Михаил Тимофеев После периода чувствительных неудач в вооруженном противостоянии с горцами на Кавказе в начале 1840-х гг. император Николай I пожелал одним мощным ударом уничтожить Шамиля. На исходе 1844 г. был разработан план разгрома вооруженных формирований имама Чечни и Дагестана. Однако главнокомандующий Отдельным Кавказским корпусом генерал Александр Нейдгардт, как и большинство опытных кавказских генералов, не верил в успех очередной так называемой экспедиции, затеваемой по уже отработанным и доказавшим свою непригодность шаблонам. Царю потребовались новые руководители, и он остановил свой выбор на графе Михаиле Воронцове, который и возглавил знаменитый Даргинский поход. Разбор его тактических аспектов не входит в задачу автора этой статьи, поскольку "НВО" уже дважды обращалось к их анализу. Обратим внимание читателей лишь на некоторые морально-психологические подробности "боевого выхода" российских войск 1845 г.
ГРАФ ВОРОНЦОВ И ЕГО СВИТА
За плечами у Михаила Семеновича к моменту очередного назначения была блестящая военная карьера. Кроме того, герой Бородина, Лейпцига, победитель самого Наполеона обладал и немалым талантом администратора. По свидетельствам современников, он подавлял окружающих обаянием своего величия, старой славы, ясностью взгляда и тем спокойствием старого воина, которое так шло его аристократическим чертам. В свои 65 лет, отмечают современники, главнокомандующий был высоким красавцем с изысканными манерами. Вместе с графом в Даргинскую экспедицию собрался поистине цвет русского дворянства.
Воронцов сохранил окружение и сподвижников своего предшественника Александра Нейдгардта (кстати, каждый современный российский руководитель и военачальник обычно начинает свою деятельность с разгона предыдущей "команды"). Вместе с тем Михаил Семенович привез на Кавказ еще и самолично организованный штаб, а также весьма многочисленную свиту. Походом на столицу Шамиля руководил небывалый по численности орган управления, в котором подавляющая часть офицеров и генералов выполняла чисто представительские функции.
Среди участников операции были многие видные в будущем военные и государственные деятели России. Назовем только некоторых из них: князь Барятинский (через 10 лет - наместник на Кавказе, с 1859 г. - фельдмаршал), поручик князь Алексей Дондуков-Корсаков (с 1878 г. - генерал от кавалерии), князь Василий Бебутов (одержит ряд побед над турками в годы Крымской войны), юнкер Кабардинского полка князь Дмитрий Святополк-Мирский, барон Александр Николаи (станет министром народного просвещения), граф Гейден и Леонтьев (будущие начальник Главного штаба и начальник Николаевской академии Генерального штаба соответственно), Непокойчицкий (в 1877 г. - начальник штаба действующей армии на Дунае), Николай Колюбакин (дослужится до постов военного губернатора в Эривани и Кутаисе).
В экспедицию также отправились принц Александр Гессенский (родной брат супруги Николая I императрицы Александры Федоровны), сын графа Воронцова Семен (впоследствии командир Куринского полка), сын светлейшего князя Варшавского фельдмаршала Паскевича Федор.
Стоило ли Воронцову окружать себя столь пышной свитой? Графа и поныне критикуют за подобное решение. На 10 тыс. бойцов в Даргинской экспедиции приходилось семь генералов, что, признаться, и по меркам того времени чересчур много. Прямым следствием "раздувания штатов" явилось возрастание числа вьючных лошадей, что увеличивало обоз, затрудняло снабжение отряда необходимыми материальными средствами и осложняло прикрытие тыловых подразделений. Все это, естественно, не могло не сказаться отрицательным образом на маршевых возможностях войск.
И все же вряд ли сбор стольких знатных особ являлся очевидным проявлением карьеризма Воронцова, стремлением лишний раз заслужить благоволение официального Петербурга или упрямством и неразумностью главнокомандующего. Ведь есть свидетельства современников, что уже на этапе планирования операции Михаил Семенович временами терял уверенность. Вот почему, думается, присутствие столь значительных лиц в Даргинском походе, по замыслу Михаила Семеновича, должно было поневоле внушать мысль рядовым участникам экспедиции, что благополучное возвращение в "пункт постоянной дислокации" произойдет непременно. Тогда ведь подчиненные им войска русские генералы не бросали.
ВЕРА В ВОЖДЯ
Даргинская экспедиция началась с положенного в этом случае торжественного богослужения. Около 5 часов утра 31 мая 1845 г. к войскам вышел главнокомандующий и поздоровался с солдатами, как подчеркивают очевидцы, "...с врожденным добродушием и отеческим попечением. Громкое и чистосердечное "ура" было общим ответом знаменитому вождю...". Совершив положенный в этом случае объезд частей, граф сошел с коня и с открытою седой головой приблизился к месту совершения обряда. Бойцы и командиры истово молились Богу о ниспослании побед русскому оружию. По завершении молебна загремели бубны, цимбалы, рожки, перед колоннами пехоты вышли песельники и плясуны - войска под командованием Михаила Воронцова выступили в поход.
В своих воспоминаниях все без исключения участники операции по отношению к главнокомандующему русским отрядом употребляют только следующие выражения и эпитеты: "забыв усталость и солнечный зной, солдаты поспешили с редкою готовностью исполнить волю любимого вождя"; "имея попечение о войсках, как самый нежный отец о детях, главнокомандующий наш..."; "...со светлым, с вечною улыбкою, лицом и с обнаженною шашкою, указывая собою путь войскам...".
Одним словом, в эмоциональных оценках деятельности графа Воронцова его подчиненные на редкость единодушны.
У Михаила Семеновича были очевидные ошибки и промахи в организации и проведении Даргинской экспедиции: неудачный подбор руководителей второго плана (в первую очередь речь надо вести о генерале Клюки фон Клюгенау); трехкратное прохождение русских войск через Ичкерийский лес на подступах к Дарго, приведшее к столь значительным и неоправданным потерям; длительные и труднообъяснимые стоянки в Андии и Дарго. Можно смело сказать, что успехи Шамиля объясняются не столько его качествами выдающегося полководца, сколько элементарными просчетами русских генералов, особенно в оценке защитных свойств местности, сил и возможностей противника, в предугадывании его действий. Иными словами, имам выглядел первоклассным военным деятелем настолько, насколько позволяли ему это руководители Кавказского корпуса.
Однако, несмотря на несомненные упущения Воронцова, ни один из участников экспедиции не позволил себе подвергнуть графа резкой критике и усомниться в высоком нравственном облике старого военачальника.
Вот хотя бы некоторые ситуации, которые запомнились современникам, и примечательные выражения, высказанные Воронцовым в ходе Даргинского похода. 28 июня 1845 г. охране перевала Андийские ворота был отправлен конвой с продовольствием. Возвращаясь обратно, русские попали в засаду - отряд горцев, залегший за камнями, открыл по ним меткий ружейный огонь. И хотя солдаты были готовы атаковать врага, командовавший пехотинцами подпоручик Гоствицкий приказал поспешно отступить. Чуть позже этот необдуманный и малодушный шаг привел к гибели офицера и нескольких бойцов российского отряда. Характеризуя поступок Гоствицкого, граф Воронцов выразился так: "Он не виноват, господа, что он трус, как я не виноват, что я храбр".
Известен и приказ графа Воронцова, который запрещал в походе жечь жилища горцев: "...к неудовольствию моему я заметил сегодня, что две хижины в ущелье пред самим лагерем, уцелевшие от рук изверга Шамиля, пламени предавшего богатые деревни андийцев, вопреки приказания моего, зажжены. Я не хочу знать имена виновных, они неприятны будут мне; но всем частным начальникам строго предписываю подтвердить подведомственным чинам, уцелевшие жилища андийцев не жечь... Мы пришли сюда не разорять жителей, но миролюбивым обращением привязать их к сердцу русскому и возбудить в них ненависть к злодею Шамилю". Правда, позднее, с нарастанием ожесточения вооруженного противоборства обеих сторон, от этого правила графу пришлось отступить.
Вот как описывают очевидцы ночлег Михаила Воронцова в только что взятом 6 июля 1845 г. ауле Дарго: "...убеленный сединою знаменитый вождь кавказцев, едва прикрывшись буркою, отдыхал среди войск на голой же земле. Слеза умиления пала из глаз наших при виде того, который, заботясь о нас с нежностью отца и с геройским самоотвержением подвергаясь лично всем лишениям и опасностям, покоился крепким утренним сном..."
После особо тяжелой и крайне кровопролитной для войск "Сухарной экспедиции" 10 и 11 июля 1845 г. в лагере русских войск в Дарго царило уныние. Не будет большим преувеличением сказать, что положение российского отряда становилось катастрофическим. Только граф Воронцов, отмечают участники Даргинского похода, мог справиться с задачей командования в столь критические минуты. Михаил Семенович показал, по свидетельствам подчиненных, большое величие духа и удивительную выдержку, что в немалой степени способствовало спасению главного действующего отряда.
Учитывая тяжелые настроения, воцарившиеся среди войск, Воронцов отдал распоряжение прочитать в ротах и батареях свой очередной приказ: "...Вы знаете, что в войне бывают иногда обстоятельства трудные; тогда-то и надобно показать настоящему хорошему воину, что он остается бодр, смел и весел. Все у нас будет хорошо, но надобно, чтоб каждый офицер, унтер-офицер и рядовой показал то усердие и ту неустрашимость, которыми русские всегда славились... Помните, что неприятели наши - подлецы и всегда вас боятся и русских штыков. Я на вас надеюсь, как на каменную гору..." Помимо всего прочего в этот вечер Михаил Семенович постарался найти добрые слова персонально для каждого полка и батальона. По свидетельствам летописцев Даргинского похода, после оглашения приказа Воронцова у бойцов и командиров вновь затеплились надежды на успешное возвращение домой.
Перед отходом 13 июля 1845 г. из Дарго главнокомандующий приказал уничтожить и бросить все лишнее имущество, палатки разорвать на обувь солдатам, всех свободных лошадей использовать только для транспортировки тяжелораненых. Князь Дондуков-Корсаков в своих воспоминаниях пишет: "Граф Воронцов сам показал пример, приказав сжечь все его имущество, оставив себе койку и солдатскую палатку... Всех тешило уничтожение имущества петербургских дилетантов. Солдаты и офицеры немало смеялись, видя, как сжигалось имущество принца Гессенского..."
Наверное, наилучшим образом отношение подчиненных к руководителю главного действующего отряда подчеркивает случай, имевший место 16 июля 1845 г. В тот день граф Воронцов под интенсивным ружейным огнем горцев, сойдя с коня, двинулся дальше. Неприятельские стрелки, заметив скопление людей, облаченных в яркие мундиры, усилили огонь с вершин деревьев. Адъютанты и офицеры, следовавшие с главнокомандующим, видя, какой опасности он подвергается, закрыли графа от пуль плотной массой своих тел и, подхватив Михаила Семеновича на руки, понесли его по опасному месту, пока не вышли из зоны огня горцев.
К 17 июля 1845 г., в один из самых критических дней отступления из Дарго, морально-психологическое состояние российского отряда в очередной раз было далеко не самым лучшим. Бойцы сильно устали, испытывали голод, в частях и подразделениях имелось значительное количество тяжелораненых. Стремясь поддержать нравственные силы солдат, Михаил Воронцов подписывает очередной приказ: "...Ребята, мы, русские, и особливо люди, как вы, никогда не унывают и берут верх над всем. О себе нам заботиться нечего: мы везде пройдем благополучно; главнейшее наше попечение должно быть, чтобы пронести наших больных и раненых; это наш долг христианский, и Бог нам в этот поможет. Будьте бодры, веселы, мужественны, и мы выйдем отсюда с честью и славою, тем более что к нам идет навстречу отряд под начальством генерал-майора Фрейтага".
19 июля 1845 г. войска Воронцова соединились с передовыми частями Роберта Фрейтага. Михаил Семенович при звуках музыки в 17.30 прибыл в Герзель-аул. Салютные выстрелы с валов укрепления и общее радостное неумолкаемое "ура" войск гарнизона приветствовали руководителя Даргинской экспедиции. Для начала главнокомандующий лично убедился в том, что для приема раненых и обеспечения прибывающих частей продовольствием сделано все возможное.
О великодушии графа лучше всего говорят события 21 июля 1845 г. В этот день Воронцов совершил объезд частей и подразделений, участвовавших в Даргинском походе. Солдаты встречали графа громкими и радостными криками "Ура!". Михаил Семенович между тем отдавал отчет в том, что во многом успешным завершением Даргинской экспедиции он обязан генерал-майору Роберту Фрейтагу. В каждом полку главнокомандующий при снятом головном уборе приказывал в честь Фрейтага кричать троекратно "ура". Не забыл граф и про солдат Роберта Карловича, обратившись к ним со словами: "...спасибо вам ребята, тысячу раз спасибо вам и достойному вашему начальнику за помощь, вами нам оказанную... Оба отряда всегда будут помнить... и поход сей и счастливое наше с вами соединение. Спасибо вам еще раз..."
Затем главнокомандующий огласил приказ по войскам: "Воины главного действующего отряда! Наконец твердостью, усердием и неустрашимостью вы исполнили трудный и славный подвиг, повеление государя нашего, ожидания России и наше собственное желание... Государь вами будет доволен; слух о нашем походе долго будет служить в горах страшилищем для врагов наших и доказательством, что для русского солдата нет ничего невозможного...".
ОТ ЮНКЕРА ДО ШТАБС-КАПИТАНА ЗА ПОЛЧАСА
На войне бывает всякое. И, наверное, лучшее тому свидетельство - резкое продвижение по служебной лестнице юнкера Тихонова всего за полчаса боя под столицей Шамиля. Ранее юнкер за неоднократные нарушения воинской дисциплины был исключен из Полтавского корпуса и отправлен в Куринский егерский полк - на исправление. Всего через две недели после прибытия на Кавказ вместе со своим полком юнкер попал в Даргинскую экспедицию. Чтобы была понятной ситуация, при которой стало возможным столь резкое возвышение вчерашнего нарушителя дисциплины, напомним, что император Николай I предоставил графу Воронцову в Даргинском походе право производить младших офицеров в следующий чин непосредственно на поле сражения, тем более получившим в ходе боя ранения.
При отступлении из Дарго горская пуля прострелила Тихонову бедро. Санитары уложили юнкера на носилки и понесли на ближайший перевязочный пункт. По дороге солдаты наткнулись на главнокомандующего, лично наблюдавшего за сражением.
- Кого несете, братцы? - спросил Михаил Семенович куринцев.
- Юнкера Тихонова, ваше сиятельство! - бодро ответили егеря.
- Поздравляю его прапорщиком! - присвоил раненому очередное воинское звание граф.
Тихонова пронесли на сотню метров дальше, санитары решили передохнуть. Тем временем Михаил Семенович с небольшим конвоем проезжает верхом вперед и снова останавливается в ожидании подразделений, включенных при отступлении из Дарго в арьергард. Солдаты-куринцы вновь проносят мимо графа свежеиспеченного офицера Тихонова.
- Кого несете, братцы? - спросил Михаил Семенович.
Егеря с лихостью ответили главнокомандующему:
- Раненого прапорщика Тихонова, ваше сиятельство!
- Поздравляю его подпоручиком! - вновь воспользовался правом, предоставленным ему императором, Михаил Семенович.
Опять санитары понесли раненого вперед и в очередной раз решили передохнуть. Вновь главнокомандующий обогнал их и в очередной раз приостановился:
- Кого несете, куринцы?
- Подпоручика Тихонова! - весело ответили хитрецы-санитары.
- Поздравляю его поручиком! - произвел раненого в очередной чин главнокомандующий и дал указание офицеру для особых поручений записать фамилию героя. К слову говоря, ранение в бедро среди фронтовиков считается одним из самых тяжелых, однако Тихонов был в сознании и отдавал себе отчет в происходящем. Когда его по воле случая и в силу особенностей горной дороги в четвертый раз пронесли мимо графа Воронцова, юнкер решил сам ответить на вопрос главнокомандующего, кого несут куринцы, приподнял голову и слабо, но внятно представился:
- Поручик Тихонов, ваше сиятельство!
- Поздравляю вас, милейший Тихонов, штабс-капитаном! - приветливо улыбаясь, ободрил тяжелораненого главнокомандующий. Разумеется, граф и не подозревал о случившихся недоразумениях.
В тот же день в приказе Воронцова по главному действующему отряду было объявлено о присвоении очередных званий отличившимся в боях офицерам. В списке был и Тихонов - граф Воронцов произвел юнкера сразу в штабс-капитаны. Впоследствии главнокомандующему было доложено об особенностях "производства" Тихонова, но, как вспоминают очевидцы, Михаил Семенович заявил: "От своих слов я никогда не отказываюсь".
БЛЕСК И ОБАЯНИЕ ВЛАСТИ
О степени влияния Воронцова на горское население достаточно ярко свидетельствуют особенности визита графа на левый фланг Кавказской линии летом 1852 г. Начиная от Владикавказа и до станицы Воздвиженской, отмечают летописцы Большой Кавказской войны, поездка главнокомандующего представляла собой разновидность непрерывного военного парада. Утром 25 августа 1852 г. пехотные и егерские полки, донские и терские казачьи части, артиллерийские батареи были выстроены на протяжении около 20 км от Воздвиженской до реки Басса, прикрывая дорогу, по которой должен был проехать кортеж Михаила Семеновича.
На склонах окрестных гор почти сразу появились небольшие отряды и группы "немирных туземцев", которые без обычной стрельбы, но с большим любопытством наблюдали посещение равнинной Чечни Михаилом Воронцовым. Внимание горцев особенно привлекала блестящая свита графа и его конвой, в котором к тому времени было уже много соплеменников мюридов. Стройные шеренги и каре российских войск, подчеркивают свидетели, также удивили горцев своей торжественностью, которая во время повседневных боев и перестрелок обычно не была заметна воинам имама.
Хотя мюриды Шамиля были в непосредственной близости от кортежа Михаила Воронцова, в этот день никто так и не открыл огонь по свите и конвою графа. По свидетельствам самих горцев, подробности поездки главнокомандующего поражали воображение туземцев. По завершении визита Михаила Семеновича князь Барятинский выбрал место для непродолжительной стоянки главнокомандующего на одном из курганов, с которого была видна большая часть равнинной Чечни. Здесь для графа был приготовлен завтрак, на котором первым прозвучал тост за здоровье императора Николая I.
Как свидетельствовали современники, гром орудий, гул ружейных выстрелов, крики "Ура!" возвестили на много километров вокруг о присутствии в Чечне царского наместника. Визит Воронцова завершился масштабным парадом русских полков. На чеченцев, наблюдавших этот праздник частей левого фланга Кавказской линии издалека, прохождение торжественным маршем мимо наместника пехотных батальонов, казачьих сотен и артиллерийских батарей при развернутых боевых знаменах произвело сильное впечатление.
Воронцов в ходе своего посещения левого фланга Кавказской линии постоянно принимал горские делегации, интересовался бытом и жизнью местного населения, выделял и награждал туземцев, продемонстрировавших делами преданность новой власти. В ходе этих приемов Михаил Семенович в который раз показал себя доступным и приветливым руководителем. Сведения о наградах, которыми удостоил горцев в ходе своей поездки Михаил Воронцов, о несомненных выгодах жизни под властью российского императора, которыми к тому времени пользовались тысячи горских семей, быстро распространялись в Чечне и Дагестане. После визита князя Воронцова, умевшего, без всякого преувеличения, даже обольстить местное население, горцы потянулись к российской власти. Поэтому многие исследователи выделяют 1852 г. в Большой Кавказской войне как год начала заката имамата. Всего через семь лет Шамиль отдал шашку преемнику Воронцова - князю Барятинскому.
Участники Даргинского похода в честь Михаила Семеновича сочинили песню. Вот ее некоторые слова: "...Мы шагнули молодцами/ Через Андийские ворота/ Царские знамена с нами/ Возле снежного хребта/ .../ Первый он ведет нас к бою/ И лелеет как детей/ Барабан наш бьет к покою/ Он не спит среди ночей/ И от холода, от зноя/ Терпит только за людей/ Ура! Граф Воронцов, ура, ура, ура, ура!.."
Немногие российские военачальники и тогда, и тем более в настоящее время могут похвастаться тем, что в их честь бойцы, которыми они командовали, слагали песни. Наконец, вряд ли о ком еще другом в течение только одного похода подчиненными сказано столько добрых слов и превосходных эпитетов. Вопрос же, почему ни один из современных российских военачальников не удостоился хотя бы малой доли подобного восхищения и признания со стороны своих солдат и офицеров, остается пока открытым.
Дарья Гармоненко