Крутые повороты на войне

Память

СРЕДИ известных партийных и хозяйственных руководителей СССР военной поры особо выделялась фигура председателя Московского городского совета (исполкома Моссовета) Василия Прохоровича Пронина (1905-1993 гг.).

Это был человек, которому его неуемная энергия и незаурядные организаторские способности, выдержка и хладнокровие в критических ситуациях снискали среди москвичей огромный авторитет. Как фактическому столичному градоначальнику Пронину приходилось повседневно решать множество проблем громадного города. Председателю Моссовета довелось работать в тесной связке с секретарем Московского комитета ВКП (б) Александром Щербаковым. Таковы были четко установившиеся предписания тогдашней партийно-государственной системы.

Василий Пронин оставил после себя немало воспоминаний, опубликованных в разнообразных сборниках, посвященных Москве, которые вышли из печати в разные периоды времени. Однако по понятным причинам о многих интересных эпизодах своей деятельности он поведал только в самые последние годы жизни.

ПЕРВЫЙ "НАЛЕТ"

Уже 22 июня 1941 г. московская радиосеть передала приказ # 1 о порядке действий при налетах вражеских самолетов. Незамедлительно предписывалось принять меры по светомаскировке предприятий, транспорта, жилых домов и улиц, привести в полную готовность бомбоубежища, метрополитен и службы местной противовоздушной обороны (МПВО) столицы СССР.

Из опыта гитлеровской агрессии против ряда стран Европы уже было известно, что немецкая авиация при налетах сбрасывает помимо фугасных огромное количество зажигательных авиабомб. Москва же оказалась тогда особенно уязвима в пожарном отношении. В ней находилось очень много (особенно за Садовым кольцом ) деревянных домов, бараков, складов.

И вот 24 июня в 3 часа ночи помощник командующего войсками Московского военного округа по ПВО генерал-майор Михаил Громадин сообщил в Моссовет, что на Москву движется группа вражеских самолетов и надо объявлять воздушную тревогу.

Впервые над городом завыли сирены. Через 25-30 минут, как вспоминал Василий Пронин, население стало укрываться в убежищах, а несколько сот тысяч москвичей из срочно сформированных отрядов местной противовоздушной обороны заняли свои посты на улицах, на крышах домов, предприятий и учреждений, чтобы ликвидировать ожидаемые пожары после сброса фашистских "зажигалок".

Со стороны западных окраин послышалась артиллерийская стрельба. Заухали зенитные орудия и в центре города.

На командном пункте МПВО - настороженность. Ведь это первый налет на Москву. Все службы и командные расчеты заняли свои места. Но странное дело! Уже более 20 минут гремит канонада, а с наблюдательных пунктов не сообщают ни о разрывах бомб, ни о разрушениях и возгораниях. Нервное напряжение у некоторых достигло такого накала, что кое-кому из наблюдателей, следивших в бинокли за ночным небом, дымовые облачка от разрывов зенитных снарядов показались куполами гитлеровских парашютистов.

Вскоре наступила неожиданная разрядка. Генерал Михаил Громадин связался с городским комитетом партии и с Моссоветом и огорошил руководителей города таким признанием: "Товарищи! Тут вышла неувязочка. Нам позвонили из Генерального штаба и сказали, что нечего лупить по своим бомбардировщикам, которые возвращаются через Москву с боевого задания".

После этой конфузной воздушной тревоги советское верховное командование запретило нашим самолетам возвращаться после выполнения боевых заданий через Москву.

Ну а первой бомбежке фашистами наша столица подверглась через месяц - в ночь с 21 на 22 июля 1941 г.

За последующие пять месяцев 1941 г. летчикам люфтваффе удалось 90 раз прорваться в московское небо. Немецкие самолеты сбросили на город 1521 фугасную и 56 620 зажигательных бомб. Были убиты 1327 человек, тяжело ранены 1931, легко ранены 3127 человек. В столице возникло 1533 пожаров, из них крупных - 671.

Любопытно, что эту сводку 24 ноября 1941 г. Василий Пронин и Александр Щербаков получили от Лаврентия Берии. Бумага с грифом "совершенно секретно" называлась "Об ущербе, нанесенном Москве и пригородам вражеской авиацией". Документ составил и подписал начальник управления НКВД Москвы и Московской области Журавлев.

РАЗБОРКА У СТАЛИНА

В середине октября 1941 г. столице довелось пережить самые драматические моменты в своей военной жизни.

В обстановке нараставшего всеобщего хаоса, вызванного и близостью войск противника, оказавшихся уже в ближнем Подмосковье, и постановлением Государственного комитета обороны (ГКО) СССР о срочной эвакуации не только правительственных ведомств, но и ведущих предприятий, культурных и научных учреждений, а также части населения, у правительства страны - Совета народных комиссаров - порой возникали спонтанные решения.

Так, однажды в Моссовет к Василию Пронину позвонил зам. председателя Совнаркома Анастас Микоян и заявил, что надо выдать каждому работающему на предприятии или учреждении столицы по два пуда муки. Пронин с одобрением воспринял это указание. В Москве в то время действовала только одна мельница. Дважды она пострадала от бомбардировок, и ее приходилось ремонтировать. В Моссовете опасались, что, если мельница выйдет из строя, москвичи останутся без хлеба.

Указание о выдаче муки незамедлительно было направлено по инстанциям. Казалось, благое дело должно благополучно завершиться к радости москвичей. Но через некоторое время в кабинете у Пронина зазвучал телефон-вертушка из Кремля. Василий Прохорович снял трубку и услышал знакомый голос Лаврентия Берии: "Ты что, раздаешь муку населению?" Пронин сразу понял, что всесильный шеф Лубянки звонит от Сталина.

- Да, выдаю, - спокойно ответил председатель Моссовета.

- А по чьему распоряжению?

- По распоряжению правительства.

- Как правительства?! - опешил Берия. - Кто тебе дал распоряжение?

- Микоян.

- А-а... Ну ладно, - разочарованно протянул грозный руководитель НКВД и положил трубку.

Через несколько часов, ближе к вечеру, Василию Пронину позвонил секретарь Сталина Александр Поскребышев. "Товарищ Пронин, приезжайте на заседание ГКО". "А по какому вопросу?" "О муке", - лаконично ответил Поскребышев и назвал время прибытия.

Буквально через пять минут Пронину позвонил секретарь городского комитета партии Александр Щербаков: "Василий Прохорович, ты уверен, что тебе распоряжение насчет муки отдал сам Анастас Микоян?" Пронин с обидой в голосе ответил ему: "Александр Сергеевич! А как же! Я не глухой. Конечно, он сам звонил". "Ну тогда поедем в Кремль", - мрачно произнес Щербаков.

"Приехали мы, - вспоминал Пронин, - в квартиру Сталина. А там по всему видно, что никакого заседания ГКО и не предвидится. Сидят на стульях всего несколько человек, в том числе Берия и Микоян".

Сталин, прохаживаясь по кабинету, как бы рассуждая про себя, говорит: "Вот товарищ Пронин организовал выдачу населению по два пуда муки. Он ссылается на то, что сделал это по разрешению правительства". Повернувшись в сторону Пронина, Сталин спросил председателя Моссовета, верно это или нет. "Да, товарищ Сталин!" - твердо ответил Василий Прохорович. "А кто вам приказал это сделать?" - хмуро спросил Верховный главнокомандующий. "Товарищ Микоян!" - прозвучал ответ.

Тогда Сталин повернулся в сторону сидевшего за столом Микояна: "Ты это подтверждаешь, Анастас?"

"Да, я дал такое распоряжение Моссовету". И Микоян попытался мотивировать свое решение с возникшими мукомольными трудностями. Но не тут то было. Слушать его не стали. Находившиеся в кабинете члены политбюро накинулись на Анастаса Ивановича с упреками и обвинениями в незрелом решении. Впрочем, все для заместителя председателя СНК СССР обошлось без каких-либо серьезных последствий.

Василий Пронин, вспоминая про этот эпизод, заметил, что, если бы Микоян дрогнул и отказался от своего распоряжения о выдаче муки, председателя Моссовета Пронина в условиях чрезвычайного времени, несомненно, не пощадили бы и расстреляли за "провокационные действия по распространению панических настроений" в осажденной столице.