Немецкий народ жестоко поплатился за коварство, нелепые амбиции и бесчеловечность своих лидеров. Хорошо бы ему не повторить былых ошибок в новом тысячелетии. Фото Reuters
С момента окончания европейской фазы Второй мировой войны и Великой Отечественной войны прошло 70 лет, и многое забылось, несмотря на лозунг: «Никто не забыт, и ничто не забыто». А ведь кое-что не мешает и вспомнить, особенно – немцам, для лучшего понимания, чем могла стать послевоенная Россия для Германии и какой могла бы стать Германия, если бы не проамериканская позиция ее элиты в западных зонах оккупации. Размышления на эту тему имеют отнюдь не только историческое, но и вполне злободневное значение для России, Германии и всей Европы.
ИДЕЯ РАСЧЛЕНЕНИЯ – АНГЛОСАКСОНСКАЯ
18 июля 1945 года на втором заседании глав правительств на Берлинской конференции в Потсдаме Черчилль задал вопрос, положивший начало интересному обсуждению, суть которого излагаю по стенограмме:
«Черчилль. Я хочу поставить только один вопрос. Я замечаю, что здесь употребляется слово «Германия». Что означает теперь «Германия»?..
Трумэн. Как понимает этот вопрос советская делегация?
Сталин. Германия есть то, чем она стала после войны. Никакой другой Германии сейчас нет. Я так понимаю этот вопрос.
Трумэн. Да, но должно же быть дано какое-то определение понятия «Германия». Я полагаю, что Германия 1886 года или 1937 года – это не то, что Германия сейчас, в 1945 году.
Сталин. Она изменилась в результате войны, так мы ее и принимаем.
Трумэн. ...Как же мы определим понятие «Германия»?
Сталин. Давайте определим западные границы Польши, и тогда яснее станет вопрос о Германии. Я очень затрудняюсь сказать, что такое теперь Германия. Это страна, у которой нет правительства, у которой нет определенных границ, потому что границы не оформляются нашими войсками. У Германии нет никаких войск, в том числе и пограничных, она разбита на оккупационные зоны. Вот и определите, что такое Германия. Это разбитая страна...»
Однако Германия существовала, хотя и находилась в бедственном положении. Причем немцы жили скудно не только в советской зоне оккупации – в западных зонах жизнь для простых немцев тоже сахаром не была. Да еще и как не была! Особенно – для немецких военнопленных в англосаксонских лагерях, где нередко условия жизни становились преддверием смерти.
Краткая же хронология по теме такова.
После поражения в 1945 году Германию разделили на четыре оккупационные зоны: американскую, английскую, французскую и советскую.
В декабре 1946 года англосаксы объединили свои зоны в Бизонию (не от уничтоженных янки бизонов, а от словосочетания «двойная зона»).
На Лондонском совещании, проходившем с февраля по июнь 1948 года, США, Великобритания и Франция приняли решение о присоединении французской зоны оккупации к Бизонии. И в апреле 1949 года это слияние произошло с образованием уже «Тризонии» под управлением трехсторонней Верховной союзнической комиссии.
Далее процесс объединения зон не пошел, и единой Германии не получилось. Возобладал процесс разъединения, а в сентябре 1949 года этот процесс завершился образованием прозападной Федеративной Республики Германии.
Противовесом созданию ФРГ стало провозглашение 7 октября 1949 года Германской Демократической Республики, ГДР. То есть ГДР была создана после создания союзниками ФРГ.
Уже эта краткая хронология позволяет понять – кто вел дело к закреплению расчленения Германии после 1945 года. Можно напомнить и о планах ослабления Германии, разрабатывавшихся в 1945 году Генри Моргентау – о чем чуть позже…
При этом надо бы знать и то, что Сталин всегда склонялся к варианту пусть и буржуазно-демократической, но демилитаризованной единой Германии вне блоков – по типу нейтральной Австрии. Так же мыслил, к слову, и Берия. Но и об этом – позднее, а пока вернемся к исходной точке, за которую примем обсуждение проблемы на Московской конференции министров иностранных дел СССР, США и Великобритании 19–30 октября 1943 года. Тогда государственный секретарь США Корделл Хэлл представил документ «Основные принципы капитуляции Германии», и 25 октября 1943 года на заседании, начавшемся в 16 часов 12 минут и закончившемся в 18 часов 54 минуты, был поднят вопрос о послевоенном статусе Германии.
Наиболее настойчив был тогда английский министр иностранных дел Энтони Иден. Хэлл, «вбросив» документ, больше отмалчивался, а Молотов умело уходил от однозначных ответов, которые связали бы нам руки раньше времени.
Чтение полной записи хорошо показывает искусство Молотова как переговорщика, однако здесь приведены, естественно, лишь некоторые извлечения из стенограммы:
«Иден. Относительно постоянного статуса Германии. Мы хотели бы разделения Германии на отдельные государства, в частности. Мы хотели бы отделения Пруссии от остальной части Германии. Мы хотели бы поэтому поощрять... сепаратистские движения в Германии... Было бы интересно узнать мнение Советского правительства по этому вопросу...
Молотов. Я отвечаю г-ну Идену и г-ну Хэллу: во всех мероприятиях союзников, направленных на максимальное обезвреживание Германии как агрессивного государства, Советское правительство поддерживает Великобританию и Соединенные Штаты Америки. Этого достаточно или недостаточно?
Иден. Я хотел бы знать, что вы, г-н Молотов думаете по вопросу, который мы обсуждаем. В Лондоне... мы пришли к заключению, что было бы исключительно интересно знать ваше мнение и мнение маршала Сталина относительно расчленения Германии... Задача заключается в том, следует ли тут применять силу...»
Как видим, само понятие «расчленение» пришло в словарь переговоров от англосаксов. При этом Иден очень хотел узнать – согласна ли Москва на насильственное расчленение, а Молотов ссылался на то, что «Советское правительство, вероятно, несколько отстало в изучении данного вопроса», и объяснял это тем, что «наши руководители сейчас заняты больше военными проблемами».
Говоря «наши руководители», Молотов имел в виду не только Сталина, но и вообще все советское руководство, поскольку серьезные вопросы Сталин всегда, даже когда оставлял решение за собой, обсуждал – в том или ином составе – коллегиально. Осенью же 1943 года все в Москве были действительно крайне загружены текущими проблемами. Перед тем как решать – расчленять или не расчленять Германию, ее надо было победить.
Однако Молотов все же заявил, что «мы такие меры не считаем исключенными».
СУДЬБА ГЕРМАНИИ НА ВЕСАХ ТЕГЕРАНА И ЯЛТЫ
Вскоре вопрос обсуждался уже «Большой тройкой» – на Тегеранской конференции, проходившей в столице Ирана с 28 ноября по 1 декабря 1943 года. «Под занавес», 1 декабря, Рузвельт в 15 часов 20 минут в беседе со Сталиным с глазу на глаз между завтраком и круглым столом спросил: «Будем ли мы обсуждать вопрос о раздроблении Германии?»
Сталин ответил: «Не возражаю».
И когда в 16 часов начался круглый стол, Рузвельт сразу же заявил, что он хотел бы обсудить вопросы о Польше и Германии.
Вначале разговор коснулся Польши, но затем Сталин спросил: какие еще имеются предложения? Рузвельт тут же откликнулся: «Расчленение Германии». Видно, очень уж американского президента интересовал этот вопрос и особенно – точка зрения Сталина на него.
Интересовала она и Лондон.
Далее – по стенографической записи:
«Черчилль. Я за расчленение Германии. Но я хотел бы обдумать вопрос относительно расчленения Пруссии. Я за отделение Баварии и других провинций от Германии.
Рузвельт. ...Я хотел бы изложить составленный мною лично два месяца тому назад план расчленения Германии на пять (!!! – С.Б.) государств.
Черчилль. ...Корень зла Германии – Пруссия».
Итак, англосаксы уже в 1943 году не просто планировали создание нескольких временных оккупационных зон в Германии, но строили планы государственного раздробления единой Германии на ряд карликовых государств. По сути, это была идея нового Вестфальского мира 1648 года, на два с лишним века исключившего немцев – как единый великий народ – из европейской истории. Понадобились воля и гений лидеров типа Бисмарка, чтобы воплотить в реальность чаяния и устремления многомиллионной немецкой массы к единой родине. Теперь же англосаксы затевали новый раздел Германии.
Наметки были таковы:
Рузвельт. ...Пруссия должна быть ослаблена и уменьшена в... размерах... Во вторую часть... должны быть включены Ганновер и северо-западные районы Германии. Третья часть – Саксония и район Лейпцига. Четвертая часть – Гессенская провинция, Дармштадт, Кассель и районы, расположенные к югу от Рейна, а также старые города Вестфалии. Пятая часть – Бавария, Баден, Вюртемберг. Каждая из этих пяти частей будет представлять собою независимое государство. Кроме того, из состава Германии должны быть выделены районы Кильского канала и Гамбурга...
Черчилль. Вы изложили «полный рот всего»... Я считаю, что существуют два вопроса: один разрушительный, а другой – конструктивный. У меня две мысли: первая – это изоляция Пруссии... вторая – это отделение южных провинций Германии – Баварии, Бадена, Вюртемберга, Палатината – от Саара до Саксонии включительно... Я считаю, что южные провинции легко оторвать от Пруссии и включить их в дунайскую конфедерацию...»
Сталин спокойно выслушивал все эти прожекты и молчал. И лишь когда Рузвельт и Черчилль выболтались, а Черчилль еще и проболтался, что хотел бы иметь некую южную конфедерацию (безусловно – лояльную к бриттам), Сталин счел необходимым вмешаться.
«Сталин. Мне не нравится план новых объединений (Сталин имел в виду, конечно, искусственные, «лоскутные» объединения. – С.Б.) государств... Как бы мы ни подходили к вопросу о расчленении Германии, не нужно создавать нежизнеспособного объединения дунайских государств. Венгрия и Австрия должны существовать отдельно друг от друга...
Рузвельт. Я согласен с маршалом Сталиным...
Черчилль. Я не хочу, чтобы меня истолковали так, как будто я не за расчленение Германии. Но я хотел сказать, что если раздробить Германию на несколько частей, тогда, как это говорил маршал Сталин, наступит время, когда немцы объединятся.
Сталин. Нет никаких мер, которые могли бы исключить возможность объединения Германии.
Черчилль. Маршал Сталин предпочитает раздробленную Европу?
Сталин. При чем здесь Европа? Я не знаю, нужно ли создавать четыре, пять или шесть самостоятельных германских государств. Этот вопрос нужно обсудить. Но для меня ясно, что не нужно создавать новые объединения...»
Сталин был сдержан в Тегеране по ряду причин.
Шла война, и если бы немцы были извещены о том, что союзники, кроме обеспечения разгрома и капитуляции Германии, намерены ее потом еще и расчленить, то сопротивление немцев, и так ожесточенное, еще усилилось бы. России, ведущей в одиночестве реальную войну против Германии, это было ни к чему.
Но Сталин сразу не очень поддержал идею расчленения и в принципиальном отношении. Он уже в начале войны громко сказал на весь мир: «Гитлеры приходят и уходят, а Германия, а народ германский остаются», – и это было не просто звучной формулой, но и убеждением Сталина.
Разрушая Берлинскую стену, эти люди и не вспоминали уже, по чьей инициативе их страна была разделена.
Фото Reuters |
Впрочем, в конце 1943 года до практической постановки вопроса о судьбе послевоенной Германии было еще далеко.
Но время шло, вермахт терпел поражение за поражением, советские войска вошли в Европу и в Германию. Становилось понятно, что планы обескровить и обессилить Россию в ее конфликте с Германией не удались. Наоборот, Россия однозначно становилась в будущем наиболее значимой европейской державой. И планы расчленения Германии начали отходить для союзников на второй и более дальний план. Начальник британского генерального штаба Алан Брук записывал в дневнике:
«Расчленить ли Германию или постепенно превратить ее в союзника, чтобы через двадцать лет дать отпор угрозе со стороны русских, существующей уже сейчас? Я предлагал второе и был уверен, что отныне мы должны смотреть на Германию совсем с другой точки зрения. Господствующая держава в Европе уже не Германия, а Россия... Поэтому сохраните Германию, постепенно восстанавливайте ее и включите в западноевропейский союз».
Общая направленность идеи здесь заявлена вполне внятно. Так же как не могло быть двух мнений относительно смысла следующей констатации дневника Брука:
«К несчастью, все это приходится делать под прикрытием священного союза между Англией, Россией и Америкой. Политика нелегкая...»
Похоже, Сталин быстро уловил изменения позиции англосаксов в отношении будущего Германии, и на Крымской (Ялтинской) конференции уже не Рузвельт и Черчилль, а Сталин раз за разом возвращался к проблеме целесообразности расчленения Германии. Но не столько для того, чтобы поддержать эту идею, сколько для того, чтобы уяснить себе: чем дышат в этом направлении наши «заклятые» союзники?
Недаром уже в первый день Крымской конференции – 4 февраля 1945 года, в ответ на предложение Черчилля назначить на 5 февраля заседание по политическим вопросам, «а именно, – как уточнил Черчилль, – о будущем Германии, если у нее будет какое-либо будущее», Сталин коротко и веско ответил: «Германия будет иметь будущее».
В Ялте Сталин умно и умело выявлял суть отношения Рузвельта и Черчилля к проблеме устройства послевоенной Германии и заявил, что «если союзники предполагают расчленить Германию, то так надо и сказать».
Черчилль (точнее, английская элита, конечно) уже видел Германию как будущего партнера против России, что подтверждает и дневник Брука.
Рузвельт (точнее, элита США) в тот момент еще склонялся к максимальному ослаблению Германии. В конце концов янки затеяли Вторую мировую войну в том числе и для того, чтобы избавиться от Германии как от опаснейшего экономического конкурента.
Показательно, что вскоре после смерти Рузвельта уже Трумэн, поселившись в Белом доме, утвердил директиву объединенных начальников штабов США и Великобритании генералу Эйзенхауэру № 1067 от 11 мая 1945 года. В основу директивы была положена программа бывшего министра финансов в правительстве Рузвельта, Генри Моргентау. А целью программы было расчленение Германии и ее аграризация.
В части промышленности директива предписывала:
«а) запретить и предотвратить производство чугуна и стали, химикалиев, цветных металлов, станков, радио и электрооборудования, автомобилей, тяжелого машинного оборудования... кроме как для целей предотвращения голода или беспорядков или болезней, могущих угрожать оккупационным войскам;
б) запретить и предотвратить восстановление предприятий и оборудования этих отраслей промышленности, кроме как для нужд оккупационных войск».
Однако людей, заинтересованных в послевоенном развитии экономики Германии – под контролем США, конечно, – было в Вашингтоне и Нью-Йорке все-таки больше. Но курс на новую промышленно развитую Германию, экономика которой к концу войны была в основном сохранена, возобладал не сразу.
Поэтому Черчилль выражался все более расплывчато, зато Рузвельт гнул и в Ялте свое, заявляя, например, 5 февраля 1945 года, что в «нынешних условиях» он «не видит другого выхода, кроме расчленения». Рузвельт вопрошал при этом: «На какое количество частей? На шесть-семь или меньше?»
Сталин и в Ялте не очень возражал, когда слышал от партнеров слово «расчленение». И формально на Крымской конференции было принято решение о таком изменении условий капитуляции Германии, при котором в число мер по осуществлению союзной верховной власти в Германии входили бы меры не только по полному разоружению и демилитаризации Германии, но и ее расчленению.
СТАЛИН И БЕРИЯ – ЗА ЕДИНУЮ ГЕРМАНИЮ
Тем не менее 26 марта 1945 года, когда в соответствии с решениями, принятыми в Ялте, в Лондоне начала работу комиссия по расчленению Германии, советский представитель в комиссии Федор Тарасович Гусев по поручению Советского правительства направил председателю комиссии Идену письмо, где было сказано:
«Советское правительство понимает решение Крымской конференции о расчленении Германии не как обязательный план расчленения Германии, а как возможную перспективу для нажима на Германию с целью обезопасить ее в случае, если другие средства окажутся недостаточными».
В этом направлении Сталин постепенно и продвигался в ходе уже Потсдамской конференции. В предпоследний день работы Конференции он дважды прямо говорил о необходимости «какого-то центрального административного аппарата Германии», без которого «общую политику в отношении Германии трудно проводить».
В тот же день, когда решался вопрос о сохранении Рурского промышленного района в составе Германии, Сталин предложил в итоговом документе Конференции зафиксировать, что Рурская область остается частью Германии.
Английский министр иностранных дел Бевин поинтересовался, почему ставится этот вопрос, и Сталин пояснил, что «мысль о выделении Рурской области вытекала из тезиса о расчленении Германии», а далее сказал: «После этого произошло изменение взглядов на этот вопрос. Германия остается единым государством. Советская делегация ставит вопрос: согласны ли вы, чтобы Рурская область была оставлена в Германии? Вот почему этот вопрос встал здесь».
Трумэн сразу же согласился. Бевин (очень уж Лондону хотелось наложить на Рур свою лапу) сослался на необходимость консультаций со своим правительством и прибавил: «Мы предлагаем на известное время никакого центрального немецкого правительства не создавать».
Сталин и тогда жестко возражать не стал – ситуация была очень сложной. Однако вопрос о восстановлении централизации управления единой Германией поднял именно русский вождь. А саботировать этот вопрос стали англосаксы.
И об этом не надо забывать ни русским, ни немцам.
Собственно, принципиальную позицию СССР в отношении единой Германии Сталин высказал еще 9 мая 1945 года в обращении к советскому народу в День Победы над Германией:
«Германия разбита наголову. Германские войска капитулируют. Советский Союз торжествует победу, хотя он и не собирается ни расчленять, ни уничтожать Германию».
Так кто расчленил Германию?
А теперь – о якобы намерении Берии провести в 1953 году чуть ли не реставрацию капитализма в ГДР…
Берия действительно смотрел на ситуацию в ГДР трезво, поэтому и к перспективе форсированного социалистического развития ГДР относился скептически. Берия считал, что даже при наличии подкармливаемой по плану Маршалла Федеративной Республики Германия и финансировании Америкой экономического и социального развития ФРГ, успешный социализм в ГДР возможен, но при умной и очень постепенной политике руководства и СССР, и ГДР…
Вопрос этот обсуждался в советском руководстве уже после смерти Сталина – незадолго до июньских событий 1953 года в ГДР, и дискуссия разгорелась в Кремле серьезная. Большинство склонялись к временному отказу от строительства социализма, Молотов соглашался лишь на отказ от форсированных темпов.
Позиция Берии была, как всегда, обдуманной – его секретариат недаром получил от него распоряжение отыскать знатока экономики стран народной демократии. Поэтому «германский» документ Совмина СССР от 2 июня 1953 года был содержательным и конкретным – вполне в стиле Берии. Стиль этот заключался в том, что при разработке сложных специфических проблем «ЛП» определял общее направление, а разработку мер и рекомендаций оставлял экспертам. Соответственно анализ ситуации, данный в приложении к июньскому распоряжению Совмина, обнаруживал хорошее знание германских реальностей (например, там имеются даже рекомендации относительно линии поведения по отношению к рядовым участникам молодежной религиозной организации «Юнге Гемайнде» и т.д.).
Поэтому и рекомендующая часть была разумной:
– свернуть коллективизацию, ограничившись обществами по совместной обработке земли;
– рычагом воздействия на деревню сделать машинопрокатные станции;
– отказаться от политики вытеснения средних и мелких частных предприятий и, напротив, предоставлять им кредиты, сырье, энергоносители;
– пересмотреть пятилетний план ГДР в пользу более широкого развития промышленности группы «Б» для производства товаров широкого потребления;
– принять меры к укреплению законности и искоренять голое администрирование во всех сферах жизни Германии, в том числе – в отношении Церкви и духовенства;
– поставить задачу политической борьбы за восстановление национального единства Германии и заключение мирного договора.
В идеологии такого подхода чувствуется тот точный прагматизм, который был характерен именно для Берии. При этом у Берии в «германском» вопросе – в части идеи объединенной Германии – был некий авторитетный единомышленник, хотя поддержать Берию он уже не мог.
Имеется в виду… Сталин. 7 апреля 1952 года он подписал исправленный им проект ноты правительства СССР правительству США по вопросу о мирном договоре с Германией. Ранее, в направленной 10 марта 1952 года ноте в адрес США, Великобритании и Франции, СССР предлагал выработать мирный договор «при непосредственном участии Германии в лице общегерманского правительства» после свободных общегерманских выборов при гарантии последующего нейтралитета Германии (то есть невхождения объединенной Германии в НАТО).
Заканчивалась советская нота так:
«Именно в настоящее время решается вопрос, будет ли восстановлена Германия как единое независимое миролюбивое государство, входящее в семью миролюбивых народов Европы, или останется в силе раскол Германии и связанная с этим угроза войны в Европе».
Нейтральная Германия Западу не требовалась, и раскол, напротив, усиливался. Усиливались холодная война и европейская напряженность, ФРГ стала европейской основой НАТО, ничуть не увеличив при этом свою внешнюю безопасность…
Иными словами, все пошло так, как оно пошло.
И пошло не в интересах Германии, России и Европы в целом.