Александр Панцов
Генералиссимус вынашивал не только планы мирного созидания.
Плакат Н. Петрова и К. Иванова. 1952 г.
Ранним дождливым утром 25 июня 1950 года северокорейские войска вторглись на территорию Южной Кореи, являвшейся союзником США. Пхеньян рассчитывал захватить ее максимум за 27 дней, объединив Корейский полуостров под своей властью.
ОТМАШКУ ДАЛА МОСКВА
Началу нападения предшествовал сговор северокорейского лидера Ким Ир Сена со Сталиным. Именно последний и спровоцировал войну, поддержав авантюристический план своего протеже. (В 1948–1950 годах тот направил кремлевскому диктатору по этому поводу 48 телеграмм.) Без одобрения Москвы Ким никогда бы не отдал приказ своим дивизиям пересечь 38-ю параллель, разделявшую некогда единую страну на два самостоятельных государства – просоветскую Корейскую Народно-Демократическую Республику и проамериканскую Республику Корея.
Сталин решил пойти навстречу пожеланиям Пхеньяна в самом конце января 1950 года, сразу после консультаций c Мао Цзэдуном, находившимся тогда в Москве. Во время одной из бесед на даче в Кунцеве московский вождь неожиданно завел с председателем ЦК Компартии Китая разговор о «необходимости и возможностях оказания помощи КНДР с тем, чтобы поднять ее военный потенциал и укрепить оборону». Напрямую о планировавшемся вторжении Ким Ир Сена в Южную Корею генералиссимус, правда, ничего не сказал, но Мао и без того все понял. О проекте Кима он знал еще за год до свидания со Сталиным от северокорейских представителей. Председатель, разумеется, согласился помочь соседям.
После этого 30 января 1950 года Сталин телеграфировал советскому послу в КНДР Терентию Штыкову: «Он (Ким Ир Сен. – А.П.) должен понять, что такое большое дело в отношении Южной Кореи, которое он хочет предпринять, нуждается в большой подготовке. Дело надо организовать так, чтобы не было слишком большого риска. Если он хочет побеседовать со мной по этому делу, то я буду готов принять его и побеседовать с ним. Передайте все это Ким Ир Сену и скажите ему, что я готов помочь ему в этом деле».
Придя в восторг, Ким 30 марта отправился в Москву, где в течение апреля трижды секретно виделся со Сталиным. Иосиф Виссарионович подтвердил: «В экстренном случае КНР поможет войсками». При этом он, правда, оговорился: «Надо быть абсолютно уверенными, что Вашингтон не полезет в драку». Визитер с радостью заверил хозяина, что «американцы не рискнут втянуться в большую войну перед лицом советско-китайского союза». После чего обронил: «Корейцы предпочитают опираться на собственные силы в объединении страны и верят в успех». Но Сталин вновь объяснил: «Надо полагаться на Мао, который прекрасно разбирается в азиатских делах».
Помощь КНР, конечно, Киму была очень нужна, но чересчур зависеть от китайцев ему не хотелось. В своей победе он был уверен: вооруженные силы Северной Кореи превосходили армию южнокорейского президента Ли Сын Мана по всем статьям: по численности сухопутных войск и количеству артиллерийских орудий – в два раза, по количеству пулеметов – в семь раз, автоматов – в тринадцать, танков – в шесть с половиной, самолетов – в шесть. Но ослушаться Сталина было нельзя, а потому сразу по возвращении в Пхеньян Ким послал своего начальника политуправления армии в Пекин: сообщить Мао, Чжу Дэ (главком Народно-освободительной армии Китая и секретарь ЦК КПК) и Чжоу Эньлаю (премьер Государственного административного совета КНР) о результатах переговоров с «отцом народов». Мао вновь согласился помочь: «В случае необходимости мы можем подбросить вам китайских солдат...»
13 мая в пекинской резиденции ЦК КПК Чжуннаньхае Мао принял и Ким Ир Сена, который познакомил его с планом всей операции. Председатель его полностью одобрил. Еще бы! Ведь до него основные контуры этого плана были уже согласованы в Москве! На прощание Мао, однако, заметил Киму, как бы рассуждая сам с собой, что «американцы могут вмешаться в военные действия». Но особого волнения по этому поводу не выказал. «Если американцы примут участие в боевых действиях, то Китай поможет Северной Корее войсками», – резюмировал он. Сказал это председатель на всякий случай, так как в глубине души надеялся, что «за такую маленькую территорию (как Корея. – А.П.), американцы в третью мировую войну не вступят».
НЕОЖИДАННЫЙ ХОД СССР
Надежды на нейтралитет США, как и уверенность в этом Кима, имели под собой основание. Как один из пяти постоянных членов Совета Безопасности ООН СССР обладал правом «вето», использовать которое мог в случае, если бы Организация Объединенных Наций захотела вмешаться в конфликт на стороне Южной Кореи. Без поддержки же сил ООН американцы вряд ли бы отважились на рискованную операцию.
Но произошло непредсказуемое. Вскоре после начала войны, когда северные корейцы, прорвав оборону противника, бурным потоком устремились на юг, Сталин неожиданно совершил маневр, вызвавший удивление не только в Пхеньяне и Пекине, но и в других мировых столицах.
Накануне решающего голосования по поводу северокорейской агрессии в Совете Безопасности 25 июня 1950 года Сталин приказал своему представителю Якову Малику проигнорировать заседание под предлогом, что СБ отказывался признать законные права коммунистического Китая на членство в этой организации. (СССР бойкотировал заседания Совета по данной причине с января 1950 года.) Тем самым Сталин уклонился от возможности использовать право «вето» на решения, принимаемые Советом. Именно это и позволило США и их союзникам осудить северокорейцев. Только одна страна воздержалось – титовская Югославия, против же не голосовал никто. (В то время Совет Безопасности состоял из 11 членов, включая 5 постоянных, обладавших правом «вето», – к последним, помимо СССР, относились США, Китайская Республика, Великобритания и Франция. Резолюция, осуждающая Северную Корею, в отсутствии представителя СССР была принята 9 голосами «за».)
Через два дня, 27 июня, ситуация повторилась. По требованию Сталина Малик вновь проигнорировал заседание Совбеза, в результате чего он на сей раз санкционировал использование международных вооруженных сил против Корейской народной армии (КНА) КНДР. И вскоре 15 стран приняли участие в отпоре агрессору (применение силы одобрили 53 государства).
Почему же Сталин так цинично «кинул» своих дальневосточных союзников? Разве не был он заинтересован в объединении Кореи под властью Кима? А если не был, зачем же давал северокорейцам «добро» на начало войны? И для чего вел переговоры с Мао?
До сих пор эти вопросы оставались открытыми, порождая различные гипотезы. Наиболее логичной казалась версия о том, что «советская дипломатия в то время совершила большую ошибку». Ведь уже через три дня после начала войны северокорейцы захватили столицу Южной Кореи Сеул и к моменту высадки первого десанта ООН (29 июня 1950 года) смогли разгромить главные силы южан! Но войска ООН, в основном состоявшие из американских частей и соединений, переломили ситуацию, и после нескольких ударов с их стороны северокорейская армия, потерпев сокрушительное поражение, обратилась вспять. 1 октября командующий союзнической армии генерал Дуглас Макартур, обратился к командованию КНА с требованием немедленной и безоговорочной капитуляции.
Тезис об «ошибке», однако, не выдерживает критики. Сталин был не новичком в политике, так что просчитать последствия своих действий (точнее, отказа от оных) мог очень легко. Стало быть, сознательно предал Кима? Зачем?
ОТКРОВЕНИЯ ГЕНЕРАЛИССИМУСА
Ответы на эти вопросы долгие годы хранились в архивах. И только сейчас содержащие их документы стали доступны исследователям. Вот, например, один из них, принадлежащий самому Сталину: «Мы ушли временно из Совета Безопасности с четверной целью: во-первых, с целью продемонстрировать солидарность Советского Союза с новым Китаем; во-вторых, с целью подчеркнуть глупость и идиотство политики США, признающих гоминьдановское чучело в Совете Безопасности представителем Китая, но не желающих допустить подлинного представителя Китая в Совет Безопасности; в-третьих, с целью сделать незаконными решения Совета Безопасности в силу отсутствия представителей двух великих держав (кроме СССР, Сталин имел в виду КНР. – А.П.); в-четвертых, с целью развязать руки американскому правительству и дать ему возможность, используя большинство в Совете Безопасности, совершить новые глупости с тем, чтобы общественное мнение могло разглядеть подлинное лицо американского правительства.
Я думаю, что нам удалось добиться осуществления всех этих целей.
После нашего ухода из Совета Безопасности Америка впуталась в военную интервенцию в Корее и тем растрачивает теперь свой военный престиж и свой моральный авторитет. Едва ли теперь может кто-либо из честных людей сомневаться в том, что в военном отношении она не так уж сильна, как рекламирует себя. Кроме того, ясно, что Соединенные Штаты Америки отвлечены теперь от Европы на Дальний Восток. Дает ли все это нам плюс с точки зрения баланса мировых сил? Безусловно дает.
Допустим, что американское правительство будет и дальше увязать на Дальнем Востоке и втянет Китай в борьбу за свободу Кореи и за свою собственную независимость. Что из этого может получиться? Во-первых, Америка, как и любое другое государство, не может справиться с Китаем, имеющим наготове большие вооруженные силы. Стало быть, Америка должна надорваться в этой борьбе. Во-вторых, надорвавшись на этом деле, Америка будет не способна в ближайшее время на третью мировую войну. Стало быть, третья мировая война будет отложена на неопределенный срок, что обеспечит необходимое время для укрепления социализма в Европе. Я уже не говорю о том, что борьба Америки с Китаем должна революционизировать всю Дальневосточную Азию. Дает ли все это нам плюс с точки зрения мировых сил? Безусловно, дает.
Как видите, дело об участии или неучастии Советского Союза в Совете Безопасности не такой уже простой вопрос, как это может показаться на первый взгляд».
Это строки из телеграммы Сталина, отправленной 27 августа 1950 года советскому послу в Чехословакии Михаилу Силину, но предназначавшейся для передачи председателю Компартии Чехословакии, президенту Чехословацкой Республики и главнокомандующему ее вооруженными силами Клементу Готвальду.
Выходит, Сталин с самого начала рассчитывал использовать корейскую войну для ослабления Соединенных Штатов путем столкновения их как с КНДР, так и с Китаем! Корейская бойня, таким образом, была для него лишь частью нового глобального плана мировой революции, а все его прежние пацифистские разговоры являлись не более чем притворством!
В самом деле, в начале 1950-х у Сталина вроде бы появился шанс (причем – последний) осуществить то, что задумывали большевики еще в начале века. Ведь с августа 1949 года он обладал ядерным оружием. Пол-Европы лежало у его ног. Красный флаг развевался над просторами Китая, Монголии и Северной Кореи. В Индокитае сателлиты Москвы вели войну против французских империалистов, поддерживаемых США. Так что до победы мировой революции, казалось, действительно было недалеко.
НАЖИМ НА ПЕКИН
После ультиматума Макартура настало время действовать Мао Цзэдуну: именно этого момента ждал Сталин. 1 октября «вождь народов», находившийся в то время в Сочи, послал Мао и Чжоу Эньлаю сверхсрочную секретную шифротелеграмму: «Я думаю, что если вы по нынешней обстановке считаете возможным оказать корейцам помощь войсками, то следовало бы немедленно двинуть к 38-й параллели хотя бы пять-шесть дивизий с тем, чтобы дать корейским товарищам возможность организовать под прикрытием ваших войск войсковые резервы севернее 38-й параллели. Китайские дивизии могли бы фигурировать как добровольные, конечно, с китайским командованием во главе».
Сталин был уверен, что Мао только и ждет его приказа: от посла СССР Рощина он знал, что у китайцев в районе Шэньяна сосредоточено три армии численностью 120 тыс. человек.
Но тут, когда дело «запахло жареным», председатель неожиданно дал обратный ход. Взвесив все «за» и «против», он понял, что недооценил Америку. К масштабному вооруженному противоборству с США Китай не был готов: страна лежала в руинах, народ воевать устал. К тому же американцы господствовали в небе Кореи, а Сталин никаких обещаний поддержать с воздуха китайское наступление не давал.
1 и 2 октября Мао обсудил ситуацию со своим ближайшим окружением, и большинство лидеров КНР (наиболее активно – Чжоу Эньлай) высказались против посылки войск. Не поддержали планы вторжения и многие военные. «Лучше в этой войне не участвовать, – заявили они, – по крайней мере до тех пор, пока это не станет абсолютно необходимым».
2 октября Мао передал Сталину через посла Рощина: «Мы первоначально планировали двинуть несколько добровольческих дивизий в Северную Корею для оказания помощи корейским товарищам, когда противник выступит севернее 38-й параллели. Однако, тщательно продумав, считаем теперь, что такого рода действия могут вызвать крайне серьезные последствия. Во-первых, несколькими дивизиями очень трудно разрешить корейский вопрос (оснащение наших войск весьма слабое, нет уверенности в успехе военной операции с американскими войсками), противник может заставить нас отступить. Во-вторых, наиболее вероятно, что это вызовет открытое столкновение США и Китая, вследствие чего Советский Союз также может быть втянут в войну, и таким образом вопрос стал бы крайне большим. Многие товарищи в ЦК КПК считают, что здесь необходимо проявить осторожность. Конечно, не послать наши войска для оказания помощи – очень плохо для корейских товарищей, находящихся в настоящее время в таком затруднительном положении, и мы сами весьма это переживаем; если же мы выдвинем несколько дивизий, а противник заставит нас отступить; к тому же это вызовет открытое столкновение между США и Китаем, то весь наш план мирного строительства полностью сорвется, в стране очень многие будут недовольны (травмы, нанесенные народу войной, еще не залечены, нужен мир). Поэтому лучше сейчас перетерпеть, войска не выдвигать, активно готовить силы, что будет благоприятнее во время войны с противником. Корея же, временно перенеся поражение, изменит форму борьбы на партизанскую войну. Мы созываем совещание ЦК, на котором будут присутствовать ответственные товарищи различных бюро ЦК. По этому вопросу еще не принято окончательного решения. Это наша предварительная телеграмма, хотим с вами посоветоваться. Если вы согласны, то мы готовы немедленно направить самолетом товарищей ЧЖОУ ЭНЬЛАЯ и ЛИНЬ БЯО к месту вашего отдыха, обсудить с вами это дело и доложить обстановку в Китае и Корее. Ждем ответа. МАО ЦЗЭДУН. 2.10.50 г.». (Телеграмма пришла Сталину 3 октября, в 15 часов 15 минут.)
Ссориться со Сталиным, конечно, было опасно, и Мао этого совсем не хотел. Просто ему в тот момент показалось, что «главного хозяина» можно переубедить, сославшись на объективные трудности. На всякий случай, правда, он в тот же день, 2 октября, набросал совершенно иную телеграмму «великому учителю», в которой сообщал: «Мы решили послать часть войск под названием «Добровольческая армия» в Корею». Эту телеграмму Мао пока задержал, решив сначала «прощупать» настроения генералиссимуса. Кто знает, может быть, Сталин примет его аргументацию?
4 октября во второй половине дня председатель собрал расширенное заседание политбюро ЦК КПК, на котором действительно присутствовали «ответственные товарищи различных бюро ЦК». На нем Мао заявил, что «после вступления наших войск в Корею может сложиться неблагоприятная ситуация». В то же время, добавил он, «мы почувствуем тяжесть на сердце, если будем только стоять рядом и наблюдать». Развернулась дискуссия, в ходе которой вновь большинство руководителей высказались против вторжения.
Но тут Мао получил ответ Сталина, не оставлявший никаких сомнений в том, что «главный хозяин», прочитав его последнюю телеграмму, пришел в крайнее негодование. Не сдерживая себя, Иосиф Виссарионович уже прямым текстом объяснил Мао Цзэдуну, что как раз открытого-то столкновения Китая с Америкой и добивался!
Текст его шифротелеграммы, посланной в Пекин в ответ на письмо Мао Цзэдуна от 2 октября, потрясает зловещей откровенностью: «Конечно, я считался... с тем, что, несмотря на свою неготовность к большой войне, США все же из-за престижа может (так в тексте. – А.П.) втянуться в большую войну, что будет, следовательно, втянут в войну Китай, а вместе с тем втянется в войну и СССР, который связан с Китаем Пактом взаимопомощи. Следует ли этого бояться? По-моему, не следует, так как мы вместе будем сильнее, чем США и Англия, а другие капиталистические европейские государства без Германии, которая не может сейчас оказать США какой-либо помощи, – не представляют серьезной военной силы. Если война неизбежна, то пусть она будет теперь, а не через несколько лет, когда японский милитаризм будет восстановлен как союзник США и когда у США и Японии будет готовый плацдарм на континенте в виде лисынмановской Кореи».
Сопоставление этой архисекретной шифротелеграммы с процитированной выше телеграммой Сталина от 27 августа 1950 года, предназначенной для Готвальда, не оставляет уже никаких сомнений в истинных геополитических намерениях генералиссимуса: ради мировой революции он готов был спровоцировать третью мировую войну!
5 октября разочарованный Мао вновь собрал расширенное заседание политбюро ЦК, на котором на этот раз дал слово ярому стороннику вторжения Пэн Дэхуаю. Страстное выступление последнего возымело действие: собравшиеся приняли нужное Сталину решение. Тогда же Мао назначил Пэна командующим «Добровольческой армией», которую, правда, еще предстояло создать. После этого председатель телеграфировал Сталину, что «солидаризуется с основными положениями» его письма и, пытаясь успокоить хозяина Кремля, заявил, что «пошлет в Корею не шесть, а девять дивизий».
ДО И ПОСЛЕ СМЕРТИ «УЧИТЕЛЯ»
Через шесть дней четыре полевые армии и три артиллерийские дивизии Народно-освободительной армии Китая (НОАК) под общим командованием Пэн Дэхуая вмешались, наконец, в корейский конфликт. Войска ООН дрогнули и покатились на юг. Но вскоре положение стабилизировалось. Американские и южнокорейские соединения, части и подразделения армий других стран стали оказывать мощное сопротивление, после чего Пэн принял решение приостановить наступление. Линия фронта замерла в районе 38-й параллели.
Но первые успехи «китайских народных добровольцев» в Корее окрылили Мао. Он даже начал думать, что эта кампания сможет окончиться победой, если станет, как до этого его собственная война в Китае, затяжной. Об этом он 1 марта 1951 года написал Сталину, а тот и со своей стороны настаивал: «Форсировать войну в Корее не следует, так как затяжная война, во-первых, даст возможность китайским войскам обучиться современному бою на поле сражения и, во-вторых, колеблет режим Трумэна в Америке и роняет военный престиж англо-американских войск».
В феврале 1951 года Сталин через руководителей Китая дал указание и индонезийским коммунистам активизировать борьбу за захват власти вооруженным путем. «Основная задача Компартии Индонезии на ближайшее время, – подчеркнул он в телеграмме секретарю Центрального комитета КПК Лю Шаоци, предназначавшейся для ЦК КПИ, – состоит не в «создании широчайшего единого национального фронта» против империалистов для «завоевания подлинной независимости» Индонезии, а в ликвидации феодальной собственности на землю и передаче земли в собственность крестьянам». Мировой пожар разгорался.
Но время шло, и война заходила в тупик. Китайская «добровольческая» армия, численность которой достигла в итоге 1 млн. человек, истекала кровью, и Мао в конце концов начал думать о том, как бы вывести ее из Кореи. С весны 1951 года он настойчиво, хотя и весьма осторожно, принялся проталкивать эту мысль в переписке со Сталиным, объясняя, что «противник имеет преимущество в огневых средствах».
Однако генералиссимус не давал «добро» на завершение конфликта. Война все еще оставалась ему нужна, а потому на встрече с Чжоу Эньлаем и другими членами китайской делегации, посетившими его в Кремле 20 августа 1952 года, Сталин был безапелляционен: «Эта война портит кровь американцам. Северокорейцы ничего не проиграли, кроме жертв, которые они понесли в этой войне. Американцы понимают, что эта война им невыгодна, и должны будут ее закончить, особенно после того, как выяснится, что наши войска остаются в Корее. Нужна выдержка, терпение, Конечно, надо понимать корейцев – у них много жертв. Но им надо разъяснить, что это дело большое. Нужно иметь терпение, нужна большая выдержка. Война в Корее показала слабость американцев... Корейцам надо помогать и поддерживать их... Американцы вообще не способны вести большую войну, особенно после корейской войны... Америка не может победить маленькую Корею... Какая же это сила?... Нет, американцы не умеют воевать. Особенно после корейской войны потеряли способность вести большую войну. Они надеются на атомную бомбу, авиационные налеты. Но этим войну не выиграть. Нужна пехота, но пехоты у них мало и она слаба. С маленькой Кореей воюют, а в США уже плачут. Что же будет, если они начнут большую войну? Тогда, пожалуй, все будут плакать».
В итоге Мао не смог тогда «с честью» выйти из трудного положения, отозвав свои войска из Кореи. Между тем вооруженное противоборство на Корейском полуострове легло колоссальным бременем на его страну, и, в отличие от Сталина, председатель оказался совсем не готов провоцировать мировую революцию в начале 1950-х годов. И не потому, что вдруг изменил своим левым взглядам. Просто НОАК не могла больше вести слишком дорогую войну.
11 марта 1953 года, через 6 дней после смерти Сталина, Чжоу Эньлай, прибывший в Москву на похороны «отца народов», передал Маленкову, Берии и Хрущеву, возглавлявшим теперь Советский Союз, настойчивую просьбу правительства КНР способствовать ускорению переговоров о перемирии в Корее. Со своей стороны, Маленков, Берия, Хрущев и другие советские руководители тоже выступили за прекращение войны. 19 марта Совет министров СССР постановил: «Было бы неправильно продолжать ту линию... которая проводилась до последнего времени, не внося в эту линию тех изменений, которые соответствуют настоящему политическому моменту и которые вытекают из глубочайших интересов наших народов, народов СССР, Китая, Кореи, заинтересованных в упрочении мира во всем мире и всегда искавших приемлемых путей к возможно более скорому окончанию войны в Корее». Одновременно из Москвы в Пхеньян был направлен специальный представитель для передачи новых советских инструкций Ким Ир Сену.
27 июля 1953 года в 10 часов утра представители Северной Кореи и КНР, с одной стороны, и командования войск ООН – с другой, подписали соглашение о прекращении огня.
