Неизбежное следствие междоусобицы

Мало похоже на современных экранных белогвардейцев.
Картина Митрофана Грекова «Корниловцы на привале».1919 г.

Ныне в России априори принято считать, что ужасы террора красных в период Гражданской войны в отношении «белого классового врага» есть вещь абсолютно доказанная. Модно утверждать, что, кроме истребления, иного отношения к офицерам царской армии, да и ко всему классу «бывших людей» не существовало. Проще считать, что красный террор являлся повсеместным и обязательным явлением, ну, а террора белого вроде бы и не существовало вовсе. Белых изображают этакими ангелами во плоти. Лишь красные – дьяволы и законченные исчадия ада. Так ли это? Давайте обратимся к беспристрастным свидетелям с белой стороны.

КТО У КОГО УЧИЛСЯ?

Вот, например, что пишет в книге «Врангель в Крыму» Н.Росс: «Генерал Е.К.Климович... был жандармским генералом и еще до революции приобрел большой опыт борьбы с революционным подпольем. При Временном правительстве он был арестован, но оправдан в 1918 году «большевистским» трибуналом».

Что еще сказать? Большевики оправдали жандармского генерала, которого арестовало Временное правительство. Но, по логике современных толкователей истории, такого человека красным зверям следовало бы поставить к стенке одним из первых без всякого следствия и трибунала. Кстати, при Врангеле Климович нашел дело по опыту и душе, став начальником контрразведки.

2 июня 1918 года находившийся в Харбине барон А.Будберг делает весьма интересную запись в своем дневнике: «У нас продолжаются бесчинства. В ответ на арест одного семеновца, обвиненного в грабеже и мошенничестве, Семенов приказал захватить начальника первого отдела охранной стражи генерала Марковского. Семеновцы в 4 часа утра ворвались в квартиру М. на станции Бухеду и, не найдя его дома (он был в Харбине), перерыли все вещи и залезли даже в спальню жены генерала; когда же последняя указала им на грубость их поведения и добавила, что когда в Иркутске их обыскивали большевики, то оказались вежливее и не входили в ее спальню, то производивший обыск крикнул, чтобы она не читала им нотаций, а то они с ней разделаются так, что она навсегда разучится это делать».

Вот вам, господа, образчик поведения белых офицеров и джентльменов по отношению к жене белого же генерала. Можно только представить, что произошло, окажись на ее месте супруга простого местного обывателя или, не дай бог, пролетария. Удивляет следующий факт. Как видим, генеральскую семью обыскивали большевики в Иркутске. После чего, однако, не расстреляли. И даже не изъяли в пользу республики золотишко, наверняка хранившееся в спальне генеральши. Ничего подобного не произошло. И сам генерал, и его жена оказались в «безопасном» белом Харбине.

У белых же дело обысков и реквизиций часто было организовано весьма профессионально. Слово барону Будбергу: «На днях Калмыков приказал расстрелять свой «юридический отдел», занимавшийся арестами, обысками и калмыкациями (конфискациями по Калмыкову); кара разразилась за то, что атаман узнал, что чины отдела брали не по чину и мало сдавали начальству из полученной добычи; перед расстрелом чинам отдела отдали на изнасилование захваченных разведкой девушек, обвиненных в большевизме, последнее было обычным приемом для добывания себе женщин, которые по миновании надобности выводились в расход».

Не отстает от атамана Калмыкова и атаман Семенов. В Чите безобразия Семенова и его армии довели до самоубийства семерых офицеров Генерального штаба. Вообще же: «Расстрелы идут сотнями, и начальники состязаются в числе расстрелянных; про порку и говорить нечего, это обычное занятие».

Выходит, состязание в количестве уничтоженных – не только чекистский вид спорта. Тут белые мастера заплечных дел могут по итогам Гражданской войны дать мастерам красным хорошую фору. Кто у кого учился, разобрать невозможно.

СРАВНЕНИЕ

Господина Шульгина, бывшего депутата Государственной Думы и активного создателя Белого движения, «благодарные румынские союзники» оставили на льду Днестра, предварительно ограбив и раздев. Об этом и последовавших потом событиях автор подробно пишет в книге «Дни. 1920». К счастью, белогвардейцев приютил местный рыбак, отогрел в маленькой хатке.

Берег Днестра контролировала конница Григория Котовского. О Григории Ивановиче у местного населения мнение сложилось весьма положительное – «хороший человек и запрещает грабить». Прислушавшись к гласу народному, большинство офицеров во главе с Шульгиным решают идти в Тирасполь и там сдаваться Котовскому. Почему так далеко? Да потому, что местные жители поголовно вооружены и настроены против белых, помнят их грабеж. Воспоминания о пребывании Белой армии настолько жутки, что уж точно если не пристрелят офицеров, то наверняка разденут догола и пустят скакать по морозу нагишом. А мороз таков, что Днестр покрыт льдом во всю ширину. Румыны даже голого назад не примут. Выхода нет – нужно сдаваться.

Шульгин выводит группу к городу. Возле Тирасполя происходит первая мирная встреча с красными: «Эскадрон дивизии Котовского. Очень приличный внешний вид. Хорошие лошади, седла, амуниция – все в порядке. Если бы они носили погоны, это напомнило бы старую русскую армию.

– Вы кто такие? – Это спрашивает офицер не офицер, ну словом, то, что у них заменяет офицера – «товарищ командир».

– Мы... мы пленные. – Это тут так принято отвечать».

Спрашивают уже не первых, таких групп выходит много, и никто их не трогает, не пытает, не расстреливает. Так и бредут себе.

«– Так вы пленные... полковника Стесселя?

– Да.

– Ну, так вам к коменданту... В Тирасполь – прямо.

Вошли в предместье города.

– Товарищи, будем меняться. – Это он ко мне обращается. В воротах стоял мальчишка-красноармеец:

– Что менять?

– Вот папаху менять... Вам, товарищ, в вашем положении лучше меняться».

Шульгин сменялся и не прогадал. Поменял офицерские папаху и бекешу на ушанку и гражданское пальто. Причем пальто выменял у комиссара в кожанке. Вид его сразу преобразился, что в дальнейшем помогло благополучно выбраться сначала из Тирасполя в Одессу, а затем и пробраться в Крым к Врангелю.

Один из красноармейцев отобрал у сына рассказчика маленькую золотую ложечку, чудом уцелевшую после румынского гостеприимства. После чего всю компанию белых офицеров просто опустили на все четыре стороны. «Но не прошли мы и ста шагов, как он нас догнал. – Возьмите вашу ложечку, товарищ. Не хочу...». Видимо, командир узрел трофей и велел вернуть.

Все приведенные факты говорят о том, что, во-первых, Красная армия уже вполне успешно закончила период «партизанщины» и превратилась в регулярную. Во-вторых, о том, что в РККА имелись командиры, вызывавшие у подчиненных и населения чувство уважения. В-третьих, речь идет о строгом соблюдении дисциплины и безусловном выполнении приказов даже далекого начальства.

Пройдя с Белой армией долгий путь отступления до Одессы, а кроме того, будучи хорошо информирован о состоянии дел в иных регионах, занятых белыми, господин Шульгин удивляется увиденному у красных. «В Тирасполе мы жили десять дней под чужими фамилиями. Старорежимные паспорта оказывались хорошими документами пока. Мы ходили свободно по улицам, иногда встречая кое-кого из офицеров, участников нашего совместного похода. За это время мы присмотрелись к тому, что происходит в городе. Увы, пожалуй, сравнение (а его делали местные жители) было бы не в пользу белых; судя по рассказам, наши части, которые стояли здесь раньше, произвели обычный для этой эпохи дебош. А дивизия Котовского никого не обижала – это нужно засвидетельствовать – ни еврейского, ни христианского населения».

Белые произвели «обычный дебош»... Сие обтекаемое выражение включало стандартный набор «развлечений» – еврейский погром плюс грабеж всех остальных. И навести дисциплину, по словам того же Шульгина, даже «лучшие полковники» могли разве что в отдельных полках и батальонах. А вот Котовский в красной дивизии порядок навел. И, можно предположить, что следовал в этом жестким приказам своего командования.

После всяческих передряг Шульгин с сыном оказались в красной Одессе. Попали туда очень вовремя. «В Москве была объявлена амнистия и даже отменена смертная казнь. Правда... было разъяснено из Харькова, что все это к Украине не относится: здесь, мол, продолжается контрреволюция и потому террор должен продолжаться. Но все же общее настроение сказалось и в Одессе.... На этот раз, впрочем, это еще была наиболее благоразумная локализация кровожадности: чрезвычайкам приказали убивать «уголовных». Одесса испокон веков славилась как гнездо воров и налетчиков. Здесь, по-видимому, с незапамятных времен существовала сильная грабительская организация, с которой более или менее малоуспешно вели борьбу все... четырнадцать... правительств, сменившихся в Одессе за время революции. Но большевики справились весьма быстро. И надо отдать им справедливость, в уголовном отношении Одесса скоро стала совершенно безопасным городом».

Как видим, и в этом отношении большевикам удалось показать себя населению не временщиками, но хозяевами, государственниками. Явно выигрышная в глазах обывателя позиция по сравнению с белогвардейской бюрократической бестолковостью.

Красные выкорчевывали преступность... «Остальных пока не трогали. В отношении офицеров несколько раз объявлялись сроки, когда все бывшие белогвардейские офицеры могут заявить о себе, за что не будут подвергнуты наказаниям. Часть «объявилась», часть – нет. Разумеется, все это не относилось к лицам, имевшим с большевиками особые счеты, вроде меня».

Правда, вскоре активизировался генерал Врангель в Крыму, корабли Белой эскадры обстреляли непонятно с какой целью Очаков. В ответ ЧК заволновалась, ожидая высадки десанта. В Одессе вновь завертелось колесо террора – опять начали расстреливать за «контрреволюционную деятельность», снова в газетах появились списки расстрелянных. Это – красный террор. Но абсолютно необоснованным назвать его невозможно – в Одессе активно работало белое подполье, о чем свидетельствует сам господин Шульгин. И наверняка его группа была далеко не единственной в городе.

Лозунг бескомпромисного братоубийства. Плакат Лазаря Лисицкого. 1920 г.

ЛЮБОПЫТНЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА

О методах белых сами они пишут неохотно, но случается, что кое-какие сведения сообщают. Вот, например, описанный попутно, этак между делом, случай, произошедший во врангелевском Крыму с господином Шульгиным. Жил он за неимением лучшего на пароходе. Находясь в кают-компании, услышал доклад одного морского офицера старшему начальнику. Офицер, находясь на удаленном маяке, перехватил мужчину и женщину, переправлявшихся из Одессы на лодке в Крым, «...которых на маяке почему-то признали шпионами и жидами. Офицер говорил: «Он уже сознался, что он жид... Я думаю, что его надо бы пороть до тех пор, пока он ее не выдаст. Она тоже шпионка – это ясно!»

Пороть, конечно же, пороть! Это лучшее и единственное, «обычный дебош»... Сие обтекаемое выражение включало стандартный набор «развлечений» – еврейский погром плюс грабеж всех остальных, лекарство из белой «аптеки». Выпороли – и первый этап пройден, пойманный признался, что он «жид». Если пороть дальше, если поусердствовать – признается, что сомалийский шпион и скрытый буддист. Чему удивляться?

К счастью, история с морскими «жидами» имела благополучное окончание. «Шпионку» показали господину Шульгину. А он пригляделся и узнал в ней генеральскую дочку. «Вернулся на «Корнилов» и сказал патриоту, что шпионка на «Скифе» – дочь генерала Н., семью которого я знаю. Патриот ответил, что получен ответ из Севастополя, устанавливающий и подтверждающий подлинность разведчицы. «Расстрелять, расстрелять!» – сумасшедшие люди. Мораль сей истории для молодых «расстрельщиков». Когда у вас будут чесаться руки непременно кого-нибудь «вывести в расход», подумайте о том, что, может быть, где-нибудь в другом месте, но с таким же легкомыслием, какой-нибудь из ваших товарищей расправляется с вашей сестрой или женой».

Это обращение адресовано отнюдь не красным, белым.

Интересные факты сообщает по теме красного террора генерал Махров, описывая в книге «В Белой армии генерала Деникина» противостояние на Керченском полуострове: «7 апреля произошел такой случай: полковник Коняев, находившийся в распоряжении коменданта крепости, получил от него приказ произвести разведку подступов к каменоломням».

Уточним – в каменоломнях скрывались красные партизанские отряды, действовавшие очень энергично в тылах Белой армии. Теперь посмотрим, как бравый полковник выполнял порученное задание. «Коняев выехал на автомобиле из Керчи без всякой охраны и даже легкомысленно пригласил двух дам прокатиться. Едва автомобиль доехал до окраины города, как был остановлен бандитами, которые захватили машину и отвели ее с Коняевым, его спутницами и шофером в каменоломни».

По логике вещей, страшный конец пришел бравому белому полковнику, дамам и шоферу. Которыми вдобавок партизаны не ограничились.

«В тот же день был захвачен бандитами Симферопольского полка полковник Керножицкий с женой.... Не доезжая вокзала, он был окружен вооруженными бандитами, которые отвезли повозку с кучером и седоками в Аджи-Мушкайскую каменоломню.... В ней укрывалась целая деревня, после того как ее обстреляли с английских миноносцев».

Да, воинская дисциплина в тылу белых практически отсутствует. Куда дальше, если даже полковников с дамами и пролетками выкрадывают среди бела дня в центре города. Но самое интересное следует далее. Для спасения похищенных белые срочно арестовали в городе свыше «двадцати человек общественных деятелей». Зная «любовь» большевиков к «общественным деятелям», мера сия сомнительна и бесполезна. Но белые в хитросплетениях партийной политики разбираются традиционно слабо. Для них все «общественные деятели» суть потенциальные большевики.

Однако после бомбардировки каменоломен с английской эскадры начались переговоры, и вскоре офицеры с дамами были отпущены. И теперь – самое пикантное. Казалось бы, в каменоломнях офицеров и дам должны пытать, пороть и морить голодом. Кроме того, от зверей-большевиков мужского пола предполагалось особо неприглядное обращение по отношению к «белым» особам женского пола. Но вот что рассказали освобожденные «пленники». В кавычки слово пленники взял, кстати, сам генерал Махров, причем не случайно.

«Обращение с захваченными офицерами и особенно с женщинами было корректное. Кормили хорошо. С первого дня стали убеждать офицеров, чтобы те остались у них работать и помогли бы организовать дело. Узнав, что мадам Керножицкая хорошо печатает на машинке, они потребовали, чтобы захваченная работала в канцелярии, и ей пришлось печатать прокламации против Добровольческой армии.... Со всеми офицерами и другими захваченными лицами большевики продолжали оставаться корректными», и так до самого освобождения.

После занятия частями белого генерала Бредова Полтавы генерал Махров отправился в сей город, совмещая поездку по хлопотам семейным с делами служебными. Ехал он, естественно, не в теплушке и даже не в классном вагоне, а на персональном поезде. Генералу – положено. Чего там мелочиться.

Встреченная на вокзале жена генерала Маркадьева ошарашила соседа: «Ваш дом разграблен. Жена и дети чуть не были расстреляны в Чрезвычайке, но, слава Богу, их выпустили в последний момент». Генерал побежал домой, даже вызванного тарантаса не дождался. Домашние, слегка оголодавшие, но живые, радостно встретили нашего героя тыловых будней. Тут бы помыться, переодеться, но┘ «Все мое белье и моего тестя, и его четырех сынов-офицеров, как и все обмундирование, забрали большевики». Женского белья реквизиция не коснулась, и генералу была предложена дамская ночная рубашка. «Выбирать не приходилось». Женское белье реквизиции не подлежало, в отличие от мужского, военного образца.

Читаем далее описание жизни под красными: «С приходом большевиков все на рынке исчезло, часто не было хлеба, и за ним приходилось стоять в бесконечных очередях, чтобы получить на семью из четырех-пяти человек фунт-полтора хлеба. С первых же дней начались аресты офицеров и расстрелы».

Кого расстреливали и за что, не ясно, но тестя Махрова – полковника в их число не включили.

Разгром в доме генерала произошел буквально перед самым отступлением красных из Полтавы. До того его семью не трогали. Дом обыскали, но хозяева все ценные вещи, включая столовое серебро, с помощью прислуги спокойно спрятали. Изъяли царские ордена, кортик и диссертацию хозяина по военной психологии, приняв по неграмотности за контрреволюционную литературу. Затем перешли в сад и приказали показать, где скрыто оружие.

Жена генерала «указала место┘, где под деревом были зарыты 15 или 16 австрийских винтовок, привезенных с фронта моими братьями на память. Солдаты раскопали это оружие и нашли еще несколько револьверов и ручных гранат». Разумеется, незадачливых «коллекционеров» арестовали, а дочку отправили к соседям. Да и трудно представить иное. По военному времени дело выходило очень серьезное, пахнущее расстрелом. Даже в мирное время хранение целого арсенала боевого оружия – дело подсудное.

Несчастных арестованных, впрочем, не погнали по городу со связанными руками. Вежливо посадили на коляску под охрану двух солдат. По модному сегодня сюжету, следуя принципу, «красные – звери», за арестом должны последовать допрос, пытки и немедленный расстрел конспираторов, но┘

«Жену и тестя привезли в здание окружного суда, где помещалась Чрезвычайка. Допрос вел человек средних лет. Записав все данные и расспросив обо мне, он сказал, что сейчас идет экспертиза найденного оружия, и отправил жену в комнату для арестованных, куда скоро пришел и ее отец. Во дворе Чрезвычайки раздавались выстрелы. Это расстреливали приговоренных».

Расстреливали или не расстреливали – трудно сказать, так как сами арестованные ничего не видели, тем более что и сидеть им долго не пришлось. «Через некоторое время к арестованным вышел мужчина в штатском и заявил: – Вы свободны, возвращайтесь домой, но впредь до особого распоряжения из дома не выходите, иначе вы будете арестованы».

Таковы они, «красные зверства». Под городом идут бои с белыми, ЧК раскапывает кучу винтовок, револьверов, гранат. Отговорка о «коллекции» явно смехотворна. Кажется, чего проще, взять да расстрелять контру, тем более – семью белогвардейского генерала. Не стреляют, возятся, экспертизу проводят. Экспертиза, кстати, обнаружила, что винтовки иностранные и русские патроны к ним не подходят. Гранаты и револьверы просто прощают по доброте душевной.

Как в аналогичной ситуации повели бы себя белые, обнаружив подобный склад в доме не генерала, но, скажем, рабочего? Скорее всего, и в контрразведку их не повели, а том же саду и повесили.

ЧТО БЫЛО, ТО БЫЛО

Всегда ли и везде красные – «ангелы»? Конечно, нет. Описание зверств большевиков, причем весьма достоверное, находим в книге полковника А.Г.Ефимова «Ижевцы и Воткинцы», посвященной боевому пути рабочих, восставших против советской власти и затем составивших одну из наиболее стойких воинских частей армии адмирала Колчака. После поражения восстания Ижевск был занят красными частями, а Воткинская дивизия и Ижевская бригада отступили за Каму, где соединились с основными силами белых. Однако в конце апреля 1919 года вновь овладели Ижевском.

«Редко кто нашел свою семью невредимой. Действительность превзошла все слухи, доходившие к ижевцам на фронт. Красные палачи не знали пощады. Происходило безжалостное уничтожение тех, кто принимал какое-либо участие в восстании. Мстили родным тех, кто ушел за Каму. Радостных встреч было мало. Больше стоны и плач были приветствиями вернувшимся от оставшихся в живых. Назначили перепись погибших. Переписчики по каждому кварталу обходили дома и записывали имена жертв. Подсчет дал сумму 7983. Неутомимые палачи арестовывали каждый день без особого разбора и вели за город к оврагу. Тут всаживали пулю и сбрасывали труп в овраг. Не щадили женщин и подростков. Предъявляли обвинения? Пролетарское правосудие этого не требует. Жена видит – ведут мужа в группе арестованных. «Куда забрали?» – «Идем, узнаешь!». Обоих расстреливали. Такая расправа была по крайней мере короткой. Какие истязания претерпевали те, кто попадал в подвалы ЧК, в каких мучениях они умирали от пыток садистов-палачей, – можно судить по рассказам случайно спасшихся русских людей, которые редко доходят до внешнего мира. Немало ижевцев исчезло в этих подвалах ЧК».

То ангелами, то демонами оказывались поочередно, или даже одновременно, обе воевавшие стороны. Всё зависело, вероятно, от фактора места и времени. Или от счастья и удачливости людей, попадавших в жернова бытия. Беда выходила тем, кто попадал в плохое место в неудачное время.

Пытки и казни – дело обычное для любой гражданской войны. С носителями информации, идейными и классовыми врагами не церемонились обе стороны. Захваченных врагов папиросами не угощали, шоколадами не кормили. Выбор оказывался в большинстве случаев предельно ограниченный – всё те же «деревянные костюмы».

Чаще всего и красная ЧК, и контрразведка белых за недостатком времени вели допросы предельно жестко. Жизнь врагов ценилась в полушку. Жестокость рождала жестокость. Месть порождала месть.

Грязное это дело – Гражданская война.