Хайль зовьет!

Журавлев С.В. "Маленькие люди" и "большая история": иностранцы московского Электрозавода в советском обществе 1920-1930-х гг. - М.: РОССПЭН, 2000, 352 с.

Сергей Журавлев относится к поколению российских историков, начавших самостоятельную работу в годы "перестройки" и сохранивших верность избранной профессии несмотря на все перипетии последнего десятилетия. Скорее по инерции это поколение продолжают называть "молодыми историками", хотя оно уже прочно определяет лицо современной отечественной историографии.

В центре внимания новой монографии Сергея Журавлева - жизнь иностранной колонии московского Электрозавода в межвоенный период. Выбор места и времени действия совершенно оправдан - созданный в 1928 году по образу и подобию крупнейших западных концернов Электрозавод являлся символом индустриальной модернизации Советской России, а его интернациональный коллектив не нес на себе "родимых пятен" дореволюционного общества.

Пожалуй, еще пару десятков лет назад авторский выбор объекта исследования вызвал бы скептическое отношение рецензентов с прозрачными намеками на "мелкотемье". Ныне такого рода работы не только полностью реабилитированы, но даже стали своего рода научной модой. Речь идет о микроистории как части более широкого понятия - истории повседневности, обращающейся не к героям, битвам и "великим переломам", а к будничной жизни простых людей, из судеб которых сложено наше прошлое.

Хронологически книга начинается с первых послереволюционных лет, когда в рамках "большой мечты о социализме" большевистское руководство поставило задачу ускоренной электрификации России. Ее реализация среди прочего упиралась в отсутствие технологии производства вольфрамовой нити, без которой "лампочка Ильича" оставалась простой стеклянной колбой. Настоящим парадоксом истории стало то, что задача выяснения секрета этого производства в Германии была поручена Григорию Семенову - видному эсеровскому боевику, организатору удавшегося покушения на Ленина, ставшему в начале 20-х годов кадровым сотрудником советской разведки. Страницы книги, посвященные промышленному шпионажу под ширмой пролетарской солидарности, читаются как захватывающий детектив и впервые проливают свет на одну из самых закрытых сфер советской истории. "Именно в массовой и, как правило, бескорыстной помощи рядовых людей, имевшей идейную подоплеку, лежали истоки могущества советских спецслужб". Биографии немецких рабочих-коммунистов, работавших в берлинской фирме "Осрам", а потом составивших костяк иностранной колонии Электрозавода, подтверждают это авторское замечание. Правда, читателю так и не удается узнать, насколько успешной оказалась "операция вольфрам", начатая еще в 1923 году. Пять лет спустя СССР продолжал импортировать вольфрамовую нить, и только официальные закупки оборудования для Электрозавода положили конец этой проблеме.

Приехавшие из-за границы в 20-е годы рабочие рассматривали свое пребывание в СССР как временное, до победы пролетарской революции в своих странах, они не учили русский язык, как правило, не брали с собой семей. С началом массовой вербовки квалифицированной рабочей силы на Западе ситуация радикально меняется. Вместо редких вкраплений иностранцев на "флагманах пятилетки" появляются настоящие колонии, далеко не все члены которых разделяли коммунистические идеалы. Первоначально квалификация считалась важнее партпринадлежности, но "с 1931 года, в связи с чрезвычайными происшествиями с инорабочими Электрозавода, на политическую благонадежность рекрутируемых стало обращаться еще больше внимания". Происшествия имели, как правило, материальную подоплеку - иностранцы чувствовали себя обманутыми, когда вместо обещанного комфорта и высокой зарплаты сталкивались с волокитой, грязью и враждебным отношением русских коллег.

В отличие от советских рабочих, большинство которых были выходцами из деревни, их зарубежные коллеги имели возможность сравнивать советскую действительность с Западом, использовать для отстаивания своих прав навыки политической борьбы, приобретенные на родине. Наиболее распространенной формой протеста являлся разрыв контракта и возвращение домой. Тот, кто оставался, разделяя точку зрения о "временных трудностях на пути к социализму", подвергался в условиях советской действительности ежедневному стрессу. На конкретных примерах в книге показано эмоциональное состояние немецких рабочих Электрозавода, вырванных из привычной социальной среды. Администрация по-своему интерпретировала это недовольство, докладывая наверх, что "рабочие Германии имеют мелкобуржуазную психологию, ┘требуя высокой зарплаты, регулярного отпуска, хороших жилищных условий".

Производственная деятельность и пребывание в коллективе частично гасили негативный настрой иностранных рабочих и специалистов Электрозавода, но их жены, обреченные на роль домохозяек в неблагоустроенных коммуналках, давали волю своим эмоциям. Истории "немецкого дома", располагавшегося по иронии судьбы совсем рядом с тюрьмой на улице Матросская тишина, достойны пера Достоевского. Затяжные битвы за лучшую комнату, постоянные кухонные перепалки и дежурства по квартире уходят в небытие вместе с поколением коммунального быта. Жаль, что в отличие от зарубежных историков отечественные исследователи пока не взялись всерьез за эту тему. Обычные бытовые конфликты в условиях "немецкого дома" получали политическую окраску - так, драка на кухне превращалась в "фашистскую вылазку". Компрометирующие материалы накапливались в личных делах иностранных рабочих, чтобы в нужный момент обернуться высылкой на родину или приговором "тройки".

Тема отношения к инорабочим администрации завода, и шире - государства в целом - проходит через все разделы рецензируемой книги. Журавлев отмечает его двойственность - с одной стороны, власти создают для них более или менее тепличные условия, прежде всего в сфере оплаты труда и продовольственного снабжения, с другой - оказывают на них прямое давление, заставляя подписывать коллективный договор, участвовать в общественной жизни и т.п. Вершиной политики "закрепления кадров" являлся переход в советское гражданство, разрывавший последние контакты рабочего с его бывшей родиной. Во второй половине 30-х годов решение о перемене подданства стало роковым для большинства иностранцев, оставшихся работать на заводе. Их судьбе в годы "большого террора" посвящена третья часть книги, на взгляд рецензента, наиболее интересная.

И дело здесь не только в широком спектре новых источников, впервые вводимых в научный оборот (взять хотя бы обширное донесение сексота о настроениях домохозяек "немецкого дома", по халатности забытое работниками НКВД в следственном деле и приводимое в книге практически полностью). Авторские наблюдения о "социальной истории террора" (хотя сам термин не представляется нам удачным) заслуживают самого внимательного анализа, позволяя приблизиться к пониманию специфики сталинских репрессий, уничтожавших своих, а не чужих.

Речь идет прежде всего о нараставшем потоке "возвращенцев" в Германию после прихода Гитлера к власти, явно превышавшем число политэмигрантов, прибывавших в СССР. Этот сам по себе новый факт объясняется в книге как результат разочарования в советской модели построения нового общества, толкавший немецких рабочих в объятия национал-социализма. Многие из реэмигрантов были использованы пропагандистской машиной "третьего рейха" для живой иллюстрации "ужасов большевизма". Не менее ценными были их знания советской жизни, интересовавшие военную разведку. Вряд ли об этом не знали в Москве. Можно предположить, что последовавшая летом 1937 года операция по "изъятию всех немцев с оборонных заводов" была своего рода запоздавшей местью государственной машины тем, кто остался, за тех, кто уехал.

Еще одним парадоксом стало резкое повышение социальной активности женщин репрессированных, до тех пор находившихся на положении домохозяек. Еще до начала массового террора они буквально угадывали, "куда дует ветер", настаивали на возвращении в Германию или по крайней мере на сохранении немецкого гражданства (что приводило, как правило, к увольнению их мужей с работы и выдворению из страны). Арест близких заставлял жен инорабочих, многие из которых едва говорили по-русски, презреть страх и обивать пороги тюрем, писать жалобы советскому руководству, обращаться за помощью в германское посольство. "Немецкий дом" на улице Матросская тишина стал не только "осиным гнездом" антисоветского поведения, но и местом, где вопреки всем усилиям власти сохранялись солидарность, верность и любовь. Именно в этот дом вернулся после почти двух десятилетий лагерей Вилли Кох - один из главных героев книги, стоявший у истоков "операции вольфрам". Именно там ждала его все эти годы русская женщина Анастасия, работница московского Электрозавода.

По своей насыщенности уникальным фактическим материалом монография Сергея Журавлева не уступает лучшим образцам мировой историографии. Слабее обстоит дело с аналитической частью - здесь нам пока трудно спорить с работами западных советологов, подчеркнутая концептуальность которых порой даже превращает реконструкцию прошлого в исторический конструктивизм. К сожалению, разбросанные по всему тексту интересные наблюдения и выводы не сводятся воедино вопреки объявленной во введении способности социально-исторического подхода проникать в самую суть вещей. Без этого работа несет на себе оттенок летописи иностранной колонии Электрозавода, составленной из отдельных биографических и сюжетных очерков, пусть весьма поучительных и даже трогательных. Пройдя три четверти пути, причем самые сложные, создав для себя и для своих коллег солидный плацдарм из освоенных источников, автор остановился перед самой вершиной научного творчества. Нет никаких сомнений, что она будет покорена и мы получим новые аргументы в пользу того, что "большой истории" без "маленьких людей" не бывает.