Максим Ярославский Олег Кириченко. Дворянское благочестие. XVIII век. - М.: Паломникъ, 2002, 464 с.
История - это политика, опрокинутая в прошлое, история - это идеология. Как бы ни старались историки уйти от узости суждений, все они так или иначе ведомы в своих исследованиях личными представлениями о жизни, личными чувствами и эмоциями, своей собственной, личной идеологией. И как бы ни относился читатель к этой конкретной идеологии, дурного здесь нет - наоборот, честность "личного" обнажает скрываемую обычно истину: истории не существует, история - это историки. Книга Олега Кириченко представляет нам один из таких примеров откровенного субъективизма - мы можем наблюдать, как на смену уже почти мифическому "историку-марксисту" приходит новый зверь - "православный историк".
Послепетровское время никогда, кажется, не считалось хорошим временем для Русской Православной Церкви. Патриаршество отменили, во главе церковной иерархии поставили светского человека, чиновника, церковные имущества отобрали в казну, расформировали множество монастырей, европейская культура наступала со всех сторон. Эпоха светского - какое уж тут благочестие! В этом отношении позиция Кириченко выглядит чуть ли не революционной - вместо того, чтобы вмешиваться на чьей-либо стороне в старый спор славянофилов и западников, он смотрит на все произошедшее с точки зрения, которую считает единственно возможной для православного: если царь - помазанник Божий, то все, что он делает, - от Бога, а значит, на благо Православной Церкви. XVIII век оказывается, таким образом, временем расцвета православия под мудрым отеческим попечением царской власти. И противопоставить этому в общем-то ничего нельзя. Действительно, век реформ, а значит, много улучшающих преобразований, действительно, Петр и все последующие императоры были православными и активно утверждали православную религию как государственную - не суть важно, из благочестия или как эффективный инструмент управления.
Есть искушение - сказать, что всякая власть от Бога, а значит, и та, что притесняла православие после 1917-го, что нечего тогда посылать проклятия и сокрушаться по поводу каких бы то ни было действий какой бы то ни было власти, но ясно, что православный историк с легкостью опровергнет подобное еретическое суждение. Каждый из нас может объяснить все, каждый - по своей вере. Ведь объясняет же нам Кириченко, что "в послепетровской России был создан не колосс на глиняных ногах, состоящий из бюрократии, а живой православный чиновничий имперский аппарат". И что в народе утвердилось представление о Петре как об истинно православном царе. Ни слова об Антихристе - как будто не было никогда и намека на подобное восприятие. Правда, примеры, приводимые автором, до боли напоминают какие-нибудь "Народные сказки о Ленине и Сталине".
Посвятив первую главу государственной политике в отношении церкви, Кириченко обращается затем к бытованию православной традиции в дворянской среде. Надо отдать автору должное - материал он собрал огромный, в основном, правда, мемуарный. Интерес этот материал не может не вызвать, вне зависимости от степени пристрастности читателя, и чувство умиления перед лицом живой веры возникает - так что во многом авторская цель достигнута. Но читатель ведь все-таки не слепой, и если книга эта написана ученым и претендует на некую научность, на новый подход к освещению русской истории, то должна же быть какая-то критика источников, не может автор не сознавать, что и мемуары, и художественные произведения, используемые им, строятся по определенному канону. В основе данной работы - не столько анализ, сколько простое перечисление. Отступать от этого принципа приходится в случае явного разрушения умильной картины, при необходимости объяснять "патологию" - погружение части дворянства в пучину философских страстей века Просвещения, членство в масонских ложах, участие в дуэлях. Последнее - характерный пример попытки соединить несоединимое. Участие в дуэли для автора - духовная смерть, меж тем, согласно его же собственной концепции, приводившее к дуэлям дворянское понятие чести в этот период уже было не "честью места", "честью рода", а личной честью слуги Отечества, частью полученной им от царя чести царской, крупицей благодати, присущей Божию помазаннику. И как всегда в подобных случаях, бессилие интерпретатора, растерянность, родственная, вероятно, растерянности многих людей того времени, пытавшихся точно так же примирить непримиримые вещи, окончательно уводит его в область моральных оценок.
Сама книга, таким образом, заставляет сомневаться в том, что попытка создать "православного историка" увенчалась успехом. Если многие авторские замечания во введении звучат здраво и могут быть изложены современным научным языком, то в основной части всякая научность довольно скоро заканчивается - перед нами всего лишь просветительская брошюра вполне определенного рода. Такая книга, разумеется, найдет своего читателя, вот только бы не послужила она в дальнейшем базой для создания новых школьных программ - тогда придется еще не один раз вспомнить об "историке-марксисте".
