Награды не нашли героев

Очевидец

Одна за другой подступают победные даты 1943 г., когда мы впервые летом выдержали немецкий танковый удар на Курской дуге. И не только выстояли в оборонительных боях, но и начали его разгром с тех рубежей, с которых танки начали свой прорыв. Бои были очень тяжелыми и кровавыми. Наша 38-я стрелковая дивизия, вступившая в сражение после переформирования, почти на сто процентов имела свою пехоту из лиц старших возрастов нерусских национальностей. Так, таджиков было 820 человек, узбеков 726, азербайджанцев 338. После вступления в бои после Днепра их осталось в строю (в основном ездовыми) соответственно 47, 62 и 17 человек. Только в бою на реке Псел мы потеряли убитыми около 600 человек, в основном пехоты. Теперь пополнение начало поступать из местных ресурсов.

В ту пору я был заместителем начальника штаба 48-го стрелкового полка по оперативной работе. В мои обязанности входило записывать боевые приказы и доводить их в батальоны, писать каждый день два боевых донесения в штаб дивизии. Так что мои воспоминания вполне документальны не на основании газетных строк тех лет и мемуаров больших начальников, а взяты из первоисточников.

22 сентября я получил в штабе дивизии пять экземпляров очередных листов топокарт и поразился, что на них увидел голубую ленту Днепра. Ведь мы в пехоте мыслили категориями одного дня. И вдруг Днепр-Славутич, воспетый великим Кобзарем!

В 14 часов мы прибыли в село Городище, которое было примерно в трех километрах на нашем берегу реки. Самого русла реки мы не видели, но хорошо просматривался противоположный господствующий обрывистый берег, на котором громоздились украинские хатки-мазанки села Григоровка, где нашему полку было приказано высадиться десантом и захватить плацдарм.

Задачу получали устно - от командира дивизии полковника Богданова командир полка майор Кузминов, начальник штаба майор Ершов и полковой инженер лейтенант Чирва. У всегда бодрого и деятельного майора Кузминова появилась в действиях какая-то апатия, у начальника штаба - тоже. Видимо, их угнетали необычность задачи и отсутствие переправочных средств. В полку к тому времени был только один батальон из трех, положенных по штату. Командовал им боевой старший лейтенант Ламко. В саперном взводе налицо были всего три человека: лейтенант, сержант и ездовой с повозкой.

Только Федор Чирва не терял самообладания. Эта сложная боевая задача так раззадорила полкового инженера, что он забыл об обеде и со своими двумя помощниками пошел из двора во двор выяснять: у кого есть спрятанные рыбачьи лодки. Когда набралось восемь "посудин", инженер построил владельцев в шеренгу, зачитал текст военной присяги и заставил это сделать всех, стоявших в строю. Инженер поздравил их с зачислением саперами 48-го стрелкового полка. Самым главным их оружием, сказал Чирва, будут их собственные лодки и весла на время переправы полка. Об обмундировании новые служивые даже не заикались. С наступлением темноты на трех повозках лодки перевезли к берегу реки.

В первую ночь мы успели переправить на противоположный берег только взвод пешей разведки под командованием лейтенанта Зайцева. Роты на берегу укрылись в зарослях кустарников, где были спрятаны и лодки. Весь день мы вели наблюдение за противоположным берегом. Передвижений врага не наблюдалось. После выяснилось, что потрепанные части противника были отведены на удаление 15-20 км от русла реки. Немцы никак не рассчитывали, что мы с ходу решимся форсировать реку на подручных средствах, поэтому не организовали оборонительного рубежа на выгодном возвышающемся берегу. Это был их стратегический просчет.

Нашим фронтовым командованием тоже был допущен просчет: в ночь с 23 на 24 сентября был выброшен воздушный тактический десант именно в те районы, где приводили себя в порядок немцы. Почти все десантники погибли. Но и немецкие войска были задействованы и не смогли выдвинуться к берегу, чтобы оказать противодействие форсированию. Подобранные наши парашюты немцы использовали в качестве обивочного материала в своих землянках от просыпающегося грунта.

С наступлением темноты инженер и комбат начали погрузку первой роты. Она высадилась без огневого противодействия противника. Глубоким оврагом роты начали выдвигаться к высоте 244,5, где противник успел организовать опорный пункт в 2-3 км от уреза воды. Вторым рейсом, со следующей ротой, я переправился с несколькими связистами и двумя радистками с рацией. Над руслом реки опустился туман. Вражеские осветительные ракеты слабо мерцали. Только скрип уключин напоминал о тяжелых усилиях нашего перевозчика. Вот и противоположный берег. Лодка ткнулась носом в прибрежный песок. Мы прыгаем на берег, не промочив даже обуви. Овраг очень глубок. Его откосы можно преодолевать только на четвереньках. Поднимаемся на небольшое плато, впереди несколько строений.

Занимаем хату. Жители, видимо, в погребе. При свете трофейной плошки развертываем радио и телефонную связь. Зная о налетах вражеской авиации, ставлю задачу: отрывать щели рядом, и высылаю связистов к командиру батальона. Следующим рейсом прибывают командир и начальник штаба. Наступает рассвет. Подвергаемся бомбардировке сначала "юнкерсов"-пикировщиков, потом "хейнкелей".

Меняем место командного пункта, передвинувшись севернее в незаметный с воздуха овражек с кустарником. Здесь спокойнее. Наблюдаю за переправой. Теперь наши лодочники перевозят полковую артиллерию, соединив две лодки воротами - наподобие катамарана. В бинокль хорошо видно, как беззаветно руководит посадкой и погрузкой наш Чирва под непрерывными разрывами артиллерии и минометов. Один за другим пикируют бомбардировщики, в воздухе карусель из истребителей. Фонтаны от разрывов высоко поднимают воду вместе с рыбой, которая плывет кверху брюхом по течению. Все, кто благополучно пристает к берегу, выгружают ее, подобранную, для питания. Из шести помощников начальника штаба (ПНШ) только я один в штабе, другие в подразделениях. Роты с трудом и потерями продвигаются вперед. День и ночь - сплошные вражеские и наши атаки, перемещения боевых порядков, смена позиций. Всем этим приходится заниматься мне и другим ПНШ. Через пару дней начальник связи и ПНШ по учету погибли, а трое получили ранения и выбыли в госпитали.

На следующий день, 29 сентября, немцы предприняли немыслимую более чем часовую артиллерийскую подготовку перед самым рассветом по всему захваченному нами плацдарму. С начала войны, с 1941 г., для меня это был самый кошмарный день. Но мы выстояли, хотя в листовках немцы обещали нам "буль-буль". Правда, потеснили нас на 3 км. На плацдарм вводится фронтовой резерв - 27-я армия. Теперь здесь наши 40-я, 27-я армии и 3-я гвардейская танковая армия. Но и у немцев 11 самых отборных дивизий. Готовится новый удар, однако очень овражистая местность не позволяет применить основную ударную силу - танки, и наша атака захлебнулась. Во второй половине дня повтор. Продвинулись на 5 км и снова остановлены.

Главное командование решает брать Киев с Лютежского плацдарма, куда перебрасывается танковая армия, а мы и немцы здесь зарываемся в землю. Наши роты в прежней немецкой траншее. Немцы на удалении броска гранаты - в своей. У них рукоятки гранат длинные деревянные, и они свободно забрасывают их к нам, приговаривая: "Рус, лови". Наши гранаты к ним не долетают. Но мы наращиваем рукоятки деревянными палками и делаем ответные "подарки". Именно в эти дни второй половины октября началось поступление пополнения, в том числе и офицеров. Я все еще остаюсь один из шести помощников начальника штаба полка. Необходимо отбирать и учить молодых. Взяли троих лейтенантов из пополнения "на пробу".

Почти каждую ночь надо идти "на контроль и помощь" на передний край, проверять бдительность несения службы, опекать молодых строевых офицеров, помогать в организации огня, наносить на схему расположение огневых средств. В этом усердствуют даже дивизионные и корпусные "толкачи". Почти каждую ночь приносят наши посыльные капитанов или майоров убитых или раненых. Война. К ней тоже надо привыкать и приспосабливаться.

В очередной раз иду в ночь на "передок" с посыльным и лейтенантом из пополнения. Он татарин. На фронте впервые после училища. Я не раз слышал, как он "мурлыкал" арии из оперетт. Вот и поляна. На ней стоят три подбитых в последних боях танка.

Выжидаем наступления затишья в перестрелке. Бьют пулеметы и снайперы. Вдруг до слуха доносится мелодия на губной гармошке из оперетты "Роз Мари". Конечно, это развлекается фриц. У них у каждого эта "музыка" за голенищем сапога. Она отвлекает от засыпания на дежурстве. Придумали неплохо. Мой "стажер" начинает подпевать, с каждым куплетом усиливая голос. Перестрелка затихает и смолкает. Слышим выкрики: "Бис!" и "Нох айн мапь" (Еще раз). Пропел: "Частичку черта в нас". Тишина с обеих сторон. Я делаю бросок и оказываюсь в своей траншее. Теперь включилась и скрипка. Требуют: "Рус, "Вольга-Вольга". Он запевает из одноименного кинофильма. "Найн, найн", - орут и наигрывают мотив "Из-за острова на стрежень". Контакт найден. Я наношу на схему пулеметы, минометы, а он уже в своей траншее напевает любимую ими "Катюшу" и другие мелодии.

Вернулись мы без потерь и происшествий. А это кое-что... За завтраком замполит полка пригласил меня в свою землянку и с ходу: "Ты что это за братание с немцами устраиваешь? Отдаешь себе отчет, к чему это привести может?" Отвечаю: "А разве лучше было бы, если бы меня или лейтенанта убитым или раненым принес бы посыльный? Как вашего парторга позавчера принесли с перебитой ногой". - "Все равно ты об этом помалкивай, а популярного солиста мы отправим в армейский ансамбль песни и пляски. Я думаю, что он возражать не станет, да и пользы от него будет там больше".

Я забыл передать лейтенанту это требование, а он на следующую ночь теперь сам повел своего напарника и повторил концерт обеим сторонам, теперь уже под их игру на патефоне таких популярных песен, как "Розамунда" и "Богемская полька", исполняя дуэтом с Марлен Дитрих. Убывал он в ансамбль с медалью "За боевые заслуги". Комдив успел подписать приказ.

Непосвященные могут усомниться в правдивости подобного фронтового эпизода. Им я советую посмотреть игровой кинофильм о генерале армии Горбатове под названием "Генерал". В нем есть сцена временного обмена баяна нашими пехотинцами с немцами на их аккордеон на нейтральной полосе. Потом они снова поменялись. Обмен производился не из рук в руки, а на условленном месте. А сколько было случаев во время боев на Кавказе, когда немцы и мы брали воду из одного и того же родника, расположенного на нейтралке, не открывая огня.

Днепровская эпопея была весьма щедрой на боевые награды. Одних Героев за нее было пожаловано 2438 человекам, в том числе в нашей дивизии получили 16 человек. Все офицеры, участвовавшие в форсировании, были награждены орденами, а солдаты и сержанты - орденами и медалями. Только командира дивизии полковника Александра Богданова и начальника штаба дивизии подполковника Петра Хамова обошли даже обязательными для всех офицеров орденами за форсирование и расширение плацдарма.

Дело в том, что форсировали мы Днепр, находясь в составе 40-й армии. Все ее дивизии получили наградную "норму": представить по 50 человек к званию Героя Советского Союза. Получили это отличие и сами командиры дивизий, и генерал-полковник Москаленко. С нашей дивизией произошло непредвиденное обстоятельство. Спустя неделю после форсирования и захвата Букринского плацдарма для развития успеха была введена на плацдарм 27-я армия из резерва Воронежского фронта. Она вклинилась между 3-й гвардейской танковой армией и нашей дивизией, которая находилась на самом левом фланге 40-й армии и даже 3-й гвардейской танковой. Такое в ходе маневренной войны встречалось часто. Естественно, что командующий войсками фронта генерал армии Николай Ватутин переподчинил нашу дивизию 27-й армии. Все документы по наградам нашего соединения теперь проходили через командарма 27-й генерал-лейтенанта Трофименко. Эта армия в форсировании участия не принимала, и на нее, естественно, наградная и геройская "нормы" не распространялись. А соблазн у командарма был велик - поживиться за счет нашей разнарядки, в том числе и в свою личную пользу. А тут нашелся правдоискатель, какой-то комдив полковник Богданов. Все комдивы 40-й армии и сам командарм Москаленко стали Героями, а полковника Богданова некому представить даже на орден Красной Звезды. Понятно, что и сам он не представляет начальника штаба дивизии подполковника Петра Хамова. Эта до боли знакомая "цепочка" известна многим фронтовикам.

Командарм 27-й армии в начале ноября выводит из боя нашу дивизию, и здесь же, на плацдарме, доукомплектовывает ее пополнением и переобмундировывает по зимнему плану. Внезапно получаем приказ: передать всю пехоту в другие дивизии. Дивизия без пехоты возвращается на левый берег по наплавному мосту и сосредотачивается в Переяславе-Хмельницком для следования на доукомплектование. Но к государственному празднику взят Киев. Нас заворачивают, снова переправляемся на правый берег и следуем в Обуховский район. Войска фронта устремились на Белоцерковское и Житомирское направления. А для обеспечения левого фланга 38-ю дивизию без пехоты "сажают" в оборону. Вот уж поистине случай, когда правая рука не знала, что делала левая. Выдвигаясь в направлении Черняхова, штаб нашего 29-го полка с ротой связи напоролись в пургу на колонну немецких танков, которые пленили штаб и связистов в количестве 93 человек, из них 13 офицеров во главе с начальником штаба полка майором Ростовцевым. Об этом огромном "ЧП" многие из нас узнали только после войны.

А виновным оказался все тот же строптивый комдив полковник Богданов, которого отстранили от командования и назначили с понижением командовать 295-м полком в 183-й стрелковой дивизии. Последняя запись в его учетной карте в архиве: "Убит в бою 5.04.1944 года". А командарм Трофименко оказался в стороне и через год стал Героем Советского Союза и генерал-полковником.

Добавлю, что кроме количественной разнарядки для награждения указывались и расклад по национальностям, и по родам оружия, и по служебным категориям. Героями в нашей дивизии стали: один командир полка, один заместитель командира полка, один начальник артиллерии, три командира роты, четыре сапера, два связиста, один артиллерист, один пулеметчик и два автоматчика. Размах по одному и тому же подвигу был огромным - от медалей "За отвагу", "За боевые заслуги" и ордена Красной Звезды по первичному представлению до высшей степени боевого отличия. Повторного подвига они не могли совершить, так как в первый день были ранены и ожидали ночи для переправы в тыловые госпитали. Именно это им и было зачтено такой фразой "Получив ранение, не покинул поля боя...". Самые достойные получили вместо геройства ордена Красного Знамени или Отечественной войны 2-й степени, а второстепенные - геройство за одну выше приведенную фразу.

А самое главное все мы впервые поверили в то, что научились бить врага не только зимой, но и летом и что форсирование реки Днепр еще раз подтвердило нашу уверенность в неминуемом разгроме врага.