Александр Лебединцев В прошлом году "Независимая газета" и "Независимое военное обозрение" напечатали две интересные статьи, посвященные 59-летию нападения Германии на Советский Союз. Это материал Николая Добрюхи "Как начиналась война" ("НГ" # 110 за 2000 г.) и большая статья доктора исторических наук, президента Академии военных наук генерала армии Махмута Гареева "Правда и ложь о начале войны" ("НВО" # 22 за 2000 г.). Авторы опираются на достоверные документы из архивных источников, анализируют войну с позиции ученых-историков. Представляется, что их рассуждения могут дополнить и мои воспоминания и размышления. Они содержат подробности, остающиеся за рамками научных трудов, но без знания которых трудно понять, почему так тяжело началась для нас Великая Отечественная.
СКОРОСПЕЛЫЕ ЛЕЙТЕНАНТЫ
Я отношусь к числу тех, теперь уже редких "динозавров", кому довелось начать службу в марте 1941 г. Тогда я стал курсантом 1-го Орджоникидзевского пехотного Краснознаменного училища, а с 25 декабря того же года, молодым лейтенантом, вступил в командование взводом пешей разведки на реке Миус под Таганрогом. Потом командовал стрелковой ротой. Лето 1943 г. для меня началось боями на Курской дуге, был начальником разведки 48-го стрелкового полка, 38-й дивизии. Вскоре назначили заместителем начальника штаба того же полка (ПНШ-1). В этой должности я прошел с боями по шести областям Украины и уже с Карпат, в Румынии, - командирован на курсы усовершенствования офицеров пехоты "Выстрел". Закончил войну капитаном, начальником штаба 1-го стрелкового полка 99-й дивизии под городом Ческе-Будеевице. По подсчетам кадровиков, в моем личном деле значится 2 года 2 месяца и 18 суток пребывания непосредственно на передовой, в пехоте, где процент потерь в пять-семь раз превышал потери в артполку, а также среди связистов и саперов той же дивизии.
Этот процент абсолютно точен. Наш стрелковый полк с 8 августа 1943 г. по 31 декабря 1944 г. потерял только убитыми 1657 человек, что составило 104% к его штатной численности по сокращенному варианту в 1572 человека, а артполк - только 133 человека, или 14,4% к его штатной численности. Даже в штабе полка из шести помощников начальника двое были убиты и трое ранены только в период боев на Букринском плацдарме Днепра.
ИЗ ОРДИНАРЦЕВ В КОМАНДИРЫ
В журнале "Родина" за май 1995 г. Василь Быков рассказал о том, как после войны судили сержанта - ординарца командира стрелкового полка, который после гибели своего командира воспользовался его удостоверением и двумя орденами и после излечения выступил в роли подполковника, получив в командование полк. К двум присвоенным он до конца войны получил еще четыре ордена и воевал до победы. Когда его после войны на суде спросили, как он с сержантским кругозором командовал стрелковым полком, то на это он ответил так: "Получив боевой приказ, я вызывал командиров батальонов и так "накручивал им хвосты", что они мигом бросались выполнять приказ".
В это вполне можно поверить, так как звание младшего лейтенанта присваивали за боевое отличие как награду всем, кто хоть в одном бою принимал на себя командование взводом и имел хотя бы 7 классов образования. Иные к концу войны дослужились до майорского чина, дойдя по должности до командира батальона. Теперь представим себе, кто же был командиром той дивизии, откуда начал свой путь сержант, кто был начальник штаба полка, заместители командира, у которых так и не возникло подозрения относительно деятельности командира на поле боя, при отдаче им боевых приказов, организации взаимодействия, при докладах обстановки... Читатель скажет: невероятно, не может быть! Было, было. Только в нашей 38-й стрелковой дивизии, уже третьего формирования с начала войны, с 8 августа 1943 по 30 декабря 1944 г. сменились пять командиров дивизий. Только последний, генерал-майор Тимошков, окончил учительскую семинарию, фронтовые курсы прапорщиков и военную академию имени М.В. Фрунзе в 30-е гг. Все остальные имели по два-три класса сельской школы и краткосрочные курсы "краскомов".
Два командира полка были комиссарами артиллерийских полков и после их упразднения в 1943 г. за три месяца "переделаны" в командиров стрелковых полков. Их военный кругозор равнялся примерно кругозору выпускника армейских курсов младших лейтенантов. Менее чем за полтора года в нашей дивизии сменились три полковника, один подполковник и генерал-майор.
НЕ В ДЕНЬГАХ ДЕЛО
Но вернемся к тем статьям, о которых сказано в самом начале. Обе они имеют ссылки на довоенные приказы, требования наших уставов, высказывания именитых военачальников. Начнем с первой по времени публикации - статьи Николая Добрюхи. В ней кратко сообщается о небывало быстром взлете служебной карьеры героя еще со времен боев в Испании генерала Павлова, столь быстром его восхождении до поста командующего войсками Особого Западного военного округа, еще более быстром его падении в первые дни войны уже в роли командующего войсками Западного фронта и трагическом конце вместе со сподвижниками.
В приведенных выдержках из приказов НКО указывается на существенное падение дисциплины среди командно-начальствующего состава в войсках округа. Виновниками, по утверждению авторов приказов и статьи, являлись якобы бывшие офицеры старой русской армии, занимавшие должности в управлении и частях округа. Так ли это? Автор статьи и составители приказов не указывают фактических цифр укомплектованности этой категорией офицеров. Не приводится и данных о возникшей разнице в прожиточных нормативах до и после отмены пайков командирам и начальникам. Знаю только, что к началу войны их, бывших офицеров, оставалось очень мало. За всю войну я встретил только одного капитана в оперативном отделе штаба 47-й армии на Кавказе, который поручиком воевал в Первую мировую войну, да последний наш командир дивизии генерал-майор Тимошков окончил курсы прапорщиков в канун завершения Первой мировой войны.
Что касается значительного ухудшения материального положения данной категории военнослужащих, то вряд ли это было истинной причиной утраты боеспособности. Оклады военнослужащих были накануне войны следующими: командир стрелкового взвода имел денежное содержание в размере 600 руб., командир роты - 725, заместители командира батальона - 750, комбат - 850, заместители командира полка - 1300, командир полка - 1800, заместители командира дивизии - 1900, а командир дивизии - 2200 руб. Все специалисты получали на 50 руб. выше, в сравнении со стрелками тех же служебных категорий. Всем имелась 50% скидка за оплату жилья и коммунальных услуг. Обмундирование и лечение были бесплатными.
Для сравнения приведем такие факты: в предвоенные годы мой отец работал заведующим складом запасных частей в МТС. При ненормированном труде он получал всего 120 руб. в месяц, хотя мог при поломке тракторной детали быть вызван на склад и в полночь. В свои 16 лет я работал в школе-семилетке счетоводом-библиотекарем и получал 150 руб. Костюм из суконной ткани на меня в те годы стоил 75 руб. Килограмм темного хлеба - 90 коп., белого - 1 руб. 40 коп., сахар - 4 руб. 50 коп., пачка папирос "Беломорканал" - 2 руб. 20 коп., бутылка водки - 6 руб. Труд учителей оценивался в соответствии с количеством учебных часов, важности предметов обучения, полученного специального образования и стажа работы. В начальных классах он оценивался в 250 руб., в старших классах, при полной загрузке уроками и классном руководстве - до 750 руб. Так что должностной оклад командира роты был одинаковым с заведующим учебной частью средней школы с полной недельной загрузкой уроками.
"ВРАГ, ПОДУМАЙ ХОРОШЕНЬКО"
Потеря боеспособности в предвоенные годы явилась результатом того, что в нашей всей стране и в армии в частности не оказалось в достаточном количестве квалифицированных преподавателей, учителей, наставников в вузах, академиях, военных училищах. Никто не следил за происходящими переменами в мире и вооруженных силах. То, что немцам удалось у себя сделать в стране с 1933 г. за 6-7 лет, нам не удавалось за более продолжительные сроки. А амбиции у наркома Клима Ворошилова были слишком велики, хотя еще бои у озера Хасан показали нашу слабую подготовленность к войне. Бескровное присоединение западных районов Украины и Белоруссии, а также Бессарабии и Прибалтийских государств породили у руководства армией и в правительстве такую самоуверенность и самоуспокоенность, что огромные потери в боях на Карельском перешейке, как гром с ясного неба, ошеломили наше высшее командование. Наркома отстранили, на его место поставили Семена Тимошенко, получившего звание Героя Советского Союза за финскую войну, в которой мы потеряли в десять раз больше погибшими, чем противник, запросивший перемирия. Но мы обезопасили колыбель революции от посягательств извне. Надолго ли?
Первыми, кто откликнулся на новое назначение, были поэт и композитор, немедленно создавшие песню, в которой были такие предупреждающие слова в припеве: "Враг, подумай хорошенько, прежде чем идти войной, наш нарком товарищ Тимошенко - сталинский народный маршал и герой!" С помощью руководителя духового оркестра наша рота разучила эту своевременную строевую песню и пела только ее при следовании на стрельбище, на полевые занятия и даже по пути в филармонию при выходе однажды на оперетту "Свадьба в Малиновке". Успех имели огромный, жители одобряли и даже аплодировали нам с тротуаров городских улиц.
СПРАВА - ЗАКРОЙСЬ, СЛЕВА - ОТБЕЙ
Как ни странно, радиоточки в казарме мы еще не имели, газет не получали, политруки после финских событий были упразднены. Оставался только замполит в батальоне в звании батальонного комиссара. Но он и командир батальона почти не появлялись в казарме. Политические информации не проводились. Преподаватель политической подготовки добивался от нас знания Краткого курса ВКП(б) и больше ни слова о современном положении в стране и мире. Видимо, резкие перемены в отношениях с Германией так сильно повлияли на всех наших наставников, что они просто не знали, о чем и как говорить.
На первом полевом занятии по топографии наш преподаватель капитан объявил перекур, и мы обратились к нему с просьбой рассказать о делах в мире. Он посмотрел на нас и тихим голосом сообщил, что наша "союзница" Германия сосредотачивает свои войска на границе, ее самолеты нарушают наше воздушное пространство и вскоре можно ожидать всего, что угодно. Это было за три дня до нападения. С началом войны пошли слухи об ускоренной подготовке и досрочном выпуске, но совершенно не имелось никакой информации об изменении учебной программы.
Мы, как и раньше отрабатывали до изнурения: "Длинным (коротким) - коли!", "Справа - закройсь, слева - отбей" - по рукопашному бою. Ежедневно строевая подготовка с таким грохотом подошв наших "кирзачей", что звук был слышен за километр. Выходили на тактические занятия, где отрабатывали действия пехоты в наступательном бою: перебежки, переползания. Кое-что, бесспорно, пригодилось на войне, кроме рукопашного боя, до которого немцы нас не допускали, имея много автоматов.
Бывали занятия по ознакомлению с полковыми 76-мм орудием и 45-мм противотанковой пушкой. Показали нам наши противотанковые и противопехотные мины. При совершении маршей мы продолжали петь нашу "модную" песню про нового наркома, пока ее слова не дошли до разумения нашего ротного командира Фоменко. Он скомандовал: "Рота, стой". Повернул строй и разразился такой бранью, какой мы не слышали за три месяца с начала учебы. Он пояснил нам, что враг уже достаточно "подумал" и достигнул ворот Кавказа у города Ростов-на-Дону, и т.д. Больше мы не пели эту песню. А ведь замполит не раз слышал наше исполнение, но боялся среагировать на ее содержание.
ПОГИБШЕЕ ПОКОЛЕНИЕ
Я лучше расскажу о том, чему нас не учили. Только прибыв в полк, на передний край, и получив назначение командиром взвода пешей разведки, я был неприятно удивлен и спросил у начальника штаба полка: "А разве такой взвод существует в полку? Нас учили, что в разведку, как и в полевой караул, и в боевое охранение может быть назначен любой стрелковый взвод". У нас не было ни одного занятия по организации не только частей и соединений противника, их вооружению, тактическим нормативам в бою, но мы не знали организации даже родного своего стрелкового полка, не говоря уже о правовых конвенциях военнослужащих на войне. Мы не видели ни танка, ни самолета. Даже картинок не было для ознакомления. И это в военном училище, которое в предвоенные годы оспаривало первенство у Московского и Одесского пехотных. Сама война доучивала нас "потом и кровью", да безвозвратными потерями.
За более чем 32-летнюю службу мне приходилось неожиданно встречать фронтовых друзей, однокашников по академии, сослуживцев послевоенных лет, но я в свои почти восемьдесят лет ни разу не встретил ни одного из 120 бывших курсантов нашей 4-й роты второго учебного батальона выпуска конца ноября 1941 г. А ведь в батальоне было три стрелковые и пулеметная роты.
НИЩЕТА
О нашей бедности в предвоенные годы в войну и послевоенное время можно приводить огромное количество примеров. На войне не хватало бинтов, и их перестирывали в госпиталях и медсанбатах, не было бумаги на письма и даже на самокрутки. Не было бумаги для заведения книг учета личного состава. В это трудно поверить, но это можно неоспоримо подтвердить в архиве. Человеческая жизнь стоила дешевле одной строки в книге учета личного состава в роте или штабе полка. Из пяти сменившихся у нас комдивов только последний оказался учтенным, да и то после того как мы перешли госграницу с Румынией и изъяли в примарии - сельской управе - ее метрические и хозяйственные книги, и завели в них учет личного состава и офицеров. Эти книги в надежных переплетах, с замечательной финской бумагой как укор нашей бедности будут еще многие десятилетия стоять на полках архива Минобороны свидетельством нашей нищеты перед слабо развитой тогда Румынией. Писали даже на бланках трофейной немецкой отчетности, если оборотная сторона оказывалась чистой.
Об экипировке русского пехотинца и говорить не приходится, тем более сравнивать с немецким солдатом. Наш солдат вернулся почти в каменный век и добывал себе огонек для прикуривания с помощью огнива, кремня и смоченного в растворе марганца бинта. Если кто усомнится, то может найти подтверждение на плакате примерно 1943 г., на котором изображен пехотинец, именно таким способом добывающий огонек для самокрутки. Назывался он "Русская "Катюша". У политического аппарата не нашлось даже разумения запретить этот тираж.
Почти у каждого немецкого солдата были карманные часы, хоть и без камней, зажигалка с запасом кремней и пластиковым флаконом для бензина, перочинный нож, столовый комплект из ножа, вилки и ложки. Непременный портсигар для табака с приспособлением в крышке для свертывания самокруток. Многие имели карманный фонарь с красными и зелеными стеклами для регулирования ночью, стеариновые плошки для освещения землянок, губные гармоники для развлечения, непременный пакетик с дустом для уничтожения насекомых в белье, компас, цанговые карандаши, авторучки, конверты, писчую бумагу, бумажники для фотографий близких и документов, единый для всех категорий военнослужащих документ - "Зольд-бух" и даже непременные пакетики с презервативами, поставлявшимися медучреждениями, не говоря о замечательном котелке и прекрасной фляге с фетровым чехлом. А у нас и генералы не имели электрического фонаря, если им не изготовляли связисты из примитивных приспособлений.
КРЕСТЬЯНСКАЯ АРМИЯ
Вряд ли знает хоть один из оставшихся в живых ветеранов-генералов той войны, что у немцев каждый фронтовик из войск передней линии через каждые полгода пребывания на фронте получал десятидневный отпуск на родину (не считая дороги) и даже снабжался кроме дорожного пайка продуктовым подарком близким. Попробовал бы заикнуться хоть один наш маршал попросить у Верховного отпуск, хоть для лечения или на похороны родных. Его бы посчитали рехнувшимся. Да что там война, у нас после войны солдаты служили по семь лет и не заикались об отпуске.
Основной причиной многих наших неурядиц были молодость и нищета нашей РККА. К слову сказать, совершенно неправильно была подобрана эта аббревиатура, так как даже в числовом выражении из сорок одного нашего Маршала Советского Союза по социальному происхождению было 26 человек из крестьян, только 5 человек из семей рабочих, 3 из служащих, 2 из мещан и по одному из семей священнослужителей, торговцев и дворян. Точно так же обстоит дело и в списках Героев Советского Союза, две трети которых происходят из сельского сословия и только одна треть - из остальных вместе взятых социальных групп. А деревня, как известно, была и по образованию и по общему интеллекту самой убогой на протяжении всей истории, хотя и вынесла на своих плечах все катаклизмы общества. У немцев телефония и радио были приняты даже в быту, а у нас их не умели применять даже в армии.
То же самое можно сказать и о нашем вооружении. Мы с винтовкой-трехлинейкой начали и закончили войну. Все остальное наше стрелковое оружие также значительно уступало немецкому по всем параметрам.
КАДРОВАЯ ЧЕХАРДА
С нападением Германии обуял страх очень многих перед непобедимой немецкой армией впереди и заградительными отрядами в тылу, и ответственностью за поражения и оставляемые рубежи. Сейчас многие оправдывают появление Приказа # 227 "Ни шагу назад". Но даже после него мы отходили до самых горных вершин седого Кавказа. Правда, к этому времени репрессии против генералов почти прекратились, но Верховный начал так переставлять командармов при каждом неуспехе, что трудно в это поверить, если бы не приведенные списки в книге маршала Андрея Гречко "Битва за Кавказ" (Воениздат, 1967 г.). За десять месяцев в 9-й армии сменились 7 командующих, в
18-й и 17-й по пять. Сам автор книги за осень и зиму успел последовательно покомандовать 12-й, 18-й, 46-й и 56-й армиями. С июня 1942 по ноябрь 1943 г. в 77-й дивизии сменились 8 комдивов-полковников, в 351-й - семь, 317-й - шесть, а по пять - почти в каждой. Более месяца редко кто не менялся местами. И это не по убыли в связи с гибелью или ранениями, а за невыполнение поставленной задачи. Сегодня снимали, через неделю назначали на другую должность, а иногда возвращали на прежние дивизии или армии. Такая же чехарда была с назначениями и перемещениями с началом репрессий в отношении командно-начальствующего состава. Вот и "вырастали" на дивизиях майоры и подполковники, а на полках капитаны. Далеко не все радовались своим стремительным взлетам и повышениям по службе, как тот же Павлов, на которого ссылается первый автор.
Элемент внезапного нападения, успешная и быстрая оккупация многих стран Европы немецкой армией так ошеломляюще действовали на психику наших высоких военачальников, что передавались во все нижестоящие звенья армейского организма. Командиры дивизий и полков чаще всего не наблюдали поля боя, часто не имели связи и не могли влиять на него огнем своей артиллерии, тем более авиацией. Частое отсутствие боеприпасов в артиллерии приводило к тому, что разрешалось открывать огонь зимой 1941-1942 гг. в обороне только по своим перебежчикам, на их уничтожение, а во всех других случаях только с разрешения вышестоящих командиров.
Однажды утром в январе 1942 г. я увидел, как фельдфебель немецкой пехотной роты вывел своих бойцов на физзарядку без мундиров, и устроил пробежку и гимнастику сразу за траншеями. Стрелки и пулеметчики огня не открывали по ним. Я обратился к командиру полковых 76-мм орудий открыть огонь, но он безучастно заявил: "Они же не наступают". А пулеметчики сказали: "Поразим ли кого из них или нет, а они за это будут весь день нас обстреливать минами..."
17 января был проведен ночной бой местного значения, закончившийся безуспешно и с большими для нас потерями за высоту 73.0. Командир дивизии управлял боем за пять километров из штаба дивизии, а командир полка - из штаба полка. Все они не имели даже проводной связи и ничего не знали о происходящем. Но комдив тут же издал приказ о недостатках, совместив его с боевым приказом уже после случившегося, что совершенно безграмотно в военном отношении. Когда я, работая с документами в архиве, выписал из этого приказа отдельные положения в свою рабочую тетрадь, то всю критику в адрес командиров и политруков сотрудницы архива вырвали, так как по приказу министра обороны все замечания, отрицательно характеризующие офицеров, не подлежат выпискам и публикациям.
ФАКТОР БОЕГОТОВНОСТИ
В статье Махмута Гареева больше убедительных доводов относительно опасений Сталина о нанесении упреждающего удара. Он всеми возможными действиями пытался не дать повода Гитлеру для провоцирования ответных действий со стороны германского командования. Уже давно нарушали наше воздушное пространство немецкие боевые самолеты, прорываясь к самой Москве. Но Сталин все прощал и немцам, и нашему командованию, опасаясь обвинений нашей стороны в сосредоточении огромных войсковых соединений в непосредственной близости от государственной границы. Немецкое командование об этом прекрасно знало и молчало, огласив их число только в меморандуме об объявлении войны. Германское Министерство иностранных дел в своем меморандуме приводит следующие данные о соотношении сил СССР и Германии на сопредельной пограничной линии:
- дивизии - 177 против 164;
- личный состав - 3000 тыс. против 4834 тыс.;
- орудия и минометы - 43 873 против 41 674;
- танки - 10 394 против 3899;
- самолеты - 9576 против 4811.
Надежно верил Гитлер в мощь и боеспособность германских солдат, офицеров, генералов, в вооружение и техническое оснащение своей армии, чтобы обрушиться на нас при практически равном соотношении сил, и к тому же имея на Западе оккупационную группу армий против возможного вторжения войск во Францию и появления второго фронта. Он обвинял Советский Союз в попытках, направленных на подрыв Германии и Европы, и сосредоточении на границе всех наших войск в полной боевой готовности. Таков был общий смысл меморандума, объявленного немецким послом графом Шуленбергом.
Можно сколько угодно спорить о недоукомплектованности наших соединений личным составом, орудиями, танками, самолетами, но в количестве мы их превышали, как видно из приведенных цифр. Кстати, большинство самолетов, танков и орудий были уничтожены авиацией в первых ударах. А особого сочувствия по поводу внезапного удара мы тоже не заслуживаем, после стольких предупреждений нашей агентуры.
КАК МЫ УЧИЛИСЬ ВОЕВАТЬ?
Думаю, что было бы полезным, чтобы после публикации этих двух материалов относительно кануна и начала войны, в дальнейшем на таких же документальных материалах рассказать: как же мы выстояли, как перестраивались, как совершенствовали свое боевое мастерство, как отбирали из всех, самых способных командиров, как меняли тактику, оперативное искусство и всю стратегию страны. Как перестраивали народное хозяйство и оборонную промышленность, сделав за год то, что не смогли за все предвоенные годы. То, что мы многому научились у противника, это бесспорно. Не отрицал этого даже сам Верховный. Дальше мы побеждали, но какой ценой! Даже в Курской битве, где мы впервые выстояли летом в обороне и при двукратном превосходстве в силах и средствах умудрились потерять убитыми в четыре раза больше, чем наступающие немцы.
Человеку каждой нации и народности свойственно постепенное приспособление к самым экстремальным жизненным ситуациям, в том числе и в боевой обстановке, хотя для этого требуется время. Инстинкт самосохранения заставляет человека бороться за выживание в бою, в тюрьме, даже тогда, когда это кажется совершенно безнадежным. Но не у всех народов это происходит одинаково, так как все они имеют разный материальный уровень жизни, образованность и социальную структуру общества. Скажем прямо: в этом мы значительно уступали немцам, о чем упомянуто выше. В подобных случаях важно - насколько быстро схватывают стороны особенности заранее не учтенных просчетов. Например, немцы, понадеявшись на "блицкриг", не заготовили зимних вещей для своей армии и страшно страдали от морозов под Москвой и на фронтах севернее столицы. Мы, наученные в боях на Карельском перешейке, оказались более подготовленными к зимним боям.
Боевые действия - это не покорение целины и даже не строительство БАМа. Война требует неизбежных жертв, о чем часто забывают. Конечно, боевая выучка и общий интеллектуальный уровень населения и армии представляют собой огромный фактор для достижения победы. Но никакие стрельбы на полигонах, никакие учения и маневры не заменят того, что называется боевыми действиями.
Дарья Гармоненко