Сергей Порохин Наиболее ярко характер народа проявляется в роковое для него время. А таковым, в частности, была Великая Отечественная война. Рассматривая ее события чисто с материалистических позиций, мы мало что поймем. Тогда, когда, казалось бы, имелись все материальные предпосылки для победоносных действий Красной армии, она продемонстрировала необъяснимую ошеломляющую слабость, и, наоборот, в пору вроде бы полного торжества врага смогла неожиданно для него перейти в победоносное контрнаступление.
В дело вступал некий мало поддающийся управлению духовный фактор. Так почему же он не работал в одних условиях и срабатывал в других?
Среди множества кровавых уроков Великой Отечественной войны руководство СССР и командование Красной армии только под Сталинградом по-настоящему усвоило самый хрестоматийный и самый главный. Чтобы побеждать противника, совершенно недостаточно одних только материальных факторов: превосходства в численности войск, в вооружении и технике. Недостаточно даже знания полководцами всех тонкостей современного военного искусства и умения применять их на практике. Недостаточно и партийно-политической пропаганды и агитации.
У советского Верховного главнокомандующего Сталина хватило ума и интуиции осознать это, хотя и не сразу. В первом своем обращении к гражданам СССР, к «братьям и сестрам» 3 июля 1941 года он, вероятно, чисто по идеологической зашоренности в качестве жупела указал на «восстановление (врагом) власти помещиков, власти царизма┘». Уж чем-чем, а порядками «царской России» замордованный Советами русский народ было не запугать. Результат получился совершенно неожиданный: за короткий срок 3,8 млн. бойцов и командиров Красной армии (а это 70% ее личного состава на начало войны), в большинстве своем не раненных, сдались противнику. Кроме того, более миллиона соотечественников надели или немецкий мундир, или нарукавную повязку полицая. Такого позора за всю историю России еще не бывало.
Цвет Красной армии – лучшие ее дивизии и корпуса были разгромлены в течение первых недель германской агрессии. Это поставило Верховного главнокомандующего в тупик. Почему так случилось? Почему кадровые войска в профессиональном отношении, как казалось, наиболее подготовленные и прекрасно вооруженные в массе своей с самого начала войны не проявили должной стойкости?
Да потому, в частности, что духовные основы русского народа все предвоенное двадцатилетие целенаправленно подрывались, все русское осмеивалось и хулилось, Русская Православная Церковь претерпела неслыханные гонения. По всей России планомерно разрушались соборы и храмы, закрывались и разрушались древние монастыри – очаги милосердия, духовного просвещения, христианского подвижничества и призрения слабых и немощных. Сносились памятники героического прошлого (например, храм Христа Спасителя в Москве, который был воздвигнут в честь победы над войсками Наполеона). Воинствующие безбожники под покровительством государства надругались и над могилами. На месте погребения Осляби и Пересвета в центре Москвы возвели промцеха завода ЗИЛ. Спилены были кресты над надгробьями русских поэтов Кольцова и Никитина в центре Воронежа, а прочие могилы городского кладбища уничтожены. Разрушили там же и собор, на месте которого впоследствии был возведен цирк посреди перепаханного погоста, названного сквером.
К некой индифферентности по отношению к агрессору население подспудно было подготовлено самой «пролетарской» властью. О том, как в 1941 году встречали села и города германские войска, имеются многочисленные свидетельства. Вот слова солдата вермахта, воевавшего на Восточном фронте: «Почти в каждой украинской деревне женщины стояли на улицах с хлебом, солью и молоком. Сотни тысяч их мужей требовали оружия, чтобы сражаться против Сталина».
Прославленный советский генерал Александр Горбатов писал о начальном периоде войны: «Находясь в обороне, мы производили анализ потерь за время отступления. Большая часть падала на пропавших без вести, меньшая часть – на раненых и убитых (главным образом командиров, коммунистов и комсомольцев)». Красноречивое свидетельство об истинном отношении к советской власти основной массы народа и армии.
Высшее командование для поддержания боеспособности войск прибегло к расстрелам и суровым репрессиям, неведомым в русской императорской армии. Только с 22 июня по 10 октября 1941 года особыми отделами и заградотрядами НКВД было задержано 657 364 военнослужащих, из которых арестовано 25 878 человек, в том числе 10 201 – расстрелян. Но и это не помогало.
К осени 1941 года враг оказался у стен Москвы, и Сталин осознал свою роковую ошибку. Уже в другой своей речи, 7 ноября 1941 года, он вынужден был использовать совсем другие аргументы. Вернее и быстрее, чем кто-либо из партийных бонз, Главковерх осознал, что нужно сказать воину, идущему на смерть. Он прекрасно понимал, какой народ составляет основу войска и на каких струнах надо сыграть, чтобы вдохновить воина на подвиг. Сталин ведь и сам когда-то учился в духовном училище, в православной духовной семинарии, и, наверное, он как никто другой понимал, какое значение для русского человека имеет обращение властей предержащих к его духовным святыням, к его историческим примерам ратного подвига.
Сталину хватило ума сделать идеологический поворот на 180 градусов. Он разрешил священникам Русской Православной Церкви возобновить службы в церквях. А до этого действующих оставалось лишь немногим более 200 (!) православных приходов (без западной Украины и Западной Белоруссии. В книге «Россия перед Вторым Пришествием» сообщается: «20 тысяч храмов Русской Православной Церкви было открыто в то время (во время Великой Отечественной. – С.П.). Вся Россия молилась тогда!» Уместно заметить, что в России в 1914 году было 48 тыс. православных приходов.
Вдобавок вождь не мог не учитывать и такой фактор. «Немцы практически беспрепятственно разрешали открывать церкви, – отмечается в одном из документов Псковского областного архива, – и есть точные данные по псковской епархии, в которой в 1917 году числилось 367 церквей и 424 священника, а в 1941 году перед изгнанием большевиков – 0 (ноль) священников и 0 (ноль) (действующих) церквей. Через полгода после прихода немцев в губернии уже действовали 193 церкви, которые обслуживали 86 священников».
Сталин наконец понял, что надо делать. Обращаясь к воинам, уходящим на фронт, он 7 ноября 1941 года произнес те самые слова, которые были так необходимы идущим на смертную битву: «Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского Александра Суворова, Михаила Кутузова┘» Сталин назвал почитаемых в русском народе святых и подвижников Земли Русской.
«Для многих военные испытания стали промыслительным путем возвращения к вере. Война пришла тогда, когда в душе народной еще хранилось под спудом многое от сравнительно недавней минувшей эпохи и поэтому могло легко выйти на свет и возродиться: кому в 1941 году было 25 лет, родились до революции, а кому 45 – родились в ХIХ веке. Русские вспомнили, что они – дети и внуки тех, кто противостоял немцам в 1914-м, а японцам в 1904-м, туркам на протяжении всего императорского периода. Русский народ сплотился, отставив в сторону безумные классовые теории и ощутив единство тысячелетней истории», – отметил протоиерей Валентин Асмус.
Тут же перестроилась после выступления Сталина и советская пропаганда. Вот что писал один из приближенных Гитлера, офицер Генри Пикер, после просмотра в ставке фюрера советской трофейной кинохроники, посвященной победе советских войск под Москвой в декабре 1941 года: «Вначале звенели колокола всех московских церквей, советские зенитки открыли огонь по нашим самолетам, мелькнули таинственные силуэты Кремля, где обосновался Сталин... православные священники в полном облачении, высоко подняв кресты, пошли от дома к дому, от избы к избе, поднимая мужчин и женщин, молодых и старых на последний, решительный бой «за священную русскую землю».
Война многих солдат и офицеров РККА укрепила в отеческой вере. И это тоже способствовало конечной победе над неприятелем. «Сила государства, – утверждается в манифесте императора Александра II от 1 января 1874 года, – не в одной численности войска, но преимущественно в нравственных и умственных его качествах, достигающих высокого развития, только тогда, когда дело защиты Отечества становится общим делом народа, когда все, без различия званий и состояний, соединяются на это святое дело».
Давно бы пора понять, подчеркивается многими православными публицистами, что «Великая Отечественная война стала явным вразумлением Божиим для богоборческих властей. В народе росло ощущение собственной греховности, чувство покаяния и осознания войны, как праведного наказания Божия. Вера, которую стремились уничтожить в течение 25 лет, вдруг стала великой мобилизующей силой в борьбе против фашизма!»
┘На войне ежечасно стоит вопрос о жизни и смерти воина, и поэтому рядом с ним всегда был священник. Роль Церкви на войне особенно велика: это слово священника о предназначении человека, солдата, беседа о жизни и смерти, о спасении души. Это и последнее исповедание умирающего, агонизирующего бойца, утешение изувеченного... К этим сложным вопросам больше кого-либо другого подготовлен священник. Значит, связь армии и Церкви необходимо всячески укреплять.
Дарья Гармоненко