"В некоторых частях дерутся..."

СЕРЬЕЗНЕЙШИЕ проблемы Российской армии, Heсвязанные с нарушениями воинской дисциплины - расстрелы караулов, издевательства над сослуживцами, побеги из армии военнослужащих по призыву, их нежелание служить и т.п., - заставляют внимательнее присмотреться к историческому опыту поддержания правопорядка в войсках, ранее отвергавшемуся под воздействием идеологического подхода к "палочной" дисциплине. Между тем архивные материалы, почерпнутые в РГВИА и ВИМАИВиВС, представляют практику поддержания правопорядка в царской армии в несколько ином свете.

Русская армия начала XIX столетия, как писал известный военный мыслитель Н.Морозов, "по многим сторонам своей жизни была армией Великой Екатерины", где наряду с победоносной практикой талантливых генералов проявлялась "громадная самостоятельность начальников и почти полное отсутствие контроля". Недостаток же контроля порождал "колоссальные злоупотребления и распущенность". В деле укрепления воинской дисциплины уповать только на безупречный подбор командных кадров было недальновидно, в особенности учитывая все возраставшее расширение численного состава офицеров (с 1801 по 1856 г. численность офицеров выросла в 2,8 раза).

Одной из причин, затруднявшей процесс дисциплинирования военнослужащих, следует считать несовершенство правовой базы. Законы, регулировавшие сложнейшее переплетение дисциплинарных взаимоотношений, устарели. Кроме того, обилие правовых актов, восходящих еще к законам 1647 г., затрудняло их применение, создавало условия для злоупотреблений и затягивало судебную процедуру.

Другой причиной, осложнявшей поддержание законности в армии, было несовершенство специализированных структур, в системе органов военного управления, которые отвечали бы за правопорядок в войсках.

Важные начинания в вопросах укрепления воинской дисциплины и правопорядка в армии были сделаны в годы правления императора Павла I. Начиная с декабря 1796 г. обнародуется ряд законодательных актов самодержца. Так, указ от 15 декабря 1796 г. обязывал подавать по судным делам экстракты (выписки) с кратким изложением обстоятельств дела, улик, доказательств из судных дел и текстов виз начальников. В этих делах давались также ссылки на соответствующие законы. После рассмотрения поданных в указанном порядке документов император накладывал резолюцию "Быть посему" и ставил подпись. Чуть позднее, в 1797 г., вводится должность генерал-аудитора, в лице которого реализовывался "суд высший военный, по гражданским и уголовным делам для всей армии".

Замечательно, что пришедший к власти при поддержке "антипавловской партии" Александр I не нарушил, по сути, вектор начинаний в военно-правоохранительной сфере, проложенный его предшественником. Обращает на себя внимание, что наряду с амнистированием пострадавших от волюнтаристских решений Павла I, освобождением от телесных наказаний некоторых привилегированных категорий населения, возвращением на службу изгнанных из армии офицеров - Александр продолжил совершенствование структуры военно-судебных органов. 8 сентября 1802 г. создается Военно-сухопутное министерство (Военное министерство), а в 1805 г. вместо института генерал-аудитора появляется новый, коллегиальный орган - генерал-аудиторат. При его создании Александр I, согласно тексту закона, руководствовался "человеколюбивыми намерениями" и необходимостью "доставить подсудимым возможные средства к оправданию, отвратить могущее встретиться пристрастие судящих, предупредить неправое применение законов...". В генерал-аудиторат поступали на ревизию приговоры всех военных судов. Ему подчинялась вся судная часть военного и морского ведомств.

Генерал-аудиторство, а затем и генерал-аудиторат имели мало общего с судом в современном понимании, так как новый орган больше напоминал военно-юридическую канцелярию при самодержце. Однако само наличие этого института позволяло выполнять функцию надзора за правопорядком в войсках.

Анализ военно-уголовного законодательства, литературы и архивных документов показывает, что в течение всего XIX в. проводилась государственная политика, направленная на пресечение возможных злоупотреблений со стороны командиров, гуманизацию дисциплинарных отношений. Данные таблицы показывают динамику изменений в военно-уголовном законодательстве.

СОЛДАТЫ БЕГАЛИ НЕ ТОЛЬКО ПРИ МИНИСТРЕ ИВАНОВЕ

Нацеленность государственной власти и органов военного управления на постепенную гуманизацию процесса дисциплинирования военнослужащих хорошо прослеживается на истории борьбы с побегами нижних чинов в XIX - начале XX в. В эпоху Петра I, во времена жестоких нравов, число бежавших из армии солдат доходило до 20 тысяч (в 150-тысячной армии), случалось, что из 23 тыс. драгун через несколько месяцев осталось налицо 8 тыс. Но и на протяжении всего периода XIX - начала XX в. побеги являлись одним из самых распространенных преступлений в армии. Так, в 1820-е гг. в бегах находилось порядка 5,5 тыс. нижних чинов, в 1830-е - около 8 тыс., в 1840-е - 50-e гг. в пределах 5-9,5 тыс. человек.

О наиболее распространенных причинах побегов четко сказано в Воинском уставе о полевой пехотной службе (1796 г.): злоупотребления и дурные поступки командиров, а также отсутствие заботы о солдате. На протяжении всего исследуемого нами периода государственная власть неоднократно меняла карательную тактику по отношению к дезертирам. Не помогали самые жестокие меры, послабления также не давали должного эффекта. Есть масса примеров, когда солдат бежал из русской императорской армии и в 4-й, и 5-й, и 6-й раз.

Локальный успех имели такие меры борьбы с названным злом, как взыскание с командиров денег за беглого (амуниция и пр.); каждый месяц рапортовать о состоянии дел самому государю, причем командиров строго-настрого предупреждали о недопустимости сокрытия числа бежавших; периодически публиковались списки воинских частей и соединений с минимальной и максимальной убылью личного состава...

Однако лишь после введения всесословной воинской повинности в 1874 г. (и вплоть до начала XX в.) проблема потеряла остроту. Военное ведомство даже прекратило публиковать списки воинских частей и соединений с минимальной и максимальной убылью личного состава. Убыль солдат по причине побегов (в 1870-1890-х гг. бежали около 3,5 тыс. солдат в год) значительно сократилась по ряду вполне понятных причин: резкое сокращение сроков службы и качественное улучшение призывного контингента.

Несомненный успех был достигнут благодаря политической воле тогдашней государственной власти, Александра II и его "команды", в силу того что новые порядки в армии стали соответствовать ожиданиям большей части общества. Но к концу XIX в. положительный потенциал реформ начал ослабевать. Порядки в армии все более не соответствовали ожиданиям массы призывников и их родных - число побегов стало стремительно расти (в 1911-1913 гг. от 8 до 13 тыс. в год), а власть и органы военного управления не приняли эффективных предупредительных мер.

Значительное внимание государственная власть и военное министерство уделяли контролю за деятельностью командиров по дисциплинированию военнослужащих. В связи с этим проследим, как же обстояло дело с практикой телесных наказаний в русской армии XIX - начала XX в. Где истоки "палочной" традиции, какова динамика применения телесных наказаний в войсках, что инициировало устрашающие методы поддержания дисциплины? Общеизвестно, что шпицрутены, "неслыханные до тех пор", в армейскую дисциплинарную практику ввел Петр Великий. Модернизируя Россию по западным лекалам, реформатор был убежден, что эта форма телесного наказания необходима и, что важно, не лишает солдата воинской чести в отличие от наказания кнутом, исполняемого рукой палача.

Однако к началу XIX в. высшей государственной властью в лице Александра I сознавалась необходимость смягчения нравов. Так в 1802 г. воспрещено было при определении наказаний употреблять слова "нещадно" и "жестоко". А с 1806 г. власть высших военных начальников - начальников инспекций и командиров корпусов (а с 1816 г. командиров отдельных корпусов) - по конфирмации приговоров и постановлений по ним окончательных решений была ограничена преступлениями, по которым присуждалось 5000 шпицрутенов. Аналогичные ограничения вводились и для начальников дивизий: "не более 6 раз сквозь комплектный батальон" (3000 ш/рут.) и для начальников бригад - не более 1500 ш/рут. Командиры полков и батальонов правом утверждать приговоры комиссий военных судов не пользовались вовсе.

Палка-палка, бей - не жалко

В ходе военной реформы 1860-1870-х гг. произошли радикальные изменения в правовом регулировании дисциплинарных отношений. Шпицрутены были отменены, а дисциплинарное наказание розгами было оставлено только для так называемых "штрафованных" (по решению полкового суда) солдат. Но число ударов не могло быть более пятидесяти. К сожалению, несмотря на то что наказание розгами военнослужащих провозглашалось как временная мера, вводимая до тех пор, пока не будут построены в достаточном количестве военные тюрьмы, розги оставались "в законе" вплоть до 1904 г. На практике же сразу после введения всеобщей воинской повинности в 1874 г. применение розог резко пошло на спад. Если в 1874 г. телесным наказаниям было подвергнуто 6452 нижних чина, в 1878 г. - 1233, в 1882 - 475, то в 1899 - 256. Однако сам факт существования телесных наказаний в армии возмущал все более широкие слои русского общества, в особенности к концу XIX в., и давал лишний повод говорить о "палочной" дисциплине.

Существуют также архивные документы, подтверждающие твердую линию военного министерства России всеми мерами оградить солдат от незаконных действий командиров всех уровней, пресечь рукоприкладство. Так, один из приказов (1815 г.), появившихся при личном вмешательстве инспектора всей артиллерии барона Меллер-Закомельского, гласит: "Подпоручика Вельяминова за неприличное наказание бомбардира Шутимова фухтелями и плетьми - арестовать на две недели и содержать в канцелярии... а Вашему благородию поставляю на вид, дабы Вы за составными (оставшимися. - Прим. авт.) в командовании офицерами имели лучшее смотрение и чтобы впредь подобных беспорядков отнюдь не было". Известен также и аналогичный приказ генерала А.Аракчеева, взявшего под защиту солдат и сурово наказавшего зарвавшихся офицеров. Подвергся наказанию и аудитор, не отстоявший букву закона.

Высшие военные чины периодически отслеживали правоприменительную деятельность военачальников и вмешивались в нее, замечая отступления от законов. Так, Главный штаб Его Императорского Высочества в 1818 г. затребовал все судебные дела, разрешенные с превышением власти и подверг их ревизии. Оказалось, "многие подсудимые получали наказания, не соответствующие преступлению с отягощением человечества". Да и командиры отдельных воинских частей отнюдь не поощряли рукоприкладство подчиненных. Так, например в архиве ВИМАИВиВС (Санкт-Петербург) хранится приказ о суровом наказании фельдфебеля, "без всякой причины" ударившего солдата в ходе учебного процесса... А приказ генерала М.Драгомирова по Киевскому ВО # 319 от 27.10.1889 г. "В некоторых частях дерутся..." был хорошо известен в русской армии рубежа XIX и XX вв. и предостерегал командиров, пытавшихся укреплять дисциплину посредством кулачной расправы.

Перечисление примеров жесткого реагирования высших государственных чиновников и органов военного управления на нарушения законности в ходе дисциплинирования можно продолжать. Существовали к тому же и директивные документы, требовавшие от командиров постоянного контроля за точностью соблюдения предписанных норм и правил наведения уставного порядка. Так, в "Наставлении о осмотре рекрутских депо" (аракчеевских времен) читаем: "Спросить: каково обращение старых солдат и офицеров с рекрутами? Не установлено им каких притеснений и вообще не имеют ли подчиненные жалоб на своих начальников. Ежели по наружному виду рекрут или из разговоров примечено будет, что они угнетены и к ремеслу своему более отвращение, нежели усердие, имеют, то начальнику депо, офицерам и унтер-офицерам сделать приличное замечание, подтвердить, что долг их стараться возбудить в рекрутах охоту к воинскому состоянию, и честолюбно военному министру немедленно о том донести".

Показательно, что многие литературные, исторические работы, в которых вскрывались ужасы устрашающей дисциплины, были либо воспоминаниями ветеранов, пик активности которых пришелся на "николаевскую" эпоху, либо написаны либеральными "шестидесятниками" XIX в., зачастую звавшими Русь "к топору". Затем эти сюжеты "кочевали" ("кочуют") по различным исследованиям... Неправомерно подвергать сомнению приводимые в традиционной исторической литературе факты бесчеловечного отношения командиров к подчиненным в Русской армии (в особенности в первой половине XIX в.). Однако государственная власть систематически предпринимала меры по обузданию насилия над личностью подчиненного. Проведенный нами анализ разнообразных источников, в том числе архивных, объективно подталкивает к переосмыслению истоков насилия, проявлявшегося в ходе дисциплинирования военнослужащих, а также к необходимости выявить истинные причины и виновника (-ов) жестоких традиций.

СОВСЕМ КАК В НАШИ ДНИ

Известный исследователь истории телесных наказаний в России А.Тимофеев писал: "...привычка бить вошла, с одной стороны, в плоть и в кровь представителей администрации, с другой, долговременный опыт научил низшие сословия безропотно переносить начальственные распоряжения... В начальные периоды слышался даже протест в защиту старого пути, с которым выступило правительство, проникнутое западными началами и веяниями". Не последнюю роль, по А.Тимофееву, в ограничении, а затем и отмене телесных наказаний сыграло европейское общественное мнение. В 1832 г. сын французского маршала Даву купил в Москве у "заплечного мастера" кнут и вывез его на родину. Вся Европа ужасалась варварству русской правящей элиты. Реакция была чисто российской - вместо лечения болезни стали бороться с ее симптомами. В том же году было издано секретное предписание о том, чтобы кнутов иностранцам не продавать, а заплечных дел мастеров им не показывать.

Одной из причин живучести негативной традиции "устрашающей дисциплины", базирующейся на телесных наказаниях по закону и рукоприкладству по обычаю, следует считать роль субъективного фактора. Законов издавалось исключительно много, и в этой путанице отменявших и уточнявших друг друга государственных установлений можно было лавировать. Более того, существовали законы, которые вообще не были рассчитаны на реальное исполнение, - законы, уставы существовали как бы в одном измерении, а реальная дисциплинарная практика в ином. Низы, как и в современной России, зачастую не столько смирились, сколько видели в сложившемся положении определенные выгоды.

С другой стороны, субъективная составляющая дисциплинарной политики государственной власти отражает, наверное, некие грани русского противоречивого характера. Достаточно сложно объяснить причины разного результата дисциплинирования, выявленные нами при анализе двух архивных документов. В первом содержатся внутриведомственные приказы по аудиторскому департаменту николаевской эпохи, во втором содержится запрос командира бригады на высочайшее имя от 15 июня 1905 г., во время революционной смуты, серьезно пошатнувшей всяческие основы.

Так, в приказе генерал-аудитора, предназначенном для своих сотрудников и подписанном 26 апреля 1837 г., подтверждаются приказы от 2 января 1833 г. и 26 июня 1834 г. о необходимости соблюдения элементарных правил дисциплины: приходить на службу не позднее 9 часов, уходить не ранее 16 часов. Наличие трех однородных приказов за столь короткий промежуток времени определенно свидетельствует о трудности процесса дисциплинирования в одном из центральных структурных подразделений военного министерства. Невзирая на грозные предписания руководства, военные чиновники продолжали опаздывать на службу, а одного из них начальник департамента застает (уже не в первый раз) хотя и на рабочем месте, но "в пьяном виде, едва могущим ходить".

Другой случай, напротив, демонстрирует высокий уровень дисциплинированности солдата, до буквы выполнившего требования Устава, в то время когда полстраны было охвачено беспорядками. Бомбардир Дмитрий Немцов не желал отклоняться от уставной нормы и отказывался меняться с поста без начальника караула ("незадолго до того покончившего с жизнью "в результате несчастной любви"). Срочной телеграммой комбриг испрашивал у военного министра высочайшее повеление о снятии часового с поста.

При внешней непохожести приведенных типичных сюжетов их роднит то, что в них отчетливо проявились разнородные черты российской ментальности. Здесь и высокий руководитель, генерал, не желающий, быть может, "рубить сплеча" и увещевающий подчиненных, раз за разом пытающийся дать провинившимся шанс на исправление. И простой русский солдат, воспитанный в традиционном духе послушания: "вся власть от Бога" и нерушимо "стоящий на страже Веры, Царя и Отечества"...

С точки зрения части историков, в том числе ученых советской школы, царизм, и в особенности Николай I, насаждал "палочную" дисциплину, в частности для того, чтобы солдаты и офицеры взаимно ненавидели друг друга и никогда не объединились бы для свержения самодержавия.

Существуют документы, подтверждающие существование в среде русских генералов начала XX в. сторонников карательных, устрашающих методов поддержания дисциплины, после того как телесные наказания были отменены в 1904 г. В то время далеко не все рисковали высказываться публично в защиту палочной традиции. Однако при опросе, проведенном на рубеже 1907-1908 гг. одним из структурных подразделений военного министерства, почти половина опрошенных генералов выступила за введение телесных наказаний в военное время. В их числе был и знаменитый впоследствии генерал А.Брусилов, "дабы избегнуть потом нужды в расстреливании". Кроме того, военачальник считал, что следует "ввести новое наказание - ставить под ружье с мешком песку на спине пуда в 2 весом, раза 2 в день, с исполнением служебных обязанностей".

Неискоренимые в русской армии поборы в пользу командиров царизм считал лихоимством

Значимым направлением государственной политики, в том числе и в начале ХIХ в., следует считать постоянные попытки пресечь (предупредить) факты ущемления имущественных прав простого солдата. Так в 1817 г. в войска был разослан указ Александра I. Государь император, конфирмировавший военно-судные дела, "к крайнему негодованию, заметил, что некоторые полковые, эскадронные и ротные командиры и партионные офицеры вопреки закону, неоднократно подтвержденному, к корысти своей удерживают у нижних чинов положенное им жалованье, провиант, мундирные вещи и прочие деньги. Другие забирают в собственность и артельные деньги под видом займа и под разными изворотами, иные же, употребляя нижних чинов под предлогом найма, дозволенного 55-м воинским артикулом, за работу, ими сделанную, не платят денег, а сими противозаконными действиями не только лишают солдат их собственности, трудами ими приобретенной, но еще делают вред службе, по многим отношениям весьма важной. Вследствие всего, дабы положить преграду таковому злу, по существу своему не менее лихоимства пагубному... Ежели кто отныне... осмелится удержать в свою пользу у рядовых нижних чинов следующее им по закону, заберет их собственность, артельные деньги или по добровольному найму за сделанную вещь или работу не заплатит солдату денег, таковой неминуемо подлежать будет тому самому наказанию, какое в законах за лихоимство установлено, со взысканием удержанной суммы. То и иметь военным судам за непременное правило". В цитированном же ранее "Наставлении о осмотре рекрутских депо" предъявлялось жесткое требование выявлять факты, когда унтер-офицеры и старослужащие нижние чины (эдакие предтечи нынешних "дедов") обирали молодых солдат. Более того, учитывая значимость проблемы, руководство военного министерства в другом приказе обязывало всех командировочных офицеров от подполковника и выше, проезжавших поблизости, делать "крюк", но непременно посетить рекрутские депо, "подробно осматривать" их с последующим докладом на имя военного министра!

Анализ приведенных выше документов неопровержимо подтверждает, во-первых, твердую линию государства и органов военного управления на поддержание законности и правопорядка в армии, во-вторых, в очередной раз показывает, насколько укоренены традиции ущемления прав подчиненного начальниками разных уровней, "дедовщины" и т.п.

Скудость финансирования подталкивала военное министерство к разрешению, а то и поощрению так называемых "вольных работ" солдат, разного рода хозяйственной деятельности в пределах своей воинской части (полковые сапожные, швейные мастерские и т.п.), несению оплачиваемой караульной службы вне военного ведомства... Часть заработанных таким образом средств тратилась на улучшение быта воинов. Очевидно, что жизненный уровень большинства населения в императорской России никогда не был высоким, тем более в сравнении с европейскими государствами. А госбюджет объективно не позволял повышать уровень обеспечения солдат и офицеров.

Серьезное внимание руководство военного ведомства уделяло и контролю командиров всех уровней. Все законы, уставы предписывали офицерам "отечески" опекать подчиненных. А в упомянутом выше "Наставлении о осмотре рекрутских депо" регламентировано опрашивать солдат, "получают ли положенное законом жалованье сполна, хороший провиант и достаточную пищу и нет ли посему каких жалоб рекрут о сохранности собственных денег". В другом приказе по военному ведомству (начало XIX в.) читаем: "...всем партионным офицерам вменить в непременную обязанность стараться, чтобы рекруты и конвойные команды были довольствованы от обывателей сытною и доброкачественною пищею <...> и чтобы каждый из них получал винную порцию по три раза в неделю в узаконенной мере, то есть по 1 чарке вина, полагая ведро по 80 чарок. В противном же случае всякая претензия рекрут, имеющая открыться при "их сдаче, подвергает виновного партионного офицера строжайшему взысканию".

Таким образом, в самом общем виде направленность государственной политики в сфере поддержания воинской дисциплины в русской армии XIX - начала XX в. характеризуют, во-первых, преемственность, во-вторых, постепенная гуманизация законодательства и дисциплинарной практики. Успех в деле дисциплинирования был наибольшим, когда государственная власть и военное министерство адекватно реагировали на вызовы времени.