КОМПРОМАТ
"Народному Комиссару Обороны СССР
Маршалу Советского Cоюза
тов. Ворошилову
Заявление.
Считаю своим долгом партийца доложить следующее:
30 ноября 1937 г. я вместе с тов. Хрулевым А.В. около 14 часов дня отправился в санаторию "Барвиха", где лежит больная его жена. Цель загородной поездки отдых на воздухе и возможность пообедать затем в "Соснах".
Часов около 15 или 16 туда же в "Барвиху" приехал Ваш заместитель маршал Егоров Александр Ильич навестить свою жену Галину Антоновну, находящуюся на излечении. Часов около 18 мы с Хрулевым собрались уезжать, т.к. больным нужно было идти на обед, да и нам время было ехать в "Сосны", чтобы не прозевать обеда. Когда мы эту мысль высказали вслух, то А.И. Егоров заявил, что подождите немного и поедем вместе ко мне обедать. Через часа полтора, т.е. в 7 ч. 30 мин., мы были на даче маршала, и в 20 часов нас пригласили на обед.
За столом были нам незнакомые две пожилых, две средних лет женщины и девочка лет 15-ти. Обед длился не более часа, сопровождаясь незначительной выпивкой и оживленным разговором на разные отвлеченные темы.
После обеда нас маршал Егоров пригласил в биллиардную, где мы, балагуря, смеясь и остроумничая, проиграли втроем до 24.00, когда были приглашены маршалом к столу. Дамы играли за этим же столом в карты, а мы втроем стали ужинать. На столе была одна бутылка красного вина и ситро. Я пил ситро, маршал с т. Хрулевым вино. Мало-помалу разговор, перепрыгивая с одной темы на другую, наконец был твердо направлен маршалом в русло исторических событий гражданской войны и предвоенного периода лета и осени 1917 г. Маршал, говоря о своей персоне, явно старался придать ей особо важное значение в исторических событиях. Говоря о событиях в Киеве осени 1917 г., он в возмущенно-презрительном тоне отзывался не только о Гамарнике, который был в то время в Киеве, но и обо всей киевской большевистской организации, вопрошая, где были тогда эти Горкомы и Губкомы, когда меня полковника вся многотысячная масса солдат и граждане Киева несли на руках по Крещатику до самого вокзала. Где были тогда Гамарники с Губкомом и Горкомом, когда на митингах выступая меньшевик┘ требовал моей и Крыленко казни? Они все попрятались, Крыленко скрылся и был где-то в Чернобыльском округе арестован, а я, левый эсер!, оставшись лицо к лицу с многотысячной массой, добился ее расположения к себе и к власти Советов, и она меня (масса) несла по всему городу на руках.
Это противопоставление себя Губкому и Горкому, это яканье и самолюбование невольно по своей театральности напоминало "торжественный въезд" Корнилова в Москву на Совещание.
Возбуждаясь с каждым стаканом вина все больше и рисуя последующие картины триумфальных его побед над массой, которой он всегда говорил речи в стиле приказов, маршал перешел к событиям под Царицыном и на Южном фронте, продолжая в том же возбужденном тоне рисовать картины необычайной смелости мысли и действия. Дальше, почти крича, стал уже возмущенно доказывать, что после гражданской войны, после столь блестящих побед на Южном фронте по разгрому Деникина, по созданию 1-й Конной армии (которую он, по существу, создал еще под Царицыном), по разгрому белополяков, по тем действиям, которыми могут и должны гордиться вся страна и партия, а между тем его Фрунзе в свое время сплавил в Китай, отнесся к нему весьма и весьма несправедливо, отдали его в Китае в подчинение Карахана, а когда он благодаря своей настойчивости перед ЦК вырвался из Китая, то ничего не нашли лучшего, как использовать его, Егорова, на промышленности. Я это считал и считаю, подчеркивающе заявил маршал, было величайшим издевательством над собой со стороны Фрунзе.
Переходя затем к последующему периоду и вспоминая ряд незаслуженных обид, нанесенных ему Фрунзе, он в возмущенном и непочтительном тоне отзывался о Фрунзе, противопоставляя его действия на других фронтах гражданской войны с действиями Фрунзе, и они рисовались как малозначащие, посредственные и не главные, не решающие.
Из этого всего можно было вынести совершенно определенное заключение, что Фрунзе зря был раздут в государственную величину, а Егоров умышленно отодвигался на задний план, затирался и всячески третировался.
В исторических работах, статьях, изобразительном искусстве всегда, везде и всюду умышленно нарочито замалчивалось, затиралось имя Егорова и, переходя все в более возмущенное состояние, маршал прямо заявил: "Разве Вы не знаете, что когда речь заходит о гражданской войне, то все везде и всюду кричат до хрипоты, что все сделали Сталин и Ворошилов, а где же я был, почему не говорят обо мне?! Почему борьба под Царицыном, создание Конной армии, разгром Деникина и белополяков приписывается только Сталину и Ворошилову. Это смешно, глупо и позорно! Да, да позорно, возмущенно крича, повторял маршал, особенно подчеркивая, что на Западе все смеются, когда слышат, читают и видят отображенное в литературе, живописи, в искусстве. Возьмите картину "Приезд Сталина в 1-ю Конную армию". Разве там был один Сталин, разве не было там командующего, а почему меня нет рядом со Сталиным!? Ведь это же позор, кто же разрабатывал, кто руководил всеми операциями. Разве один Сталин, а почему же меня нет рядом со Сталиным, кричал маршал.
Мы с тов. Хрулевым всячески успокаивали, спорили, доказывали, что смешно не то, что Вы говорите, и позорно не то, о чем Вы говорите, а то, что Вы недовольны своим положением и что маршальское звание Вас не устраивает.
Маршальское звание это пустой звук, это ерунда, когда об этом маршале забывают, замалчивают. Разве я сделал меньше Блюхера или Буденного и других. Однако об них пишут, их портреты везде и всюду печатаются, а меня умышленно сознательно глупо на протяжении всего времени замалчивают.
Недавно, - продолжая в том же возмущенном тоне, заявил маршал, - были напечатаны портреты в "Красной звезде" всех командующих, в том числе маршалов Блюхера, Буденного, а моего портрета не оказалось. Это, конечно, так же как и все в этом вопросе не случайно. Я приказал моему порученцу позвонить в редакцию "Красной звезды" и спросить, что есть у них мой портрет или нет? И только после этого на другой день был напечатан мой портрет. И все в том же духе и в том же тоне маршал Егоров вел два часа разговор, временами возмущаясь так, что абсолютно забывал не только грани приличия, но прямо делал раздраженные выпады и открытое недовольство тов. Фрунзе, тов. Сталиным и Вами.
Мы с тов. Хрулевым оспаривали неправильные, явно враждебные, выпады и глубоко возмущенное недовольство, чем Егоров еще более становился недовольным, а когда мы поднялись из-за стола и стали уходить, он, как бы спохватившись и желая сгладить произведенное на нас впечатление, стал задерживать нас. Когда мы все же стали уходить, он загородил в коридоре выходную дверь и не выпускал нас до трех часов утра, стараясь всячески замазать то, что он говорил. Стал поносить Федько и восхвалять Дыбенко, стал доказывать, что верных людей есть очень мало, что он считает верными только тт. Сталина, Ворошилова, Молотова, Буденного, Егорова, Щаденко и Хрулева, а остальные это сплошное сомнение. Это он повторял несколько раз. А когда я, возражая, дважды поставил в упор вопрос, а как же с Кагановичем, Вы явно забываете Кагановича и других членов П.Б., а нас с Хрулевым приплетаете некстати. Маршал заявил, что он имеет в виду только военную линию, а не партийную. Делясь после впечатлением от слышанного нами, мы с т. Хрулевым пришли к выводу, что, во-первых, у Егорова глубоко сидит старый эсер, рассматривающий исторические события с точки зрения не классовой борьбы, а борьбы личностей, явно переоценивая свою личность в исторических событиях. Во-вторых, Егоров внутренне глубоко недоволен политикой замалчивания личностей и особенно его личности, в-третьих, для него товарищи Фрунзе, Сталин, Ворошилов не являются ни авторитетами, ни уважаемыми товарищами. Скорее наоборот, и, в-четвертых, это то, что он, по существу, резко враждебен всей той политике, которая проводилась и проводится в отношении его личности, его ли только?..
Мы также твердо пришли к выводу, что если в нашем присутствии (комиссаров-большевиков) Егоров позволяет такие возмутительные разговоры и так резко выявлять недовольство своим историческим и прочим положением, то как же он говорит в кругу своих близких друзей, как Дыбенко, Буденный и другие. Считая это недопустимым со всех точек зрения, я решил Вас поставить об этом в известность как устно, так и письменно.
Щаденко 5/ХII 37".
ПРИЕМ В КРЕМЛЕВСКОМ ДВОРЦЕ
Прошло полтора месяца. 20 января 1938 г. был устроен прием в Большом Кремлевском дворце. На приеме Сталин произнес много тостов. Вот один из них.
Сталин: "Товарищи, молодцов и героев у нашего народа, конечно, немало. Но мы желаем еще больше. Очень много у нас талантов, способностей, гениев, я бы сказал, где-то там в углах спрятано. Но когда-нибудь они себя, безусловно, покажут. Так вот, молодцов и героев у наших советских народов - много. Только часть из них нам известна. Есть они в области промышленности, молодцы стахановцы-герои, есть в области сельского хозяйства, в области авиации, поскольку дело касается рекордов. Но есть одна область, которая раньше всех других областей дала нам героев, которые прогремели по всему лицу нашей страны в период интервенции, когда мы, советская страна, окружены были врагами со всех сторон, когда, как говорится, четырнадцать государств пошли в атаку против молодого советского государства, когда атака эта была нами отбита, когда интервенты были выброшены в море! Так вот, эта область, которая первой дала нам молодцов-героев, есть военная область. Я пью за героев нашей гражданской войны! (В стенограмме записано: "Присутствующие устраивают горячую овацию в честь героев гражданской войны, раздаются долго не смолкающие крики "Ура", "Да здравствуют герои гражданской войны!". Руководители партии и правительства приветствуют тт. Буденного, Егорова, Шапошникова, Городовикова, Кулика и др.)
Не мучайтесь, не волнуйтесь, товарищи, мне осталось сказать всего несколько слов. Так вот, за всех военных героев эпохи борьбы советского государства за свое существование, за героев гражданской войны, за тех героев, которые были первыми героями и о которых теперь молчат, но которые заставят еще о себе говорить!
За героев гражданской войны!" (Бурные продолжительные аплодисменты).
Уже через два дня Сталин на закрытом совещании с военачальниками беспощадно критиковал маршалов Буденного, Егорова и командарма Дыбенко и других героев Гражданской войны, грозя им расправой за неповиновение.
"И НА ВАШЕ МЕСТО ВЫДВИНЕТ СВОИХ НОВЫХ МАРШАЛОВ"
В 1935 г. в Красной Армии впервые были учреждены персональные воинские звания. Высшее воинское звание Маршал Советского Союза было присвоено пяти наиболее популярным военачальникам: Ворошилову, Буденному, Тухачевскому, Егорову и Блюхеру.
Кроме пяти маршалов звания высшего комсостава были присвоены еще примерно 750 военнослужащим. 5 стали командармами 1-го ранга, 10 командармами 2-го ранга, 62 комкорами, 201 комдивами, 474 комбригами. Именно эти люди должны были в будущей войне командовать бригадами, дивизиями, корпусами, армиями и фронтами. Однако большинству из них не пришлось участвовать в Великой Отечественной войне, так как они погибли в годы "ежовщины". Сталина больше устраивали послушные исполнители. Поэтому личную преданность и политическую благонадежность он ценил выше полководческих талантов, полагая, что правильная политика руководства страны компенсирует отсутствие ярких полководческих дарований у дисциплинированных красных военачальников. Об этом он недвусмысленно заявил в своей речи перед военной элитой 22 января 1938 г.
Сталин изложил свой взгляд на кадровую проблему в Рабоче-крестьянской Красной Армии (РККА). По его мнению, при выдвижении на высшие военные должности надо учитывать в первую очередь не военные знания и полководческий талант, а социальное происхождение и безоговорочную верность партии, а точнее - лично вождю. В соответствии с данной логикой выходцы из народных низов Буденный, Блюхер и дилетант в военном деле Ворошилов более достойны маршальского звания, чем многоопытный кадровый офицер Егоров. Отбор военачальников по принципу личной преданности привел к уничтожению многих независимо мыслящих военных и замене их послушными, но далеко не всегда талантливыми командирами. Лишь военные неудачи заставили Сталина постепенно изменить принципы выдвижения на высшие командные посты.
Следует отметить, что в середине 30-х годов в Красной Армии продолжали существовать группы командиров, сложившиеся еще в годы Гражданской войны. "Конармейцы" и "червонные казаки", "котовцы" и "чапаевцы" скрытно соперничали между собой, никак не могли поделить славу, считали себя обойденными наградами и должностями. Эти своеобразные землячества прекратили свое существование в период "ежовщины", когда были истреблены большинство героев Гражданской войны. Но даже в рядах победившей группировки выходцев из 1-й Конной армии не было единства: Ворошилову и Щаденко противостояли Буденный, Тимошенко, Кулик и другие конники. Все эти обстоятельства нашли отражение в речи Сталина перед военачальниками. Сталин сказал:
- Прежде всего я хочу внести ясность в вопрос о характере совещания. Тут многие говорили о бытовых недостатках товарищей. Может создаться впечатление, что мы только рассматриваем морально-бытовую сторону товарищей, в частности Дыбенко. Это неправильно. Мы не Сольц. Его морально-бытовая сторона, взятая сама по себе, это мелочь, о которой не следовало бы рассуждать на таком совещании. Нет людей без недостатков. Один любит выпить. У других это превращается в болезнь. Таких людей мы лечим, но из партии не гоним. Таких людей мы перевоспитываем. Иные любят девочек. Это тоже нас мало интересует. Пусть себе с ними возятся сколько им угодно. У Дыбенко, видимо, это выходит грубее с насилием. Видимо - это болезнь. Тоже лечить можно. Ничего страшного в этом нет. Так что сама по себе, взятая в отдельности, морально-бытовая сторона нас мало интересует. Она играет тогда только роль, когда разложение сочетается с политическими преступлениями. Стало быть, главное не в этом. В чем же главное?
Главное заключается в том, что наряду с раскрытием в армии чудовищного заговора продолжают существовать отдельные группировки, которые могут перерасти при определенных условиях в антипартийные, антисоветские группировки. В данном случае идет речь о такого именно рода группировке, которую мы имеем в лице Егорова, Буденного и Дыбенко. По-моему, Тимошенко здесь схватил суть этой группировки правильно. Это не группировка друзей, а группировка политических единомышленников, недовольных существующим положением в армии, а может быть, и политикой партии. Тут многие товарищи говорили уже о недовольстве Дыбенко, Егорова и Буденного. Само по себе недовольство отдельными моментами отношений к ним вполне законно. Мы не против того, чтобы товарищи были недовольны теми или иными фактами. Не в этом дело. Важно, чтобы они пришли и вовремя сказали Центральному Комитету, что тем-то и тем-то мы недовольны. Вот Егоров недоволен тем, что не выпячивают его роль и затирают в Царицынской операции. Недовольство, возможно, законное, и я не против такого недовольства, но он же мог прийти в ЦК и сказать, что я недоволен тем-то и тем, мы бы поправили нашу печать, или бы разъяснили Егорову, что его недовольство неправильное.
Недовольны тем, что якобы их мало выдвигают. Это неправильно. Нас можно упрекнуть в том, что мы слишком рано или слишком много выдвигаем и популяризируем таких людей, как Буденный, Егоров и др. Нас нельзя упрекнуть в том, что мы затираем талантливых людей. Это все неправильно.
Возьмем хотя бы такой факт, как присвоение звания Маршалов Советского Союза. Известно, что у нас пять Маршалов Советского Союза. Из них меньше всего заслуживал этого звания Егоров, я не говорю уже о Тухачевском, который, безусловно, этого звания не заслуживал и которого мы расстреляли, несмотря на его маршальское звание. Законно заслужили звание Маршала Советского Союза Ворошилов, Буденный и Блюхер. Почему законно? Потому что, когда мы рассматривали вопрос о присвоении звания маршалов, мы исходили из следующего: мы исходили из того, что они были выдвинуты процессом гражданской войны из народа. Вот Ворошилов - невоенный человек в прошлом, вышел из народа, прошел все этапы гражданской войны, воевал неплохо, стал популярным в стране, в народе, и ему по праву было присвоено звание маршала.
Егоров - выходец из офицерской семьи, в прошлом полковник - он пришел к нам из другого лагеря и относительно к перечисленным товарищам меньше имел право к тому, чтобы ему было присвоено звание маршала, тем не менее за его заслуги в гражданской войне мы это звание присвоили, чего же ему обижаться, чем он не популярен, чем его не выдвигает страна? Это неправильно. Откуда у нас вообще появились такие настроения? Эти настроения не наши, буржуазные настроения. Вот возьмите пример Бисмарка - это был крупнейший политический деятель Германии, в 60-х годах он стал премьер-министром Германии, затем через некоторое время им стали недовольны и назначили послом в Ленинград (правильно: Санкт-Петербург). Он не обиделся, но наоборот поехал, работал честно, затем несколько позже его вновь призвали и сделали премьер-министром. А ну, если нашего какого-либо наркома снять и направить на более низовую работу - он моментально обидится и полезет в какую-либо оппозицию, станет недоволен политикой партии, политикой правительства. Это не наши, не партийные настроения, это не наши, не партийные люди так могут рассуждать.
Ленин, как вам известно, специально писал, и было принято решение ЦК о том, что коммунист должен подчиняться любому решению. Специально даже было оговорено о том, что с ответственных постов направлять иногда на низовую работу к станку, в совхоз, в учреждение, на шахту и т.д. и выдвигать новых людей.
Так что, товарищи, зазнаваться нечего и лезть в обиду, что того-то не наградили, того-то мало выдвигают - неправильно. А по отношению к военным - это неправильно в особенности. В чем сила армии?
Иные думают, что сила армии в хорошем оснащении техникой, техника-де решает все. Вторые думают, что армия крепка и вся сила ее в командном составе, - это также неправильно. Главная сила армии заключается в том, правильна или неправильна политика правительства в стране, поддерживают ли эту политику рабочие, крестьяне, интеллигенция. Армия ведь состоит из рабочих, крестьян и интеллигенции. Если политикой партии довольна вся страна, довольна будет и армия. Мы против политики нейтралитета в армии. Мы за то, чтобы армия была бы теснейшими узами переплетена с политикой правительства в стране. Правильная политика правительства решает успех армии. При правильной политике техника и командный состав всегда приложатся". Далее вождь привел примеры из истории.
"Или возьмите пример нашей гражданской войны. На нас напало 14 государств, командный состав у нас был слабенький, наоборот, у белогвардейцев лучший командный состав и лучшая техника - и все-таки мы победили. Чем же объяснить нашу победу? Ее объяснить можно только тем, что политику нашего правительства поддерживал весь народ и, стало быть, поддерживала вся армия.
Так что, товарищи, вы не очень зазнавайтесь. Если вы пойдете в противоречие с политикой партии и правительства, если вы эту политику не признаете - народ вас сметет, выгонит и не задумается над тем, что маршалы вы или нет, хорошие ли вы командиры или плохие. При правильной политике даже средние командиры могут сделать гораздо больше, чем самые способные командиры буржуазных государств, у которых политика неправильная, политика которых не поддерживается в армии массой солдат.
Мой совет вам - не растрачивайте добытого авторитета перед народом, иначе он вас сметет и на ваше место выдвинет своих новых маршалов, своих новых командиров. Они будут, может быть, менее способными, чем вы, на первое время, но они будут связаны с народом и смогут принести гораздо больше пользы, нежели вы с вашими талантами".
РАСПЛАТА
Уже через пять дней в продиктованном Сталиным проекте постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) "О т. Егорове" говорилось, что "первый заместитель народного комиссара обороны СССР т. Егоров А.И. в период его работы на посту начальника Штаба РККА, как сейчас выяснилось, работал крайне неудовлетворительно, работу Генерального Штаба развалил, передоверив ее матерым шпионам польской, немецкой, итальянской разведок Левичеву и Меженинову", СНК СССР и ЦК ВКП(б) "считают крайне подозрительным, что т. Егоров не только не пытался контролировать Левичева и Меженинова, но безгранично им доверял и состоял с ними в дружеских отношениях". Далее в проекте постановления утверждалось, "что целый ряд вопросов, разработанных в Штабе, шли вразрез с интересами обороны СССР, а многие важнейшие материалы секретнейшего оперативного значения оказались переданными иностранным разведкам".
Далее утверждалось, что "т. Егоров, как это видно из показаний арестованных шпионов Белова, Гринько, Орлова и других, очевидно, кое-что знал о существующем в армии заговоре, который возглавлялся шпионами Тухачевским, Гамарником и другими мерзавцами из бывших троцкистов, правых, эсеров, белых офицеров и тому подобное. Судя по этим материалам, т. Егоров пытался установить контакт с заговорщиками через Тухачевского, о чем говорит в своих показаниях шпион из эсеров Белов".
Егорова обвинили в том, что он "безосновательно, не довольствуясь своим положением в Красной Армии и кое-что зная о существующих в армии заговорщических группах, решил организовать свою собственную антипартийного характера группу, в которую он вовлек т. Дыбенко и пытался вовлечь в нее т. Буденного".
На основании всего указанного СНК СССР и ЦК ВКП(б) постановили.
"1) Признать невозможным дальнейшее оставление т. Егорова А.И. на руководящей работе в Центральном аппарате Наркомобороны ввиду того, что он не может пользоваться полным политическим доверием ЦК ВКП(б) и СНК СССР.
2) Освободить т. Егорова от работы первого заместителя Наркома Обороны.
3) Считать возможным в качестве последнего испытания предоставление т. Егорову работы командующего одного из неосновных военных округов. Предложить т. Ворошилову представить в ЦК ВКП(б) и СНК СССР свои предложения о работе т. Егорова.
4) Вопрос о возможности оставления т. Егорова в составе кандидатов в члены ЦК ВКП(б) поставить на обсуждение очередного пленума ЦК ВКП(б).
5) Настоящее постановление разослать всем членам ЦК ВКП(б) и командующим военными округами".
25 января 1938 г. Егоров и Дыбенко были сняты с занимаемых должностей, а вскоре арестованы. 26 июля нарком НКВД Ежов представил на утверждение Сталина список лиц, подлежащих расстрелу, в котором было 139 фамилий. Сталин вычеркнул из списка фамилию Егорова и наложил резолюцию: "За расстрел всех 138 человек". Дыбенко был расстрелян в июле 1938 г., а Егоров, благодаря вмешательству Сталина, прожил еще полгода. В день Красной Армии - 23 февраля 1939 г. - приговор в отношении маршала Егорова был приведен в исполнение.