Ненужный поход

Мемуары читать всегда приятно. За редким исключением они стилистически обработаны, что придает им дополнительную занимательность. Но все-таки гораздо интереснее дневники. В отличие от воспоминаний они пишутся для себя, а потому более откровенные. Мемуарист сочиняет постфактум, а потому вынужден как-то оправдывать собственные ошибки, в то время как пишущий дневник работает в режиме реального времени и не может воспользоваться спасительным «послезнанием».

Автор рецензии в силу профессиональных интересов прочел довольно много воспоминаний коллаборантов. Как правило, их создатели всячески дистанцируются от идеологии гитлеровского национал-социализма, мысля себя независимой третьей силой, а также предпочитают забыть (а то и прямо отрицать) совершенные военные преступления (например, расстрелы мирных граждан в ходе контрпартизанских операций).

В дневниках подобных умолчаний меньше. В свое время мне пришлось работать в архиве с дневником военнослужащего русского батальона в составе 9-й армии вермахта «Белый крест» некоего Николая Ранцена. Он с большим энтузиазмом писал о расстрелах евреев и комиссаров, выражал радость, что «наши» (немцы) взяли Киев, сожалел о смерти генерала люфтваффе Эрнста Удета и полковника Вернера Мельдерса.

Жаль, что подобных источников мало. Опубликованы дневник рядового 29-й дивизии СС «Каминский» Ивана Вашенки и записная книжка генерал-майора власовской армии Василия Малышкина, в архиве ФСБ лежит дневник другого власовца, генерал-майора Федора Трухина.

Поэтому появление дневника Ростислава Вадимовича Завадского (1908–1944) не может не радовать. Как не может не радовать обстоятельная вступительная статья и комментарии подготовившего публикацию историка Олега Бэйды (Москва).

Дневник Завадского не столь политически тенденциозен, как текст Ранцена. Сын эмигрантов, он жил в Бельгии и с началом войны записался в Валлонский легион (373-й батальон вермахта, в дальнейшем 28-я дивизия СС «Валлония»). Завадский надеялся, что начавшаяся агрессия Гитлера против Советского Союза является войной не против России, а только против большевизма. Поэтому и поступил в качестве зондерфюрера (переводчика) на службу бельгийских коллаборантов.

Сразу же начались сомнения: «Нетактичные намеки и разговоры одних, видимая нелюбовь других. Мы, русские – гунны, дикари, народ, который вообще надо уничтожить. И это идеалисты, поднявшие знамя борьбы с коммунизмом». Что уж тут говорить о немцах – здесь сплошное разочарование. Уже в ноябре 1941 года Завадский прямо пишет, что кампания затягивается – «немцы зарвались, и конец войны здесь будет не такой, как они предполагали».

На какое-то время Завадский покидает легион и становится начальником полиции украинского города Щербиновка (Дзержинск). Про свою новую деятельность пишет скупо. Например, что арестовал собственного заместителя. Правда, тогда же сочиняет стишок о казнях прежних главных активистов.

Возвратившись в батальон, Завадский формирует в его составе подразделение из русских коллаборантов. Одно из немногих радостных (наряду с посещениями богослужений – Ростислав Вадимович был глубоко верующим человеком) событий, зафиксированных в дневнике. В дальнейшем, как пишет Бэйда, когда их командир лежал в госпитале, большая часть подчиненных зондерфюрера дезертировала. Похоже, и им он был чужим.

Значительная часть эмигрантов, служивших в составе немецкой армии или ее сателлитов, мечтали о новом «кубанском походе». Напомню, в ходе Второго кубанского похода Белая армия достигла больших успехов, освободив Кубань, Причерноморье и часть Ставропольской губернии. Поэтому он стал в сознании его участников не меньшей легендой, чем Первый кубанский (ледяной) поход или бои армии генерала Врангеля в Крыму. Тогда белые отстаивали (и отстояли!) свою честь. Отстояли ли ее Завадский и другие коллаборанты в своем ненужном походе?