А теперь у нас еще похлеще Сахарова оказался генерал Голубев. Смех и горе.
Может ли быть хороший воин из этакого генерала? Никогда! Ведь он думает не о Родине, не о подчиненных, а о своем брюхе. Ведь подумать только - он весит 160 кг".
24 июня, вновь объехав позиционный район 43-й армии, командующий фронтом возвращается к этой теме: "КП Голубева, как трусливого человека, размещен в 25-30 км от переднего края и представляет собой укрепленный узел площадью 1-2 гектара, обнесенный в два ряда колючей проволокой. Посредине - новенький рубленный, с русской резьбой пятистенок, прямо-таки боярский теремок. В доме четыре комнаты, отделанные по последней моде, и подземелье из двух комнат, так что хватает помещений и для адъютантов, и для обслуживающих командующего лиц. Кроме того, построен домик для связных, ординарцев, кухни и охраны. Подземелье и ход в него отделаны лучше, чем московское метро. Построен маленький коптильный завод. Голубев очень любит копчености: колбасы, окорока, а в особенности рыбу, держит для этого человека, хорошо знающего ремесло копчения. Член военного совета армии Шабалов не отставал от командующего.
На это строительство затрачено много сил и средств, два инженерных батальона почти месяц трудились, чтобы возвести такой КП. Это делалось в то время, когда чувствовалась острая нехватка саперных частей для производства инженерных работ на переднем крае. Штрих ярко характеризует этих горе-руководителей. Шабалов по приказу должен заниматься тылами, но ему некогда, и тылы запущены, особо плохо выглядят дороги... В этой армии... от командарма до командиров частей каждый имеет свою личную кухню и большое количество людей, прикомандированных для обслуживания... Много семей комсостава приехало к офицерам - народ начал перестраиваться на мирный лад. Это очень плохо влияло на боеспособность войск, пришлось принимать меры по удалению непрошеных гостей... Я там, конечно, навел порядок и приказал командующему и члену военного совета, чтобы все мои замечания, которые сделал, были немедленно учтены, в противном случае будут приняты очень строгие меры".
Свое мнение о Константине Голубеве Еременко не переменил и в последующем. В 1944 г. Константин Дмитриевич расстался с войсками, стал первым заместителем уполномоченного СНК по делам репатриации советских граждан, в 1949-1953 гг. преподавал в Военной академии Генерального штаба.
А вот что говорится в записи за 23 мая о другом командарме: "При проверке 39-й армии обнаружено, что ее командарм генерал Алексей Зыгин страшно растранжиривал продовольствие. Просто диву даешься, как люди теряют честь командирскую и совесть партийную. Зыгин перебрал одной водки 310 литров (по литру в день выпивать - и то на год хватит), а таких продуктов, как колбаса, масло, сыр, сахар... брал без счета. Все это делалось в условиях, когда и в стране трудновато с продовольствием, и в войсках не налажено снабжение".
Андрей Иванович делает обобщение: "Такие люди, как Голубев и Зыгин, в делах ничтожны, это обжоры и обыватели, они случайно попадают на высокие должности и бесславно с них уходят".
Справедливости ради следует заметить, что генерал-лейтенант Алексей Иванович Зыгин погиб в бою в 1943 г., командуя 4-й гвардейской армией.
"Товарищ Сталин значительно повинен в истреблении военных кадров..."
Известно, что за всю войну Сталин выезжал на фронт единственный раз и лишь на один день. Это было 5 августа 1943 г. Фактически все свелось к встрече с глазу на глаз с командующим Калининским фронтом, готовившим Смоленскую наступательную операцию в селе Хорошево подо Ржевом.
После обстоятельной беседы со Сталиным о Сталинградской битве (победные лавры в которой, по мнению Еременко, принадлежали именно ему в значительно большей степени, чем кому бы то ни было другому из военачальников, включая Жукова) Андрей Иванович готовился изложить свой замысел Духовщинско-Демидовской операции и уже начал прикреплять к стене карту с нанесенным решением, но Верховный жестом остановил его и заговорил о кадрах. И вот прямая речь Еременко: "Товарищ Сталин значительно повинен в истреблении военных кадров перед войной, что отразилось на боеспособности армии (для 1943 г. это поразительная по смелости оценка, ведь Иосиф Виссарионович никогда и ни перед кем эту свою вину, как, впрочем, и другие, не признавал. - А.П.). Вот почему он, прежде чем начать заслушивать план предстоящей операции, перевел разговор на тему о кадрах, чтобы прощупать меня... В ходе этого разговора товарищ Сталин неоднократно говорил о многих генералах, которые были освобождены из мест заключения перед самой войной и хорошо воевали.
"А кто виноват, - робко задал я вопрос Сталину, - что эти бедные, ни в чем не повинные люди были посажены?" - "Кто, кто... - раздраженно бросил Сталин. - Те, кто давал санкции на их арест, те, кто стоял тогда во главе армии". И тут же назвал товарищей Ворошилова, Буденного, Тимошенко. Они, по словам Сталина, были во многом повинны в истреблении военных кадров. Именно они оказались неподготовленными к войне. Но самая плохая характеристика... была дана им за то, что они не защищали свои военные кадры. Собственно, я в этом разговоре больше слушал да отвечал на вопросы. Сталин спрашивал меня, насколько хорошо я знаю того или иного маршала, генерала, освобожденного из-под ареста. Что касается маршалов, я дал уклончивый ответ, сказав, что знаю их плохо, издали. Партия создала им авторитет, и они почили на лаврах. Поэтому плохо показали себя в Великой Отечественной войне. Вот как говорит о них народ, я тоже придерживаюсь такого мнения. "Говорит народ правильно", - вставил реплику Сталин. В отношении же освобожденных генералов я сказал, что товарищи Горбатов, Рокоссовский, Юшкевич, Хлебников - все они во время войны, а некоторые и до нее были в моем подчинении, и я даю им самую высокую оценку, так как это умные генералы, храбрые воины, преданные Родине. "Я согласен с вами, товарищ Еременко", - заметил Сталин. Каждый раз, говоря о кадрах, он пристально, испытующе посматривал на меня, видимо, для того чтобы определить, какое впечатление производят на меня его характеристики и оценки людей".
"Гречко - малоопытный командир и тоже мягкотелый".
Победа на фронте далась советскому солдату непростительно большой кровью. Дневник Еременко 1944-1945 гг. не оставляет сомнений, что главным виновником неоправданно высоких потерь на завершающем этапе войны, как правило, оказывались генералы или офицеры, не сумевшие должным образом организовать бой, использовать все средства для подавления вражеской обороны, не научившиеся поддерживать взаимодействие с другими родами войск, проявлявшие нерасторопность, нераспорядительность, безалаберность.
Типичный тому пример - Моравско-Остравская операция. Она проводилась с 10 марта по 5 мая 1945 г. войсками 4-го Украинского фронта сначала под командованием генерала армии Ивана Петрова, а с 25 марта - генерала армии Еременко. Безвозвратные потери в ней составили 23 тыс. 964 человека, санитарные - 88 тыс. 657 человек, среднесуточные - 1 тыс. 976 человек. Эти цифры угнетают еще более потому, что к моменту начала операции наша армия имела абсолютное превосходство над противником в артиллерии (в 10-15 раз) и в авиации.
Из записей командующего фронтом видно, почему число погибших было так велико: "10 апреля 1945 года. Утром был в районе Тунскирх, где начала действовать 1-я гвардейская армия (под руководством Гречко. - А.П.). Проехал вперед на НП командира гаубичного артполка полковника Абушева. Он устроил свой НП или из-за трусости, или из-за неумения в доме, из которого передний край совсем не виден. Это возмутительно... Отчитав артиллеристов, приказал им немедленно переменить НП. Пристыдил и командира 107-го корпуса за то, что артиллерийский огонь по противнику не ведется, а если ведется, то слепой, так как с НП артиллеристы ничего не видят, а передовых наблюдательных пунктов нет. Командующий артиллерией Кариофилли страшно запустил руководство подчиненными ему частями. Он плохой организатор, к тому же трусоват, как мне кажется...
16 апреля 1945 года... В 9 ч. 30 мин. Распорядился, чтобы начальник оперативного управления показал мне карту с положением частей по часам. На карте этого не оказалось. Не нанесено даже положение частей к началу сегодняшней атаки. Начальник оперативного управления (генерал Коровиков. - А.П.) не знал точно, где располагались дивизии. Я крепко пробрал товарища Коровикова. Объявил ему выговор за такое безответственное отношение к делу и предупредил, что при повторении подобного он будет снят с должности... Говорил с Гречко. Отругал... У Гречко не используются артиллерийские части в борьбе с танками противника... очень плохо налажено управление огнем, взаимодействие пехоты и артиллерии... Приказал Гречко поехать в корпуса и организовать как следует бой, послать оперативных работников в дивизии...
17 апреля 1945 года... Артиллерийское наступление в 1-й гвардейской армии организовано плохо... Вызвал командующего артиллерией (этой армии. - А.П.), говорил с ним о том, как массировать огонь. Ведь пехота истекает кровью, а артиллерия из-за неорганизованности, безответственности командиров артиллерийских соединений не может оказать ей существенную помощь... Побеседовал с командармом товарищем Гречко наедине, что называется, по душам. Прямо ему сказал, что он выпустил из рук управление войсками и выглядит какой-то мокрой курицей - штабы бездействуют, командиры корпусов и дивизий поля боя не видят, артиллерия молчит, ее наблюдательные пункты позади НП армии... Потребовал от Гречко навести порядок с управлением войсками, добавив, что в противном случае вынужден буду доложить Верховному Главнокомандующему о плохом командовании армией...
29 апреля 1945 года, НП 1-й гвардейской армии. Вызвал к телефону начальника штаба 127-го стрелкового корпуса. Спросил, какого рубежа достигли передовые части корпуса. Не знает. Куда вышел сосед справа - тоже не знает. Просто ничего не знает... Вызвал армейского инженера. Установил, что он не ведет инженерной разведки, ему неизвестно, где исправные мосты, а где - нет, и вообще, есть или нет мосты на переправах, занятых вчера... Распорядился вызвать армейского химика, чтобы узнать, как используются дымы. Ветер для дымопуска благоприятствует. Химика на НП не оказалось... Высоту, с которой противник ведет огонь и препятствует нашему продвижению, конечно, нужно было задымить, но командование армии не додумалось... Прибыли для доклада два оперативных работника. Докладывают результаты поездки на переправы и в передовые части. Путаются, забыли даже карту, ничего не смогли доложить...
30 апреля 1945 года... Говорил с Батюней (начальником штаба 1-й гвардейской армии. - А.П.). Упрекнул его, что артиллерия по-прежнему отстает от боевых порядков пехоты... Штаб и управление 1-й гвардейской армии страшно неповоротливы. Сам Батюня чрезмерно спокоен и медлителен в работе, малотребователен и недостаточно организует контроль. Гречко - малоопытный командир и тоже мягкотелый".
Каждый день Моравско-Остравской операции отмечен в дневнике Еременко подобными записями. Он нелестно отзывается и о командующем 60-й армией Павле Курочкине, не знавшем, как распорядиться переданным ему огнеметным батальоном и отправившем огнеметчиков... ремонтировать мосты в армейском тылу, вместо того чтобы придать их прорывающим сильноукрепленную оборону войскам для выжигания вражеских дотов. Критикует командующего 8-й воздушной армией генерал-лейтенанта Рубанова, закрывающего глаза на "плохую работу авиации": бомбовые удары наносились неприцельно, одним заходом, "когда нужно было встать в круг и заходить на цели один за другим по три-четыре раза". Говорит о наказанных им лично командирах дивизий и корпусов, устранившихся от руководства войсками первого эшелона и уже начавших праздновать окончание боев.
Разумеется, факты такого рода - далеко не вся правда о завершающих месяцах войны. Были и удачные командирские решения, и массовый героизм бойцов, Еременко, кстати, пишет об этом немало. Но главное - записи маршала помогают понять, почему столь огромной оказалась цена Победы.
