Зачистка по-ермоловски

Ретроспектива

ВЕСНОЙ 1818 г. штаб генерала Ермолова был завален донесениями о происшествиях на левом фланге Кавказской линии. Чеченцы уже не поодиночке, а крупными конными отрядами переправлялись через Терек и бесчинствовали на казачьих землях. Перечень кровавых последствий набегов горцев столь объемен, что генерал Иван Дельпоццо в достаточно мрачных красках докладывал Алексею Ермолову о состоянии дел: "Так как шалости чеченцев день ото дня есть дерзновеннее, то я приказал снять все посты по Тереку, кои в нынешнее время, не принося никакой пользы, подвергаются сами опасности быть вырезанными... Проезд от Червленной до Ивановской крепости вовсе прекращен, и жителям дозволено ездить только один раз в день вместе с разъездом и то, когда дорога будет осмотрена". Начальник ермоловского штаба генерал Алексей Вельяминов в то же время информировал проконсула Кавказа, что положение в регионе таково, что никто из жителей не смеет выйти за ворота станиц. В сложившейся абсолютно нетерпимой для войск и населения ситуации надо было что-то предпринимать.

КАЗАКИ И ЧЕЧЕНЦЫ

Надо прямо сказать, сторожевая служба в казачьих станицах не всегда была на высоте. Поддерживать ее на должном уровне было весьма трудно, поскольку длительное напряжение казаков в ходе несения службы на постах и пикетах автоматически вело к ослаблению бдительности. Именно этим каждый раз умело пользовались чеченцы, настоящие мастера волчьих засад. По признанию современников и очевидцев, внезапные нападения были излюбленным тактическим приемом горцев. Используя малейшие упущения станичников в сторожевой службе, чеченцы вырастали словно из-под земли - мгновенно устраивали в селах резню, хватали женщин и детей, отгоняли на свою территорию скот, грабили казачьи станицы. Что было нельзя унести с собой - то горцы разрушали и сжигали.

Для тревоги в станицах, отмечают исследователи жизни казачества (Попко, "Терские казаки"), "...не было урочного часа ни днем, ни ночью; она прерывала всякую работу, прерывала горе и радость, плач и песню, пир и ссору, приятельскую беседу и праздничную молитву в церкви. Лишь только на ближайшем посту вспыхнет, бывало, маяк, раздастся зловещий крик "чеченцы!" - как в станице тотчас ударят в набат, гулко грохнет с вала вестовая пушка, и не одна казачка дрожащею рукою творит крестное знамение о дорогом существе, которого, может быть, более уже не увидит..."

Ермолову прежде всего требовалось защитить интересы русских людей, которые, находясь рядом со столь опасными соседями, ежедневно подвергались риску быть убитыми, разоренными или взятыми в плен, чтобы появиться затем в качестве рабов на невольничьих рынках Востока.

Главное зло, по мнению проконсула Кавказа, составляли так называемые мирные чеченцы, проживающие в надтеречных аулах. Население их формально демонстрировало признаки внешней покорности российским властям. Однако именно в этих селах был, по свидетельствам летописцев Большой Кавказской войны, притон для всевозможных бандгрупп. Лучшими наблюдателями за российскими войсками и проводниками являлись сами же "мирные" чеченцы. Перед набегами в "мирных" надтеречных аулах концентрировались отряды разбойников, и сюда же они возвращались с награбленным имуществом и пленными после очередных вылазок.

"Беспрестанно изобличаются они, - доносил наверх Ермолов, - в воровстве, в нападениях и увлечении в плен людей наших. Нет спокойствия и безопасности. Они смеются легковерию нашему к их ручательствам и клятвам, а мы не перестаем верить тем, у кого нет ничего священного в мире... С нетерпением, - подчеркивает Алексей Петрович в своих записках, - ожидал я времени, чтобы истребить это гнездо гнуснейших злодеев. Сего требует строгая справедливость и слезы жителей, между которыми редкие семейства не оплакивают или убийства, или разорения".

"В случае воровства на линии, - писал проконсул Кавказа в своих обращениях к чеченцам, - селения обязаны выдать вора. Если скроется вор, то выдать его семейство. Если, по прежнему обыкновению, жители осмелятся дать и самому семейству преступника способ к побегу, то обязаны выдать ближайших его родственников. Если не будут выданы родственники - аулы ваши будут разрушены, семейства распроданы в горы, аманаты (заложники) повешены".

"Лучше от Терека до Сунжи оставлю пустынные степи, - угрожал чеченцам Ермолов, - нежели в тылу укреплений наших потерплю разбои".

ПРОКОНСУЛ КАВКАЗА ДЕЙСТВУЕТ

18 мая 1818 г. Алексей Ермолов вызвал к себе старейшин мирных надтеречных аулов и объявил им, что меры терпения русского правительства уже истощились и если они пропустят через свои земли хотя бы одну партию хищников, то находящиеся в Георгиевске их заложники будут повешены, а сами они загнаны в горы, где их истребят голод и моровая язва. "Мне не нужны мирные мошенники, - заявил проконсул Кавказа чеченским старейшинам в заключение, - выбирайте любое - покорность или истребление ужасное".

Однако перед предстоящим умиротворением местного населения Ермолов, в соответствии со своими планами, утвержденными у императора Александра I, решил основать опорный пункт на Сунже в качестве основной опорной базы российских войск в регионе. 25 мая войска проконсула Кавказа переправились за Терек. 10 июня 1818 г. в русском лагере был совершен торжественный молебен, а затем под грохот пушек заложена шестибастионная крепость. Алексей Ермолов приказал назвать цитадель Грозной. В дальнейшем этой крепости было суждено сыграть выдающуюся роль практически во всех событиях Большой Кавказской войны.

ДАДЫ-ЮРТ

Во второй половине сентября 1819 г. Ермолов посчитал, что настало время рассчитаться со столь ненавистными ему качкалыковскими чеченскими аулами.

В целях очистки прилегающей к Тереку местности от враждебного населения Ермолову требовалось, чтобы чеченцы сами эвакуировали свои семьи. А так как принудить качкалыковцев к этому можно было, полагал проконсул Кавказа, только "примером ужаса", в качестве жертвы Ермолов избрал надтеречный аул Дады-юрт. По имеющимся у русского командования разведсведениям, село являлось разбойничьим гнездом и притоном для всех окрестных абреков.

Карательную экспедицию возглавил походный атаман генерал Сысоев. Ему было приказано скрытно подойти к Дады-юрту и предложить жителям добровольно уйти за Сунжу. В случае отказа Ермолов приказал атаману взять аул штурмом и никому не давать пощады. 15 сентября 1819 г. на рассвете Сысоев с войсками расположился близ Дады-юрта. Отряд атамана состоял из пяти рот Кабардинского пехотного полка, роты Троицкого полка, 700 казаков и пяти орудий. Сысоев предъявил ультиматум и стал ожидать от жителей аула ответа.

Дадыюртовцы, считая слова атамана пустыми угрозами, отвергли предложение российского командования и приготовились к обороне аула. Тогда войскам было приказано идти на приступ. Начался отчаянный кровопролитный бой, какового российским войскам на Кавказе еще не приходилось испытывать. Каждый чеченский двор, окруженный высоким каменным забором и представлявший по сути небольшое укрепление, приходилось вначале расстреливать из пушек и только уже потом брать штурмом.

Солдаты на руках перетаскивали пушки от одного строения к другому и устанавливали их под сильнейшим огнем чеченцев, стрелявших почти в упор. Уже в самом начале боя большая часть орудийных расчетов была выведена из строя. Их заменили пехотинцами и огонь не прекращался. После проделывания брешей в заборах и домах бойцы бросались в проломы. В темных саклях закипала кровавая рукопашная схватка. Ни один солдат, вспоминают очевидцы боя, попавший в лабиринты подземных переходов, не мог уже думать об отступлении. Но еще меньше думали о нем чеченцы, впервые атакованные русскими войсками в ауле, из которого они не успели вывезти родственников.

С каждой минутой штурма ожесточение с обеих сторон возрастало. Некоторые чеченцы, видя, что им аул уже не отстоять, на глазах российских солдат закалывали своих жен и детей. Многие чеченки бросались на бойцов с кинжалами и были убиты штыками. Другие женщины сами кидались в горевшие сакли и гибли в огне. Потери с обеих сторон быстро росли. Пришлось даже спешить казаков и послать их на помощь пехоте - и тем не менее штурм села длился еще несколько часов. Аул был взят окончательно только тогда, когда были практически поголовно истреблены все его защитники. Из всего дадыюртовского населения в живых осталось только 14 тяжелораненых чеченцев-мужчин и 140 женщин и детей, среди которых большинство также пострадало от обстрелов и пожаров, охвативших село. Дады-юрт был сровнен с землей в буквальном смысле этого слова.

При штурме аула потери русского отряда составили 10 офицеров и 240 бойцов. Об ожесточении боя говорит тот факт, что ранен был сам генерал Сысоев. Общие потери составили более четверти первоначальной численности войск.

ПОСЛЕДСТВИЯ ПОГРОМА ДАДЫ-ЮРТА

Слух об уничтожении Дады-юрта мгновенно облетел горы, и, разумеется, раньше всех он достиг качкалыковских селений. Качкалыковцы встревожились и сделали то, чего желал Ермолов - отправили свои семьи в горы. 1 октября 1819 г. среди чеченцев пронеслось известие: "Идет Ермолов!" С высот Качкалыковского хребта чеченцы обнаружили, как, извиваясь длинной лентой и сверкая на солнце штыками, шесть батальонов русской пехоты с 13 орудиями приближаются к аулу Исти-Су.

Однако поскольку семьи чеченцев были уже предусмотрительно укрыты в горах, большого смысла отстаивать до последней капли крови свои сакли качкалыковцам уже не было. Поэтому в Исти-Су сопротивление русским войскам в сравнении с Дады-юртом было оказано относительно слабое. Атаку начал третий батальон Апшеронского пехотного полка, которому впоследствии суждено было вписать самые яркие страницы в летопись Большой Кавказской войны. Апшеронцы на глазах Ермолова без выстрела пошли на чеченские укрепления и взяли их штыковым ударом. В целом бой за аул продолжался не более тридцати минут. Только в мечети селения произошла редкая по своему ожесточению схватка, где небольшая группа религиозных фанатиков, отвергнув предложения о сдаче, была переколота в штыковом бою поголовно. Все остальные защитники Исти-Су рассеялись по окрестным лесам. Российские войска потеряли шесть офицеров и 64 солдата и унтер-офицера. "Число убитых офицеров, - доносил Ермолов, - всегда, к сожалению, несоразмерно, но причиною того - их рвение и храбрость". На следующий день аналогичной участи подверглись села Наин-Берды и Аллаяр-аул, но аул Хош-Гельды встретил Ермолова с хлебом-солью и был им прощен. Все остальные селения оказались уже пусты - ошеломленные подобным развитием обстановки местные жители бежали в горы. Разбои на кавказской линии временно прекратились.

Чрезвычайно жестокое отношение генерала Ермолова к чеченским селам повлекло за собой взрыв ярости и ненависти к российским войскам на всем Северном Кавказе и предопределило до определенной степени столь широкое распространение в регионе мюридизма. Именно после ермоловских "зачисток" того времени вооруженное противоборство на Кавказе приняло бескомпромиссный характер. Однако было бы напрасным обвинять одного Ермолова в столь варварском отношении к местному населению. Решимость проконсула карать непокорные племена во многом основывалась на горьком опыте предшественников, поскольку предпринимаемые ими в свое время попытки решить проблемы края "переговорными процессами", задабриваниями и увещеваниями горцев, в основе менталитета которых лежит так называемая "набеговая система", не привели к конструктивным результатам.

Однако правда в Большой Кавказской войне была не только на стороне "федеральных войск" того времени. Вооруженное противоборство сопровождалось вытеснением горских племен из привычных для них мест обитания, отторжением от них лучших земель, грабежом аулов и уничтожением посевов, лишением независимости, причем с заменой ее не всегда удачной опекой российской администрации, игнорировавшей в большинстве случаев историю, нравы, обычаи народов и мнившей одним росчерком пера поставить ранее свободные племена в рамки строгой подчиненности совершенно чуждых им законодательных норм и правил. Все это, конечно, далеко не способствовало установлению добрососедских отношений между воинственными горцами Северного Кавказа и новой администрацией и не могло внушить им чувств искренней и прочной преданности Российской империи.

После отставки Ермолова, через тридцать лет блужданий, проб и ошибок в решении кавказских проблем тогдашнее российское руководство вынуждено было вновь вернуться к основным пунктам программы Ермолова. Все остальные формы, приемы, способы и методы действий так и не привели к долгожданному миру на Кавказе. Михаил Воронцов и Александр Барятинский в своих действиях во многом опирались на наследство проконсула Кавказа, хотя и не были сторонниками приведения Кавказа в покорность России только военными способами.