Олег Ржешевский
Иван Майский – посол Советского Союза в Великобритании.
Фото из книги "История отечественной дипломатии"
С развитием международного политического кризиса, который последовал за заключением Мюнхенского соглашения, захватом Германией Чехословакии и нападением Японии на союзную СССР Монгольскую Народную Республику, конкурировали два основных вектора советской внешней политики: превентивный, имевший целью предотвратить нападение Германии и ее союзников на СССР, и коалиционный, направленный на создание коалиции государств и народов для борьбы с агрессорами.
Советско-германским отношениям этого периода посвящена обширная литература. В Москве ясно понимали, что, несмотря на подписанный договор о ненападении, Германия остается главной угрозой для страны, и стремились, далеко не всегда лучшими решениями и заявлениями, выиграть больше времени для укрепления обороны. Менее освещена советская политика, направленная на создание коалиции государств и народов для борьбы с агрессорами.
В рамках доступных к настоящему времени отечественных и зарубежных документов остановимся на этом вопросе более подробно.
ДИАЛОГ НА ЗАПАДНОМ НАПРАВЛЕНИИ
Переговоры с Англией возобновились через неделю после подписания 28 сентября 1939 года советско-германского договора о дружбе и границе. 1 октября 1939 года Уинстон Черчилль, в то время первый лорд адмиралтейства (военно-морской министр), выступая по радио, сделал важное заявление: «То, что русские армии должны были находиться на этой линии, было совершенно необходимо для безопасности России. Во всяком случае, позиции заняты, и создан Восточный фронт, на который Германия не осмеливается напасть». 6 октября он пригласил советского посла в Великобритании Ивана Майского и в ответ на его вопрос: «Что Вы думаете о мирных предложениях Гитлера?» ответил: «Некоторые из моих консервативных друзей рекомендуют мир. Они боятся, что в ходе войны Германия станет большевистской. Но я стою за войну до конца. Гитлер должен быть уничтожен. Нацизм должен быть сокрушен раз и навсегда». Далее он разъяснил позицию британского правительства: «1) основные интересы Англии и СССР нигде не сталкиваются; 2) СССР должен быть хозяином на восточном берегу Балтийского моря, и он очень рад, что Балтийские страны включаются в нашу (то есть советскую), а не в германскую государственную систему; 3) необходимо совместными усилиями закрыть немцам доступ в Черное море; 4) британское правительство желает, чтобы нейтралитет СССР был дружественным по отношению к Великобритании». Так возобновились англо-советские переговоры, в ходе которых Англия стремилась «навести мосты», а СССР – не сжигать их.
21 февраля 1940 года нарком иностранных дел Молотов направил указание Майскому (оно адресовано и современным фальсификаторам истории) следующим образом разъяснить английскому правительству политику СССР в отношении Германии: «Первое. Мы считаем смешным и оскорбительным для нас не только утверждение, но даже просто предположение, что СССР будто бы вступил в военный союз с Германией. Второе. Хозяйственный договор с Германией есть лишь договор о товарообороте, по которому вывоз из СССР в Германию достигает всего 500 млн. марок, причем договор экономически выгоден СССР, так как СССР получает от Германии большое количество станков и оборудования, равно как изрядное количество вооружения, в продаже чего нам неизменно отказывали как в Англии, так и во Франции. Третье. Как был СССР нейтральным, так он и остается нейтральным, если, конечно, Англия и Франция не нападут на СССР и не заставят взяться за оружие. Упорно распространяемые слухи о военном союзе СССР с Германией подогреваются не только некоторыми элементами в самой Германии, чтобы запугать Англию и Францию, но и некоторыми агентами самой Англии и Франции, желающими использовать воображаемый «переход СССР в лагерь Германии» для своих особых целей в области внутренней политики».
9 мая 1940 года началось наступление вермахта на западном фронте, которое по своей силе, размаху, оперативному искусству и достигнутым результатам без преувеличения поразило мир. 22 июня, через 44 дня, Франция капитулировала. Вместе с ней под пятой вермахта оказались Норвегия, Дания, Бельгия, Голландия, Люксембург. Британский экспедиционный корпус, оставив вооружение, едва успел с помощью своего флота переправиться из района Дюнкерка через Ла-Манш и укрыться на Британских островах. Правительство У.Черчилля (с 10 мая он – премьер-министр) отклонило германские предложения о мирных переговорах, за которыми последовал «блитц» – немецкое воздушное наступление на Великобританию с целью «выбомбить» ее из войны. Но в «битве за Британию» (июнь–сентябрь 1940 года) немецкая авиация встретила решительный отпор сил противовоздушной обороны. На британских островах 20 августа с.г. торжественно отметили 70-летие этих событий. В результате больших потерь «люфтваффе», стойкости и мужества населения страны «блитц» не достиг поставленной цели.
СИТУАЦИЯ 1940 ГОДА
Скоротечное поражение англо-французской коалиции явилось для советского политического и военного руководства фактором стратегической внезапности, возросшей угрозы войны с Германией, которая начала переброску своих войск к советским границам. Встречи и беседы Молотова с Гитлером и его окружением 11–13 ноября в Берлине подтвердили наличие у Германии агрессивных замыслов, направленных против СССР, и в Москве различными путями стремились их нейтрализовать.
Тем временем в Великобритании под воздействием сложившейся обстановки, реальной угрозы высадки немецких десантов настроения стали заметно меняться в пользу СССР как потенциального союзника. Майский сообщал в Москву 19 июня 1940 года: «Вчера в конце дебатов по выступлению Черчилля в парламенте произошла следующая демонстрация: лейборист Джон Морган произнес небольшую речь, в которой он приветствовал назначение Криппса послом в Москву и призвал палату отметить прибытие Криппса «в эту великую страну и пожелать ему успеха в его работе». Со всех сторон (не только от лейбористской, но и с консервативной) раздались шумные одобрения, и все обернулись лицом к дипломатической галерее, в которой я сидел в числе других послов. Черчилль полуприподнялся со скамьи правительства и также обернулся в мою сторону, сделал дружественный жест по моему адресу рукой. Примеру Черчилля последовали ряд других министров, сидевших рядом».
Новый британский посол в Москве Криппс добился 1 июля 1940 года встречи со Сталиным и вручил ему послание Черчилля от 24 июня, в котором говорилось, что Германия угрожает Великобритании, а также Советскому Союзу, и высказывалось пожелание о восстановлении «обеими нашими странами» их прежних связей. По итогам беседы, которая длилась около трех часов, Криппс, сообщая, что она проходила «в дружеской, предельно открытой атмосфере», сделал вывод, что «русско-германское сотрудничество будет продолжаться» и выделил согласие Сталина на британское содействие в нормализации отношений с Турцией и решении проблемы черноморских проливов. Послание Черчилля придало еще большую активность британской политике на советском направлении. Угроза немецкого вторжения на территорию страны, «битва за Британию», возрастающее итало-немецкое давление на Балканах усилили стремление Великобритании добиться сближения с СССР и если не разрыва, то ослабления советско-германских отношений начиная с торговли, которую, впрочем, оценивали в Форин Офис как неудовлетворяющую запросы Германии. В Москве понимали всю сложность дипломатической обстановки и, чтобы избежать обострения отношений с Германией, 13 июля информировали немецкого посла фон Шуленбурга о содержании переговоров между Криппсом и Сталиным. 17 июля о них было объявлено в Лондоне.
22 октября Криппс от имени Черчилля предложил подписать между Великобританией и СССР секретное соглашение, которое сближало политику двух стран, предусматривало признание де-факто «власть Советского Союза в Эстонии, Латвии, Литве, Бессарабии, Северной Буковине и тех частях Польского государства, которые теперь находятся под советским главенством». Советской дипломатии приходилось уклоняться от «кардинальных» предложений английского правительства и в то же время не допускать ухудшения отношений с Великобританией как потенциальным союзником. Несмотря на изменившееся в Европе соотношение сил в пользу Германии, британские предложения в то время были неприемлемы. В Москве всё еще рассчитывали избежать войны с Германией. 24 февраля 1941 года в ответ на инициативу министра иностранных дел Антони Идена приехать в Москву для встречи со Сталиным в целях улучшения англо-советских отношений заместитель наркома иностранных дел А.Вышинский сообщил Криппсу, что «сейчас еще не настало время для решения больших вопросов».
МЕЖДУ АНГЛИЕЙ И ГЕРМАНИЕЙ
Вспоминая об усилиях немецкой разведки выяснить содержание переговоров между Лондоном и Москвой, Вячеслав Михайлович Молотов в беседе с писателем Иваном Стаднюком так охарактеризовал действия советского руководства: «Мы, несмотря на наш договор о ненападении с Германией, не делали никаких заверений о нашем желании соблюдать нейтралитет, если она начнет агрессию против Англии┘ а разговоры велись те, что нам было надо».
3 апреля Черчилль направил Сталину послание, в котором сообщил о растущей угрозе нападения Германии на СССР. Послание Черчилля, которое подтверждало сведения советской разведки, могло послужить поводом для письма Сталина, направленного, по некоторым данным, в апреле Гитлеру с запросом о причинах и целях сосредоточения войск вермахта у наших границ. Советский руководитель сообщил фюреру о том, что у него сложилось впечатление о подготовке Германии к нападению на СССР. В ответ Гитлер прислал «доверительное письмо», в котором говорилось, что «в Польше действительно сосредоточены крупные военные соединения, но что он, будучи уверен, что это не пойдет дальше Сталина, должен разъяснить, что сосредоточение его войск в Польше не направлено против Советского Союза, так как он намерен строго соблюдать заключенный пакт, в чем ручается своей честью главы государства».
 Госсекретарь США Гарри Гопкинс на встрече со Сталиным (снимок лета 1941 года) Фото из книги «История отечественной дипломатии» |
Вскоре последовал импульс недоверия и к английской политике в связи с прилетом в Англию 10 мая заместителя Гитлера по партии, нациста «номер три» Рудольфа Гесса и советскими подозрениями об англо-германском сговоре. Гесс, сам управляя самолетом, приземлился в Шотландии, недалеко от имения герцога Гамильтона, при поддержке которого рассчитывал накануне нападения Германии на СССР договориться о заключении мира между Германией и Англией. Как свидетельствуют доступные исследователям британские документы, относящиеся к миссии Гесса (часть их, и, может быть, главная, остается закрытой до 2017 года), советские подозрения на этот раз не подтвердились. Тем не менее Криппс предложил использовать «дело Гесса» для давления на Россию и получил в этом поддержку из Лондона. Суть давления заключалась в том, что если СССР удовлетворит ожидаемые германские требования, то вероятен англо-германский компромисс и СССР «останется один на один с Гитлером». Трезвый расчет в то время взял верх. Парламентский заместитель министра иностранных дел Великобритании Батлер на встрече 16 мая с Майским заверил советского посла в том, что «решимость правительства вести войну остается в полной силе» и «Гесс остается в Англии и будет рассматриваться как военнопленный».
Советская разведка начиная с 14 мая получала свою информацию о Гессе и его визитерах. Из материалов досье «Черная Берта» следует, что сообщения советской разведки в основном подтверждали официальное заявление британского правительства и вместе с тем содержат ряд невыясненных до настоящего времени обстоятельств. Вокруг дела Гесса возникло множество легенд, одна из них – в Англии. Британский хирург Томас, который в соответствии с порядком пребывания немецких военных преступников в тюрьме Шпандау, наблюдал за состоянием Гесса и написал об этом не одну книгу, на встрече с автором в 1986 году в Лондоне утверждал, что в тюрьме Шпандау находился кто-то другой, но не Гесс. Этому «двойнику» Томас сделал несколько рентгеновских снимков легких, но, по его словам, «остающихся на всю жизнь» следов сквозного ранения левого легкого, полученного Гессом в Первую мировую войну, не обнаружил.
ЗАОКЕАНСКИЙ СОЮЗНИК
Особое значение советское руководство придавало отношениям с Соединенными Штатами Америки как с потенциальным союзником.
Точкой отсчета можно считать пока недоступное письмо Сталина и Молотова, направленное в ноябре 1939 года президенту Франклину Рузвельту, в котором выражалась надежда, что «общими усилиями может быть восстановлен мир». Война СССР с Финляндией обострила советско-американские отношения. США объявили «моральное эмбарго» – фактический запрет торговли с СССР, оказывали помощь Финляндии, активно поддерживали ее в международных делах. Однако дипломатические отношения США и СССР в этот период не были однозначно негативными.
В дневнике Молотова содержится следующая запись его беседы с послом США в Москве Штейнгардтом 1 февраля 1940 года, который, задав вопрос о перспективах урегулирования советско-финского конфликта, продолжал: «После революции Рузвельт – единственный президент, являющийся другом Советов: Вильсон, Гардинг, Кулидж, Гувер не были друзьями СССР и не хотели его признавать. Вопреки общественному мнению Рузвельт пошел на признание. За последнее время многие обращались к нему с требованиями порвать отношения с СССР, но он на это не пошел». В ответ на вопрос Штейнгардта об угрозе независимости Финляндии Молотов ответил, что он не хочет представить дело так, будто советское руководство опасалось нападения одной Финляндии, но «при развертывании европейской войны враждебная к СССР Финляндия могла бы стать опасным очагом войны». Он подчеркнул, что «в отношении независимости Финляндии у СССР не было и нет никаких претензий».
Заключение мира с Финляндией, поражение Франции и англо-французской коалиции, обострение американо-японских противоречий способствовали развитию позитивной тенденции в советско-американских отношениях.
В апреле 1940 года начались регулярные встречи, а по существу, переговоры между США и СССР, которые с американской стороны преимущественно вел заместитель государственного секретаря США Самнер Уэллес, а с советской стороны Константин Уманский, посол СССР в США. В Москве возникавшие вопросы обсуждали в основном Молотов и Штейнгардт.
Главным камнем преткновения стала прибалтийская проблема. В Эстонии, Латвии и Литве под давлением Москвы к власти пришли промосковские правительства. В августе 1940 года по итогам проведенных выборов эти республики вошли в состав СССР. На их территории был создан Прибалтийский Особый военный округ. В отличие от Великобритании правительство США крайне отрицательно расценило эти события. Экономическое контрдавление в виде блокирования договорных поставок в СССР промышленного оборудования не могло принести и не принесло желаемых для США результатов. «Вот если бы СССР захотел купить в США 5 миллионов пальто, – заявил на одной из встреч с советскими представителями американский посол, – то он ручается, что Советский Союз получит эти вещи на следующий день». Министр финансов Генри Моргентау информировал Уманского, что «весь вопрос о военных заказах находится в руках Госдепартамента, к которому и надо адресовать требования».
Штейнгардт, убеждая советское руководство, что СССР своими действиями подорвал благожелательное к себе отношение американцев, в то же время подчеркивал, что после падения Франции произошла «коренная перемена во взглядах США на события в мире в сторону реализма, и сложившаяся обстановка благоприятствует постановке вопроса об улучшении советско-американских отношений». Штейнгардт указал, что США «положительно решили вопросы о вывозе 70% закупленного оборудования, фрахте американских судов для этой цели, высокооктановом бензине, продаже вагонных осей и ожидают, что СССР сделает что-либо для дальнейшего улучшения взаимоотношений».
Учитывая предстоящие в начале ноября президентские выборы (Рузвельт был избран на третий срок), советское руководство отказало настойчивым требованиям немецкой стороны опубликовать официальное сообщение о предстоящем визите Молотова в Берлин (11–13 ноября 1940 года) до этих выборов и приняло неординарное по тем временам решение – сообщило в Вашингтон о своем согласии на открытие 15 декабря консульства США во Владивостоке, переговоры о котором велись по инициативе США уже длительное время. В условиях обострявшихся американо-японских соглашений это был рискованный для СССР шаг в правильном направлении. «Важно отметить, – писал 5 декабря 1940 года американскому послу в Японии госсекретарь США Корделл Хэлл, – что почти одновременно с визитом (Молотова в Берлин. – О.Р.) советское правительство начало действовать более разумно и доброжелательно в решении многих вопросов, касающихся отношений между американским и советским правительствами».
В наступившем 1941 году советско-американские отношения медленно продолжали улучшаться. В первых числах января правительство США сообщило о своем согласии отменить «моральное эмбарго», а затем 21 января Уэллес в беседе с Уманским (это была их 15-я встреча) сделал важное заявление: «Если бы СССР оказался в положении сопротивления агрессору, то США оказали бы ему помощь».
Позитивные результаты в ходе советско-американских переговоров этого периода достигались с большим трудом, осложнялись взаимными, подчас необоснованными претензиями, и отношения во многом оставались натянутыми, но тенденция к сближению, обусловленная нараставшей угрозой агрессии как против СССР, так и против США, тем не менее прокладывала дорогу. Большая заслуга в этом принадлежала Рузвельту. Один из ведущих американских историков Уоррен Кимболл пишет в своей книге о Рузвельте: «Он уже давно склонялся к мнению (в противовес оценкам Госдепартамента. – О.Р.), что политика Советского Союза носит скорее не коммунистический, а националистический характер, более прагматична, нежели идеологизирована».
Надо сказать, что некоторые оценки Штейнгардтом международного положения и политики СССР, несмотря на неприятие советского режима, помогали Рузвельту объективнее разобраться в обстановке. «Основная ошибка союзной, а затем и английской дипломатии, – писал Штейнгардт 2 октября 1940 года в Вашингтон, – заключалась в том, что она была постоянно направлена на то, чтобы попытаться побудить Советский Союз предпринять определенные действия, которые если и не привели бы к военному конфликту с Германией, то повлекли бы за собой настоящий риск возникновения такого конфликта». И далее: «Если говорить о советской политике, как я ее понимаю, то она направлена на то, чтобы избежать войны, и, конечно, чем дальше удастся предотвратить нападение Германии и Японии, вовлеченных где бы то ни было в большие войны, тем успешнее будет собственное сопротивление». О «тупом упорстве» Уэллеса говорил Штейнгардт на одной из бесед с советскими дипломатами.
Реалистичной была оценка расстановки сил в американской политике и у советской дипломатии. Но, видимо, ей не хватало гибкости. Уманский и Уэллес, по взглядам американских историков, не нашли «общего языка», не доверяли друг другу, что усложняло обстановку на переговорах. Уманский сообщал в Москву, что, по его мнению, Уэллес «тяготеет к более враждебному нам лагерю┘ Он занимает как бы центристское положение между сторонниками сближения типа Икеса, Моргентау, Гопкинса и обозленной антисоветской кликой буллитовской масти». Но это уже имело второстепенное значение. Главное – ко времени нападения Германии на СССР Рузвельт и Черчилль пришли к общему решению о том, что Великобритания и США поддержат СССР в борьбе против нацистской агрессии.
15 июня 1941 года Черчилль сообщил Рузвельту: «Судя по сведениям из всех источников, имеющихся в моем распоряжении, в том числе и из самых надежных, в ближайшее время немцы совершат, по-видимому, сильнейшее нападение на Россию┘ Если разразится эта новая война, мы, конечно, окажем русским всемерное поощрение и помощь, исходя из того принципа, что враг, которого нам нужно разбить, – это Гитлер». Рузвельт ответил, что он поддержит «любое заявление, которое может сделать премьер-министр, приветствуя Россию как союзника».
Секретность переговоров строго соблюдалась. По распоряжению Рузвельта переписке о советско-американских переговорах был присвоен специальный код. В Лондоне Иван Майский, вероятно, не получал необходимой информации о переговорах. В его дневнике, изданном недавно Институтом всеобщей истории и архивом РАН, содержится следующая запись, сделанная во второй половине дня 21 июня 1941 года: «После «ланча» меня спешно вызвали в Лондон по просьбе Криппса». (Майский находился на даче.) Криппс «┘хотел знать, сочтет ли...советское правительство... возможным сотрудничать с Англией в случае германского нападения или предпочтет действовать независимо? Я не мог дать определенного ответа на вопрос Криппса и обещал немедленно снестись с Москвой». Страницы истории хранят еще немало загадок.
В предвоенные годы расчеты уберечь страну от войны с нацистской Германией не оправдались. Вместе с тем СССР, Великобритания и США достигли перед нападением Германии на СССР важных договоренностей о создании антигитлеровской коалиции. Это был крупнейший дипломатический прорыв того времени.
