Игорь Плугатарёв В Казанском филиале Челябинского танкового института (ЧТИ) курсанты, войдя в ту или иную старую аудиторию, иной раз шутят:
- Вот за этой партой сидел Гудериан...
Юмор юмором, но в нем явно звучит гордость, что "самим Гудерианом, теоретиком и мастером танковых операций Второй мировой войны" (а в этом убеждены многие курсанты и преподаватели) освящены стены их альма-матер.
МАСШТАБ ЛИЧНОСТИ
Родоначальник блицкрига (молниеносной войны) немецко-фашистский генерал-полковник Гейнц Гудериан действительно оставил свой след в Казани. Правда, он никогда не учился здесь. И не был тогда еще ни гитлеровцем, ни генерал-полковником. В звании полковника и в должности начальника штаба автомобильных войск германского рейхсвера он в 1932 г. лишь посетил столицу Татарстана с целью инспекции созданной здесь в октябре 1926 г. секретной совместной советско-германской танковой школы. Несмотря на то что миссия Гудериана была суперсекретной, от пребывания его в Казани остался снимок, копия которого и красуется в музее истории бывшего Казанского танкового училища (ныне филиала ЧТИ).
Факт "почитания" Гудериана российским курсантами свидетельствует, что с десятилетиями авторитет разработчика и практика танковых атак остался неоспоримым. А ведь, помимо прочего, он был и отменным литератором, и неплохим ценителем искусств, и тонким знатоком военной истории. Восхищался он и русской культурой. И втайне тешил себя надеждой "усовершенствовать" историю войн против России.
Личность генерал-полковника вермахта Гейнца Гудериана привлекает наряду с могучей фигурой маршала Георгия Константиновича Жукова. При этом существует осознание той очевидности, что эти фигуры несопоставимы. Но именно новаторская идея Гудериана разбилась о полководческий гений Жукова в декабре 1941 года.
Гейнц Гудериан был завоеватель от Бога, этакий своеобразный потомок Барбароссы, покорителя Италии и предводителя первого Крестового похода. В эпоху Гудериана ему не было равных! Тот же Жуков неоднократно высоко отзывался о военных талантах одного из своих первых противников в той страшной войне. И сам Сталин, хотя, по воспоминаниям Черчилля, и называл Гудериана авантюристом, оценил его (4 февраля 1945 г. в беседе с английским премьером во время Ялтинской конференции) как единственного из лучших немецких полководцев, оставшихся на тот момент. В 1945-м Гудериан в роли начальника Генерального штаба гитлеровских войск действительно делал все возможное и невозможное, чтобы задержать продвижение советских войск на Берлин, и в этом смысле как нельзя лучше оправдывал свой личный жизненный девиз (который нередко декларировал как афоризм): "Нет отчаянных ситуаций, есть только отчаявшиеся люди". А известный британский военный историк Лиддел-Харт писал: "Без Гудериана Гитлер, возможно, испытал бы ранее крушение своих агрессивных усилий".
Всю жизнь его влек ясный, до самого заката военной карьеры (а может быть, и жизни) не утихающий военный азарт. Как Гитлер в 1925-м начертал программу "Майн Кампф" ("Моя борьба"), так Гудериан в 1936-м сочинил "Ахтунг, панцер!" - "Внимание - танки!". Это был не просто фанатичный немец, попавший под гипнотические чары германского канцлера с косой челкой и черным клочком волос под носом и затем слепо следующий бредовой идее расового господства. У него была своя "идея фикс" - он мечтал переплюнуть военный гений да хоть того же Наполеона, он буквально шел по его следам, но так и ушел с поля битвы, не воплотив "мечты". Сегодня же мы можем говорить о нем лишь как об одном из военных приспешников кровавого диктатора.
БЛИЦКРИГ: ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА
В отличие от других немецких воителей, Гейнц Гудериан не считал, что по России можно пройтись войной гуляючи, пронзить ее, как нож масло. Правда, он так утверждал потом, задним числом. Возможно, накануне 22 июня у него и была определенная сдержанность, некая реалистичная оценка будущей кампании. Но все же явно, что он, один из главных теоретиков - и блестящий практик! - знаменитого блицкрига, германский "танкист # 1", жаждал знать, до каких пределов это возможно.
В сентябре 1939-го, осуществляя польский вариант "молниеносной войны", его грохочущие дивизии легко, за каких-то семнадцать дней, дошли до Бреста. Несколькими месяцами позже уже во Франции его бронетанковые колонны столь стремительно двигались к Ла-Маншу, надвое рассекая французские армии и британский экспедиционный корпус, что верховное командование вынуждено было сдерживать "авангардную прыть" своего военачальника, потому как пехотные колонны не поспевали за ним. Надо ли говорить, что и в Польше, и во Франции ему было явно "тесно" - что ему эти "короткие" страны по сравнению с протяженной территорией России!
Когда накануне вторжения в Советский Союз (этот, по словам Гитлера, "колосс на глиняных ногах") Гудериана спросили, сколько понадобится ему времени, чтобы взять Минск, он тут же ответил: "Пять-шесть дней. Максимум - семь". И это не были слова авантюриста, поддавшегося общей браваде, царившей перед 22 июня в германских войсках. У Гудериана уже был опыт, и он знал, что и как надо делать. Еще там, в Бресте, по завершении "польского блицкрига" он с упованием (и досадой) смотрел за пограничный Буг: приказ не переходить реку казался ему несостоятельным, недальновидным: Брест - плацдарм для бронетанкового прыжка, его надо было оставить за "Великой Германией"┘
Его 2-я танковая группа наступала в группе армий "Центр". В те дни ему, пятидесятитрехлетнему генерал-полковнику, хватало нескольких часов сна в сутки. Впрочем, он вряд ли чувствовал усталость. Каждый раз он спешил туда, где возникала наиболее острая обстановка, живо схватывал перспективы ее развития и столь же конкретно и выверенно уточнял задачи командирам. Его, несомненно, увлекал масштаб задачи. И, наверное, как никогда, в эти дни он был одержим возможностью воплотить - до последней запятой! - все то, что еще пять лет назад изложил в своей знаменитой "библии танкиста".
Надо сказать об этом труде несколько слов. Книга "Внимание - танки!" (в последние годы в России ее переиздают под названием "Танки, вперед!") написана динамично и свежо, с неотразимой логикой, по-военному лаконично. Она все раскладывает по полочкам, увлекает, как детектив. Автор, несомненно, был влюблен в свое железо по имени Танк. Известно, что в годы своего восхождения в вермахте, несмотря на большую загруженность по службе, Гудериан находил возможность и "пером грешить". Его статьи постоянно публиковались в ряде военных журналов обретающей милитаристскую силу Германии. О том, что в развитии военного искусства своей эпохи этот труд сыграл самую что ни на есть первостепенную роль, говорить излишне. Сейчас же это - литературный памятник той воинственной эпохи, основные положения которого не устарели до сих пор.
И вот логику своих теоретических выкладок генерал-полковник вермахта доказывал теперь на практике. Он был в самом центре развернувшейся агрессии, на острие ее. Начав в 4 часа 15 минут 22 июня 1941 года с Буга, он уже через пять дней, как и заверял, был в Минске! Он прошел этот город, "не заметив" его. Он менее чем за месяц вошел в Смоленск. Все - вовремя, что бы там ни говорили, а это был весьма совершенный и четкий хронометраж "молниеносной войны" на Востоке.
ВСЛЕД ЗА НАПОЛЕОНОМ
Русские всегда считали Смоленск важнейшим стратегическим объектом, заслоном на пути к Москве. В 1812-м знаменитый корсиканец в треуголке пытался разгромить здесь объединившиеся армии Михаила Барклая-де-Толли и Петра Багратиона, но те обхитрили его, отвели войска, уклонившись от сражения. Но сейчас не 1812 год, и перед русскими войсками не французский император, хоть его армия и называлась Великой... Ведь тешил - наверняка тешил германский "танковый Гейнц" себя таким сравнением! И тому есть подтверждение.
Еще десять дней назад командный пункт 2-й танковой группы стоял в населенном пункте Толочин. Городишко, а не простой. В 1812 году Наполеон расположил здесь свою штаб-квартиру. Через 129 лет на том же самом месте стоял Гудериан - и он знал, где стоит. Теперь можно только гадать, с какой долей снисходительности думал о Наполеоне один из первостепенных германских захватчиков, обмахивая пыльные сапоги о травостой толочинского луга.
Вот в той же Польше он мог позволить себе подольше погостить в некоем любопытном городишке Финкенштейн. Тогда, после форсирования ударными немецкими группировками Вислы, он остановился в роскошном дворце. Хозяевами его когда-то были графы по фамилии Дон-Филькинштейн. И Бог бы с ними, но именно их апартаменты дважды служили штаб-квартирой императору Франции. В первый раз - в 1807 году. Французская армия, ведя войну с Пруссией и Россией, шла через Вислу в Восточную Пруссию. Наполеон был восхищен, когда увидел этот дворец, и воскликнул: "Наконец-то замок!" А во второй раз "сотрясатель Европы" жил здесь несколько недель с прекрасной графиней Марией Валевской, не то своей неофициальной женой, не то с любовницей, и было это в 1812 году перед походом на Россию. Гитлеровский военачальник выяснил для себя даже мельчайшие подробности пребывания императора в этом замке. Например, во время первого посещения в 1807 году Наполеон оставил здесь на полу след своей шпоры. Гудериан видел этот след. И уж наверняка не мог не тешить себя мыслью о том, что и ему, Гудериану, вполне по силам то, что когда-то удавалось великому постояльцу дворца прусских графов. Видимо, чтобы "подзарядиться духом" Наполеона, Гудериан даже ночевал в его бывшей комнате.
Толочинская сельская школа, в которой размещался командный пункт командующего 2-й танковой группой, - это, конечно, не дворец. Но не потому не задержался здесь Гудериан. Он не был мистиком. И если и верил в то, что Наполеону в немалой степени способствовала удача в его битвах и завоеваниях, ровно в такой же степени был убежден, что его, Гудериана, нынешний успех в "Барбароссе" целиком зависит от детальной практической подготовки. Будь здесь государство типа Польши, оно уже все было бы под траками его танков. Но в России, как известно, не те расстояния, до Москвы еще далеко. И надо было развивать успех. В своих мемуарах "Воспоминаниях солдата" он потом скрупулезно, не только по дням, но и по часам расписал, какая часть его танковой группы и когда достигала того или иного рубежа. Несмотря на обилие названий населенных пунктов и наименований частей, педантичность и дотошность, с какими Гудериан описывает от страницы к странице хронологию наступательного движения своей бронированной армады, этот "марш Гудериана" оставляет впечатление поистине захватывающего чтива. И по прошествии лет генерал-полковник с нескрываемым воодушевлением описывал эту свою неостановимую атаку!
СМОЛЕНСК
Падение Смоленска Гудериан оценивал как "выдающийся успех" - была достигнута первая поставленная перед 2-й танковой группой оперативная цель. На следующий день фашистский полководец получил дубовые листья к рыцарскому кресту - высшему и самому почетному ордену в гитлеровских войсках.
Но у него ни на минуту не наступало "головокружение от успехов". Он даже не стал осматривать Смоленск. Разве сравнимы его достопримечательности с культурой великолепных европейских центров! А может, на этот раз он не захотел уподобляться тому же Наполеону, который нашел этот город пустым после того, как из него, уклонившись от генерального сражения, ускользнули две русские армии. Уж он, Гудериан, не даст такому случиться!
Впрочем, 21 июля, все же оказавшись в Смоленске с целью изучения позиций одной из своих мотодивизий, участвовавших в захвате города, гитлеровский полководец, скорее всего сам от себя того не ожидая, вдруг решил посетить кафедральный собор. В конце концов, он же не просто "солдат фюрера", он культурный европеец, способный оценить и искусство завоеванных территорий.
О, он мог отличить великолепие от вульгарщины, изящность и высокую простоту незатейливости от вычурных поделок с претензией на многозначимое, а то и гениальное. В 1928 году Гудериан был направлен в служебную командировку в Швецию. И по пути туда он вместе с женой не преминул побывать в Дании, где приятно провел несколько дней в Копенгагене и его окрестностях. Датская столица произвела на него неизгладимое впечатление. Особенно запечатлелось в памяти посещение классического Музея Торвальдсена. Скульптуры великого датчанина поразили будущего стратега танковых атак своей несокрушимой сообразностью и холодной, выразительной законченностью, а виртуозная обработка ваятелем мрамора только усилила это впечатление. Поразительно, Гудериан, этот будущий головной гитлеровской военщины, там, в датской столице, сидя с женой на террасе замка Эльсинор, наизусть декламировал Гамлета:
Есть многое на свете, друг Горацио,
Что и не снилось нашим мудрецам.
Пройдет всего лишь три-четыре года, и он восхитится "злым гением" Адольфа Гитлера. Он будет сидеть даже в его ложе во время просмотра оперы "Аида" в Веймаре сразу после "мирной оккупации" Судетской области. Фюрер, как окажется, тоже был тонким ценителем искусств, после спектакля он рассказал Гудериану о своей поездке в Италию и о постановке "Аиды" в Неаполе. Надо же, какое "родство душ"! Именно близ Веймара, центра германского Просвещения XVIII-XIX веков, города, где находились музеи Гете, Листа, Шиллера, эсэсовцы (по "иронии судьбы"?) разобьют знаменитый на весь мир ужасами концентрационный лагерь Бухенвальд┘ Пройдет еще немного времени, и Гудериан будет осматривать шедевры мирового и национального искусства не как турист, но как завоеватель, захватчик - по "праву", данному ему фюрером.
Он вошел в русский храм. Сюда уже не доносились звуки войны, здесь было гулко, тихо, и от всего веяло разором. В центре помещения для богослужения кучей была свалена серебряная утварь и подсвечники. Вероятно, их пытались спрятать, но не успели. Гудериан тут же определил, что церковные атрибуты представляют чрезвычайную ценность. Он велел найти кого-нибудь из русских. Нашли старика с длинной белой бородой, и гитлеровский командующий через переводчика приказал ему, чтобы тот принял под свою ответственность брошенные ценности. "Что стало потом с собором, я не знаю", - годы спустя, скомканно напишет он в своих мемуарах.
Впрочем, что же тут странного. Все эти "чрезвычайные ценности", равно как и весь смоленский храм, были теперь для него просто трофеями, каких еще много встретится на пути к Москве, к ее золотым куполам и сокровищам, и потеря одного смоленского иконостаса (или даже всего храма) не имеет решительно никакого значения. А уж что гитлеровцы делали с культурными ценностями на оккупированных ими территориях, истории хорошо известно┘ И Гудериану - тоже. Правда, он был от мозга костей солдатом, и ему по духу претило заниматься грабежом и разбоем. Эпизод же на всю жизнь врезался ему в память. Так не была ли эта скомканная оговорка неким подобием "стыда" за содеянное, который не оставил Гудериана и через годы после войны?.. Хотя известно другое: он, и сходя в гроб, люто ненавидел Россию - без оговорки "большевистскую" (это уже генный уровень, диагноз).
А может быть, он зашел в русский храм, чтобы и в нем ненароком обнаружить какой-нибудь "след шпоры" Наполеона полуторавековой давности и "причаститься" возле него? Кто знает┘
ТОЧКА ПОВОРОТА
Между тем Гитлер в середине августа вдруг передумал форсированно идти на Москву. Сначала, по его стратегическому замыслу, должен был пасть Киев. И стальная мощь Гудериана вопреки неистребимому желанию своего предводителя с марша захватить златоглавую столицу временно отвернула на юг. Окружение здесь советских войск успешно состоялось во многом благодаря танковым прорывам Гудериана.
А сам немецкий военачальник еще раз потешил здесь свое тщеславие. 9 сентября авангардной танковой дивизией его армии был захвачен город Ромны. Гудериан тут же появляется здесь, отдает новые распоряжения на дальнейшее наступление. А 16 сентября он переводит в Ромны свой передовой командный пункт. Оставим военным специалистам судить, насколько это было оправданно с точки зрения тактической или оперативной целесообразности. Достойно удивления другое, а то именно, как хорошо, порой до тонкостей знал фашистский командующий историю войн и краеведение "страны порабощения"! И в частности - историю войн в России. Ну что такое в самом деле Ромны на широком театре огромного Восточного фронта?! Населенный пунктик, в котором наберется едва ли три-пять тысяч жителей┘ А что он был в 1708 году? Деревушка, затерянная на бездорожных просторах великой страны. Но именно здесь в декабре 1708-го шведский король Карл XII на несколько дней обосновал свой штаб до похода под Полтаву.
Командный пункт 2-й немецкой танковой группы продержался в Ромнах два-три дня - советские войска усиленно пытались отвоевать его, и Гудериан вынужден был ретироваться обратно в Конотоп, где штаб располагался до этого. Любопытно, что и в 1708 году русским войскам, не дававшим воинственным шведам спокойно шествовать по России, удалось вытеснить их из района Ромны. Но Гудериана, подробно знавшего историю этой кампании, вряд ли насторожило подобное совпадение┘
Киев в конце сентября был взят, и Гудериана вернули к "делу его жизни". Москва - вот главная цель блицкрига!
В захваченном Орле он беседует со старым отставным царским генералом (неизвестно как уцелевшим во время сталинских "чисток" 30-х годов):
- Господин генерал, я нахожу, что армия должна сопротивляться до последнего, на то она и армия. Но что делаем мы плохого вашему населению, почему оно так ожесточено против нас? Те же партизаны┘ Согласитесь, это странная война.
- А что же вы хотели? - услышал он в ответ. - Сейчас не 21-й год, когда большевики сбрасывали нас, белых, в Черное море. Тогда мы встречали интервенцию с большим воодушевлением. Теперь же слишком поздно. Мы как раз снова стали оживать, а вы пришли и отбросили нас на 20 лет назад. Вы все разрушили!..
- Но вы же ненавидите большевиков! - поразился такому ответу фашистский военачальник.
- Возможно. Но против вас мы все едины, мы все боремся за Россию.
ЧИТАЙТЕ КЛАССИКОВ!
Гудериан не мог, да скорее всего и не хотел понять русского генерала. Если он и поразился его ответу, то ненадолго. Некогда было задумываться! Москва была рядом, воображаемый благовест златоглавой уже пробивался в его уши сквозь лязг гусениц, громыхание брони и уханье пушек. "Танки, вперед!" Скоро отдых, скоро конец, еда не на ходу, не на бегу, обогрев не у костров, а в теплых квартирах┘ Встреча фюрера и - торжественный парад по брусчатке Красной площади┘ Да, да - скорее к теплу, а то что это за осень: 6 октября уже повалил снег и ударили сильные морозы┘ В войсках 2-й танковой армии (в которую переименовали к тому времени 2-ю танковую группу) была непоколебимая вера в своего командующего. И он верил в своих солдат.
Но в этой войне из культурных памятников России ему оставалось "посетить" только Ясную Поляну. Он разместил здесь свой последний КП перед "решительным броском" на русскую столицу. Это случилось 2 декабря. Гудериан, прохаживаясь по вымерзшему и опустевшему имению гения русской словесности, уже ежился под плотной генеральской шинелью с меховым воротником, доставленной ему из Германии к началу суровой русской зимы 41-го года. Он снова потешил себя причастностью к великим мира, над которыми, быть может, помимо воли своей хотел хоть в чем-то немножко приподняться. Могучий русский граф Лев Толстой┘ Вот в этой комнате он писал "Войну и мир"┘ Улавливал ли Гудериан аналогию с тем далеким временем? Приходило ли ему на ум, что вот он, "культурный немец", бродит по разграбленному его войсками имению великого русского, созданное которым принадлежит не России только, а миру?.. Или он сожалел о том, что нет теперь пера, достойного увековечить в анналах истории его, Гудериана, заслугу?
6 декабря началось контрнаступление советских войск. Двумя неделями позже Гудериан, вылетев в ставку фюрера, еще доказывал последнему, что есть шанс, немного отступив, не дать русским закрепить успех. А в перспективе, весной, предпринять новую попытку захвата Москвы. Гитлер не внял разумному совету. И накануне Рождества несколько частей Гудериана были разгромлены. 25 декабря генерал-полковник схлестнулся по этому поводу с командующим группой армий фельдмаршалом фон Клюге, который возложил на него вину за катастрофу. Гудериан немедленно подал в отставку. Это было не просто импульсивное решение. "Мавр сделал свое дело, мавр может уйти". Ему, творцу глубоких прорывов, в обороне, к которой вынуждены были повсеместно переходить немецкие войска, делать было нечего. Это претило всему существу его военной сути. Да и видеть своих вымерзающих на трескучих морозах победоносных танкистов, жгущих под броней костры, чтобы запустить моторы, он, видимо, не мог физически. Он уезжал с фронта, так и не осуществив "главное дело своей жизни" - "московский блицкриг", так и не оказавшись на Красной площади и даже в бинокль не увидев золотых луковиц московских церквей... Для него это было тяжелым ударом. Уже в марте 1942 года у него усилилась начавшаяся болезнь сердца, а осенью с ним случился серьезный приступ, в результате которого он несколько дней оставался без сознания.
Гитлер "вспомнит" о нем и вернет на службу только в феврале 1943-го, а 21 июля 1944-го - через день после покушения на себя - даже сделает начальником генерального штаба вермахта. И насильно отправит его в отпуск буквально за несколько недель до падения Берлина. Гудериан, в натуре которого было только наступать, только побеждать ("Бить, так бить!" - это был его личный принцип, о котором фюрер знал), отчаянно, нередко до слюнных брызг спорил с Гитлером по поводу едва ли не каждого принимаемого тем решения по ведению боевых действий на катящемся к Берлину Восточном фронте.
Гудериан, как видно, был неплохим знатоком военной истории. Он до мелочей знал, когда и где находились шатер Карла XII и походная палатка Наполеона во время их походов на Россию. Быть может, он читал даже (в переводе, конечно) русского графа Льва Толстого. Но, похоже, военную историю он не доучил. Или не усвоил. Да и Толстого, если и брал в руки, то не дочитал. Во всяком случае, в Ясной Поляне немецкий завоеватель не вспомнил, чем там все кончилось, в "Войне и мире"┘
Дарья Гармоненко