Июньские уроки 41-го года

Гранитный солдат Брестской крепости напоминает о подвигах и о бдительности.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)

22 июня наша страна отметит очень важную дату в своей и в мировой истории – 70 лет начала Великой Отечественной войны, которая унесла, по официальным данным, 26,6 млн. жизней наших граждан. Она стала самым жестоким испытанием всех материальных и духовных сил нашей страны и самой суровой проверкой боевых качеств Красной армии и Красного флота. Наш народ, наше государство, его вооруженные силы разгромили агрессора, которому покорились десятки стран Европы, водрузили победное знамя над Рейхстагом. Но до сих пор продолжаются споры, что стало причиной неудач первых месяцев сражений, того, что наши войска откатились от западных границ до Волги, а потом с огромным напряжением сил дошли до Берлина.

Да, гитлеровская Германия по многим параметрам была наиболее отлаженной и грозной военной машиной в мировой истории. И нашей стране, нашему народу выпала важнейшая миссия сыграть главную роль в ликвидации нацистского государства, в разгроме его военной машины. В отечественной исторической науке по разным причинам до сих пор многие сильные стороны этой машины недоучитывались, а некоторые практически не упоминались. Между тем их полный учет делают нашу победу в Великой Отечественной войне еще более впечатляющей. Историками еще и не вскрыты в комплексе все важные проблемы и просчеты, которые имелись у наших вооруженных сил накануне войны. Неполнота этих оценок, выводов имеет значение и для современности.

ВОЙНА МОТОРОВ

Сталин был безусловно прав, когда говорил, что будущая война, ставшая для нас Великой Отечественной войной, – это «война моторов». И для обеспечения Красной армии «моторами» делалось очень и очень многое – и в количественном, и в качественном отношении перед войной. Но в формуле «войны моторов» содержалось и определенное упрощение. Сама формула не включала в себя немало важных компонентов технического оснащения Красной армии и Красного флота, особенно оснащение средствами связи и управления.

«Война моторов» с новым уровнем организации и управления предполагала и новые оперативные формы применения разнородных сил и средств, которые, в свою очередь, приводили к весьма значительным изменениям и в стратегии. Раскрытие, по выражению выдающего отечественного военного историка и теоретика Александра Андреевича Свечина, «оперативной тайны» будущей войны вело бы к познанию и того, что можно назвать «стратегической тайной». В данном случае «стратегической тайны» Второй мировой войны. Разгадка же оперативно-стратегических замыслов зависела и от понимания политико-идеологических установок инициатора Второй мировой войны – гитлеровской, нацистской Германии.

Познание «оперативной тайны» будущей войны во многом зависело и от понимания того, какие оргштатные формы принимают войска, нацеленные на реализацию новых оперативно-стратегических задач. Забегая вперед, можно сказать, что одним из наиболее рельефных воплощений этого было формирование в вермахте еще в середине 1930-х годов танковой группы – прообраза будущих танковых армий. В Красной армии в этот период создавались мехкорпуса, затем танковые корпуса, потом снова мехкорпуса┘ О танковых группах (танковых армиях) в тот период речь в РККА не шла. Положение дел со связью в начальный период войны маршал войск связи Андрей Белов в своем послевоенном труде оценивал как крайне неудовлетворительное. Он писал о том, что в начале войны в силу недостаточного уровня производства радиостанций радиосвязь, особенно в звене Генеральный штаб – фронт – армия, ни организационно, ни материально не была в полной мере подготовлена к решению задачи управления в новых условиях.

Маршал Георгий Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» писал, что недооценка роли радиосвязи в современной войне в Советском Союзе шла с самого верха: «И.В.Сталин недостаточно оценивал роль радиосредств в современной войне, а руководящие военные работники не сумели своевременно доказать ему необходимость организации массового производства армейской радиотехники».

И дело было не только в самих средствах связи, но и в организации управления с использованием радиосвязи, к чему были плохо подготовлены штабы и командиры. Белов писал: «Положение усугублялось серьезными недостатками в самой организации управления войсками. Многие командиры и штабы не имели навыков управления войсками по радио с помощью коротких распоряжений, допускали отрыв от средств связи, развертывали пункты управления в неподготовленных местах». В последующем советским Государственным комитетом обороны была принята серия масштабных мер по выправлению положения дел со связью в руководстве войной и конкретными военными действиями. К 1943 году положение с обеспечением средствами связи Красной армии стало значительно улучшаться, в том числе за счет поставок по ленд-лизу.

Следует напомнить, что гитлеровское военное командование приложило огромные усилия для нарушения связи, для разрушения системы управления войсками РККА в западных округах с первых же минут развязывания военных действий 22 июня 1941 года – особенно в оперативном звене. Слабость в обеспечении средствами связи, в управлении войсками в сочетании с упомянутыми действиями гитлеровцев были среди важнейших факторов, определивших тяжелые поражения и огромные потери РККА летом и осенью 1941 года.

Значительные проблемы со связью имелись перед началом Великой Отечественной войны и в авиации РККА, и в танковых войсках. По данным, приводимым современным исследователем Михаилом Барятинским, из 832 танков Т-34, имевшихся в приграничных военных округах на 1 июня 1941 года, только 221 машина была оснащена радиостанциями. Оставляло желать лучшего и качество этих радиостанций. В результате – резкое снижение боевых возможностей даже тех мехкорпусов, которые были почти полностью укомплектованы танками, в том числе новейшими, которых не было у гитлеровского вермахта; к этому следует еще добавить огромный некомплект автомобильной техники в мехкорпусах, резко снижавший их мобильность, реальные возможности по сосредоточению и развертыванию.

Ситуация с оснащением «тридцатьчетверки» – этого выдающегося творения советских оружейников – средствами радиосвязи, по ряду данных, не очень изменилась и в первой половине 1942 года. По оценкам, приводимым этим же автором, с января по июль 1942 года Сталинградский тракторный завод, например, отправил в войска 2140 танков Т-34, из них только 360 с радиостанциями, то есть примерно около 17%. Примерно такая же картина наблюдалась и на других заводах. Фронтовики отмечали, что невысоким было и качество внутренней связи на танках Т-34 выпуска 1941–1942 годов.

Положение дел с оснащением наших танков адекватными средствами радиосвязи радикально изменилось к лучшему лишь в 1943 году.

В обеспечении реальных боевых возможностей танков огромную роль, наряду со средствами связи, играли (играют) прицелы для танковых орудий. У наших танков были проблемы (на протяжении не одного года) и с качеством прицелов. Значение высококачественных прицелов особенно рельефно проявилось в ходе танковых боев и сражений на Курской дуге летом 1943 года, когда в частях и соединениях вермахта и войск СС появились «Тигры» (Т-VI), «Пантеры» (Т-V), модернизированные средние танки Т-IV с длинноствольной пушкой.

22 июня 1941 года наша страна столкнулась с чудовищной гитлеровской военной машиной. Фото из книги «1941»

РАЗВЕДКА ПОЛЯ БОЯ

Не следует упускать из виду и проблемы с техникой, необходимой для ведения тактической и оперативной разведки. В частности, в наших вооруженных силах до конца Великой Отечественной войны так и не появился специальный самолет серийного выпуска для разведки и корректировки артиллерийского огня, подобный знаменитой «раме» («Фокке-Вульф 189»), которая широко использовалась гитлеровскими войсками, существенно повышая их боевые возможности.

В СССР в ходе войны был создан в КБ Сухого самолет-разведчик, аналогичный «Фокке-Вульф 189», с такой же компоновкой фюзеляжа (трехместный двухбалочный самолет с двумя двигателями воздушного охлаждения – «проект РК»). Однако по разного рода причинам он так и не был запущен в серию. После войны на базе модернизированного «проекта РК» был создан самолет-разведчик Су-12, значительно больший по размерам, чем «рама». Но и он в серийное производство запущен не был.

Как отмечали немецкие специалисты, одной из задач такого рода самолетов было наблюдение за продвижением своих войск. (Это крайне важная функция боевого управления, которая часто недоучитывается в наших Вооруженных силах. Оценивая общую боевую обстановку, вышестоящим инстанциям нельзя полагаться лишь на доклады нижестоящих штабов и командиров.) Достаточно большое число таких самолетов-разведчиков необходимо было для ведения практически постоянного наблюдения (и аэрофотосъемки) одних и тех же районов. При этом в германских вооруженных силах много внимания уделялось тому, чтобы данные аэрофотосъемки (и разведданных из других источников) не оставались в виде «коллекций» в высших штабах, а немедленно размножались и в требуемом количестве срочно рассылались в войска. К тому же «Фокке-Вульф» был весьма малоуязвимой машиной, на что обратили внимание многие асы советских Военно-воздушных сил.

Один из командующих гитлеровского люфтваффе фельдмаршал Альбрехт Кессельринг в своих воспоминаниях отмечал, что завоевание господства в воздухе германскими ВВС в первые дни войны против СССР обеспечила «прекрасно проведенная аэрофотосъемка» (и в целом «непрерывная воздушная разведка»). Благодаря этому, по оценке Кессельринга, в больших количествах советские самолеты были поражены на земле. К сожалению, этому во многом способствовал довоенный запрет высшего советского руководства сбивать гитлеровские самолеты, вторгавшиеся в воздушное пространство СССР. В результате, по ряду оценок, люфтваффе смогло практически беспрепятственно осуществить сотни разведывательных полетов над войсками приграничных военных округов РККА в предвоенные месяцы 1941 года.

Завоевание гитлеровцами господства в воздухе позволило, в свою очередь, бомбардировщикам, штурмовикам и истребителям люфтваффе наносить удары по советским войскам, продвигающимся к линии фронта и от нее как в пешем строю, так и по железным дорогам, а также по обнаруженным местам скопления советских войск, усилить поддержку с воздуха действий танков и пехоты по подавлению местных очагов сопротивления (или по отражению попыток частей Красной армии зайти во фланг гитлеровских войск).

Что касается ВВС Красной армии, то, как отмечает в своем исследовании отечественный современный автор Борис Хазанов, «разведывательная и корректировочная авиация исполняла в предвоенный период роль «золушки советских ВВС». Она не получала ни современной материальной части, ни опытных экипажей».

В вермахте накануне вторжения в Советский Союз значительно большее внимание, чем в наших вооруженных силах, уделялось средствам радиотехнической разведки. На первом этапе Великой Отечественной войны это давало дополнительные, весьма важные данные для германского командования для нанесения ударов по важнейших элементам системы военного управления, особенно в оперативном звене, и даже в оперативно-стратегическом звене.

Если говорить о Красном флоте, то здесь тоже ощущались острые проблемы со связью, с радиолокационными средствами, с морскими самолетами-разведчиками, с современными скорострельными орудиями для ПВО, с минными тральщиками и их современным оснащением (которое создавало бы для соответствующих сил РККФ адекватные возможности иметь дело с донными акустическими и магнитными минами).

В целом высшее советское государственно-партийное руководство и высшее военное командование накануне Великой Отечественной войны и в ее начальный период не смогло обратить должного внимания на многие «тонкие характеристики» технической оснащенности РККА и РККФ. В значительной мере это было прямым следствием сверхцентрализации системы принятия решений по вопросам военного строительства в СССР и массовых репрессий в отношении высококвалифицированных военных специалистов и работников оборонной промышленности.

Средства связи, аэрофотосъемки, радиоразведки, радиолокации – все это были «нерапортоемкие средства» в отличие от танков, самолетов боевой авиации, надводных кораблей и подводных лодок (с понятием «нерапортоемкие средства» меня познакомили работники ВПК Совмина СССР в 1980-е годы. – А.К.). В «рапортоемкие», по их определению, попадало более воздействующее на воображение оружие – ракеты, танки, самолеты ударной авиации.

ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА ГЛУБОКОЙ ОПЕРАЦИИ

Советская военная мысль с конца 1920-х годов упорно работала над поиском новых оперативных форм ведения боевых действий, которые могли бы в полной мере использовать возможности танков и авиации, массированное применение которых обозначилось на Западном фронте еще в конце Первой мировой войны. Теория «глубокой операции» начала проверяться на практике во второй половине 1930-х годов. Она отрабатывалась в ходе серии маневров и военных игр в Белоруссии, в Киевском и других округах. Формулы «глубокой операции» прошли апробацию и в ходе военно-стратегической игры, проводимой Генштабом РККА в 1936 году. Далее, как отмечают наши авторы фундаментального труда «История военной стратегии России», в ее развитии наступила совершенно недопустимая пауза, связанная с массовыми репрессиями командного состава Красной армии. У гитлеровского вермахта такой паузы в развитии аналогичных концепций, их отработки не было. Возвращение теории «глубокой операции» в арсенал способов ведения вооруженной борьбы в нашей стране произошло лишь в 1940 году: в декабре 1940 года на совещании высшего командного состава РККА незадолго до этого назначенный командующим Киевским особым военным округом Жуков выступил с докладом «Характер современной наступательной операции» (вскоре Жуков будет назначен НГШ РККА). В этом докладе фактически развивались идеи Триандафилова, Тухачевского, Эйдемана (которых уже не было в живых) и ряда других советских авторов теории «глубокой операции», разработанной ими еще в начале 1930-х годов.

К этому времени гитлеровцы уже применили дважды подобные «оперативные формулы», разгромив в ходе скоротечных боевых действий в 1939 году Польшу, а затем Францию, Англию, Бельгию и Голландию в 1940 году.

Анализируя этот опыт, Жуков говорил в своем докладе о «решительном применении» немцами «танковых дивизий и мехкорпусов», но он не отметил наличие у вермахта танковой группы (прообраза танковых армий), состоящей из трех (!) корпусов.

При этом в действиях немецких танковых войск не было таранных танковых ударов, где главную роль играли бы тяжелые «танки прорыва» (которым отводилась значительная роль в ряде советских и зарубежных разработок по проведению наступательных операций). Танковые соединения, в составе которых были лишь легкие и средние танки, применялись иным образом. Германия не обладала тяжелыми танками вплоть до 1943 года. (Нельзя не вспомнить, что Свечин предостерегал советских разработчиков теории «глубокой операции» против увлечения таранными ударами.)

У Жукова же в докладе значительный акцент был сделан на то, как немцы тщательно готовились к прорыву укрепрайонов. Хотя было известно, что в ходе кампании 1940 года немцы практически не штурмовали укрепрайоны, а обходили их, обойдя прежде всего с севера «Линию Мажино», там, где она была недостроена.

(На то, что немцы действовали в обход «линии Мажино», обратил внимание в своем заключительном выступлении на этом совещании нарком обороны СССР Тимошенко.)

Опираясь на хорошо поставленную войсковую разведку, танковые части и соединения вермахта не «прогрызали» оборону противника, а находили пути прорыва на оперативную глубину противника на стыках соединений, на их флангах, понимания все сложности обеспечения взаимодействия противостоящих им соединений, объединений┘ В сочетании с массированным применением диверсионных групп в тылу противника, с хорошо скоординированным с действиями сухопутных войск ударами авиации танковые и механизированные войска вермахта прежде всего нарушали систему управления войсками, создавали во многих случаях хаос и панику, оказывая мощное психологическое воздействие на противника. В целом, видимо, эта сторона действий немецких танковых и механизированных войск была недооценена советским военным командованием в 1940–1941 годах.

Сила психологического воздействия их глубокого проникновения в боевые порядки и оперативные тылы противника была представлена в одном из рассказов известного французского писателя и военного летчика Антуана де Сент-Экзюпери, наблюдавшего с воздуха действия танковых войск вермахта в 1940 году. Он писал: «Враг уяснил себе одну очевидную истину и пользуется ею. Люди занимают немного места на необъятных просторах земли. Чтобы построить солдат сплошной стеной, их потребовалось бы сто миллионов. Значит, промежутки между войсковыми частями неизбежны. Устранить их, как правило, можно подвижностью войск, но для вражеских танков слабо моторизованная армия как бы неподвижна. Значит, промежуток становится для них настоящей брешью. Отсюда простое тактическое правило: «Танковая дивизия действует, как вода. Она оказывает легкое давление на оборону противника и продвигается только там, где не встречает сопротивления». И танки давят на линию обороны. Промежутки имеются в ней всегда. Танки всегда проходят».

Далее Сент-Экзюпери писал: «Эти танковые рейды┘ наносят непоправимый урон, хотя на первый взгляд они производят лишь незначительные разрушения (захват местных штабов, обрыв телефонных линий, поджог деревень). Танки играют роль химических веществ, которые разрушают не сам организм, а его нервы и лимфатические узлы. Там, где молнией пронеслись танки, сметая все на своем пути, любая армия, даже если с виду она почти не понесла потерь, уже перестала быть армией. Она превратилась в отдельные сгустки. Вместо единого организма остались только не связанные друг с другом органы. А между этими сгустками, как бы отважны ни были солдаты, – противник продвигается беспрепятственно. Армия теряет боеспособность, когда она превращается в скопище солдат».

Эти оценки Сент-Экзюпери – весьма ценный элемент вскрытия «оперативной тайны» Второй мировой войны.

1941 год стал самым трагическим в истории нашего народа. Фото из книги «1941»

СТРАТЕГИЧЕСКАЯ ВНЕЗАПНОСТЬ

Крупной проблемой в числе тех, с которыми столкнулось партийно-государственное руководство СССР и высшее военное командование Красной армии, было отсутствие в СССР перед началом Великой Отечественной войны теории военной стратегии (включая вопросы стратегического руководства (управления), столь же глубоко проработанной, как оперативное искусство и тактика. Вообще, более или менее откровенно профессиональные авторы стали писать о проблемах с разработкой вопросов стратегии в СССР в тот период где-то в середине 1980-х годов, по прошествии примерно четырех десятилетий после победоносного завершения нашей страной Великой Отечественной войны. До этого доминировали взгляды и публикации совершенно иного толка.

Предупреждающие сообщения разведчиков, даже не вызывавшие сомнений, не могли сыграть той роли, которую они должны и могли бы сыграть, если бы вплетались в канву адекватных реальностям того периода политико-военных и стратегических воззрений государственного руководства и высшего военного командования СССР. Это сказывалось даже и на том, как докладывались руководству разведданные.

Многим отечественным историкам известно, что в 1930-е годы преподавание военной стратегии в академиях было прекращено, а сама тема военной стратегии необоснованно стала прерогативой лишь высшего партийно-государственного руководства страны.

Жертвой этого запрета оказались и Тимошенко, и Жуков, и их ближайшее окружение в Наркомате обороны, в Генштабе РККА – все те, кто по своим должностным обязанностям призван был заниматься не только вопросами оперативного искусства, но и стратегией.

По-видимому, этот запрет был связан с тем пониманием высшим партийно-государственным руководством СССР природы военной стратегии, в соответствии с которым, как отмечали многие видные отечественные и зарубежные военные теоретики, она не только находится в подчинении у политики, но и вся «пронизана политикой». Отсюда – рассмотрение вопросов военной стратегии высшими военными профессионалами воспринималось партийно-государственными руководителями Советского Союза в тот период как вторжение военных в сферу «большой политики», которая в тот период нашей истории стала прерогативой исключительно узкого круга лиц, а фактически одного человека.

Первые директивы, ушедшие в войска после начала гитлеровской агрессии, подтверждают, что у высшего советского партийно-государственного руководства и военного командования непосредственно перед войной не было адекватного понимания политико-идеологического характера войны, которая была развязана против нашей страны, как войны тотальной, войны на уничтожение – и не только советского строя, но и на уничтожение великороссов и большинства других этносов нашей страны. Между тем именно такой политико-идеологический характер войны, максималистские цели, ставившиеся в отношении Советского Союза нацистским руководством Германии, во многом и определяли характер использовавшейся военной стратегии и обеспечивающих ее реализацию форм оперативного искусства.

Не учтена была у нас в необходимой мере также программная книга Гитлера «Майн кампф» (много раз издававшаяся в Германии в 1920-е и 1930-е годы).

***

В своих воспоминаниях об этом говорил Георгий Константинович Жуков (в полном их варианте, опубликованном уже в 1990 году): со стороны вермахта «внезапный переход в наступление всеми имеющимися силами, притом заранее развернутыми на всех стратегических направлениях, не был предусмотрен». Далее Жуков говорит: «Ни нарком обороны, ни я, ни мои предшественники Б.М.Шапошников, К.А.Мерецков, ни руководящий состав Генштаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день компактными группировками на всех стратегических направлениях». То есть Жуков говорил здесь о характере стратегической внезапности, с которой пришлось иметь дело командованию РККА в 1941 году.

Жуков оговаривается, что «нельзя сказать, что все это вообще свалилось нам, как снег на голову», поскольку в Наркомате обороны, в Генштабе РККА изучали «боевую практику гитлеровских войск в Польше, Франции и других странах». Но очевидно, что при этом упускались из виду определенные детали, оказавшиеся принципиально важными 22 июня 1941 года и в последующие дни, недели, месяцы гитлеровской агрессии против СССР. Нарком обороны Тимошенко на совещании руководящего состава РККА заявил о том, что война на Западе 1940 года ничего нового в стратегическом отношении не привнесла; новое, по его оценке, появилось лишь в оперативном искусстве. Он не смог оценить того, как радикально новые оперативные формы повлияли на стратегию и обеспечили скоротечный разгром такой первоклассной военной державы, как Франция – что было для всех, в том числе и для советских политических и военных руководителей большой неожиданностью.

Между тем в отечественной военной науке имелся глубокий и серьезный труд, в котором давалась оценка нового качества того, что продемонстрировал вермахт в 1939 году, разгромив в считанные дни Польшу. Речь идет о профессоре Военной академии им. Фрунзе комдиве Георгии Иссерсоне.

Как отмечал этот комбриг в своей книге «Новые формы борьбы», вышедшей в свет в 1940 году, несмотря на очевидный рост напряженности в отношениях между Польшей и Германией еще с конца 1938 года, вылившейся накануне войны в открытые взаимные угрозы, начало военных действий оказалось небывалой стратегической внезапностью. «...Когда 1 сентября (1939 года. – А.К.) германская армия с полностью развернутыми силами открыла военные действия, перейдя границы бывшей Польши на всем протяжении, граничащем с Германией, это все свалилось как небывалая в таком виде стратегическая внезапность».

Далее Иссерсон сделал исключительно важное сопоставление этого события и развертывавшейся на Западе Второй мировой войны в целом с тем, что имело место в начальный период Первой мировой войны: «Никто не может теперь сказать, когда же произошла мобилизация, сосредоточение и развертывание – акты, которые по примеру прошлых войн, и в частности Первой мировой империалистической войны, вполне определены рамками во времени» (выделено автором. – А.К.).

Иссерсон сделал вывод: «История столкнулась с новым явлением». По его оценке, все разработки военных теоретиков относительно «армии вторжения» как первого эшелона, за которым выступает масса главных сил, оказались несостоятельными. Масса главных сил сразу же была приведена в действие. Георгий Иссерсон при этом обратил внимание на то, что о таком способе развязывания войны открыто писала германская печать накануне самой войны.

Недавно генерал армии Махмут Гареев справедливо вспомнил об этом крупном достижении отечественной военной науки┘

Ряд ветеранов советской разведки неоднократно в беседах с автором отмечали, что в докладах, в разведывательных обзорах акцент прежде всего делался не на добытых данных относительно уровня управления у вероятного противника, умении руководить в наступательных операциях огромными массами войск, а на численности и структуре его вооруженных сил, их дислокации, наличии основных видов вооружений и военной техники, ее тактико-технических характеристиках и т.п. В результате складывалась механистическая картина, не дававшая представлений о реальных боевых возможностях опаснейшего противника, постигшего «оперативную тайну» Второй мировой войны. Такого рода доклады разведки делались с учетом настроений и менталитета высшего руководства страны, его уровня понимания управления в военно-стратегической сфере. И по этим данным соотношение сил выглядело неплохо (даже если возможности вермахта и его союзников завышались). И высшее руководство СССР не могло допустить, что при таком соотношении сил Гитлер и командование вермахта могут решиться на войну с Советским Союзом не с ограниченными, а с самыми решительными целями, свойственными тотальной войне, с целями, напрямую вытекавшими из идеологии германского национал-социализма.