Елена Исаева
Занятие студии "Луч". Апрель 1970 года.
Фото Анатолия Лемыша
Когда произносишь слово «луч», сразу хочется добавить: «света в темном царстве». Но это на автопилоте. А на самом деле даже во всем самом светлом, связанном с юностью, «Луч» остается одним из счастливых воспоминаний, одним из лучей, освещавших и расцвечивавших тогда нашу студенческую жизнь. Журфак, статьи Писарева и Добролюбова, письмо Маркса в «Отечественные записки», добросовестно конспектируемые в недрах читального зала, полиграфические машины, основы редактирования, введение в литературоведение, а вечером – счастье – студия – стихи!
Сбегая по ступенькам журфака, чтобы завернуть за угол и оказаться в ДК МГУ (где теперь опять церковь), я каждый раз вспоминала:
«И ты сбегаешь
по ступенькам,
Так не похожа на других,
Угроза всех моих стипендий,
И если б только для моих!» –
это ранние стихи Волгина, которые выучила еще в школе и даже не представляла, что когда-нибудь познакомлюсь с ним лично. Удивительное дело – совершенно не помню, чтобы была зима или осень. Почему-то то время сохранилось в памяти сплошной весной, как ни сентиментально это самой теперь кажется.
Мой «Луч» – начало и середина 80-х. В голове все время звучали стихи («Натыкаясь друг на друга»):
«Ее спина вполне оголена,
ее коса – как очередь за водкой
у остановки
«Электрозаводской»,
имеется в виду ее длина» – Юлик Гуголев,
«...Чтоб из бомбы водородной
удалили водород...» – Вика Гетьман (социальный мотив, между прочим!),
«И кровь на нашей простыне
напоминала карту мира» – Леша Ефимов (это первые эротические мотивы),
«Ведь пахнут волосы твои
как яблоневый цвет» – совсем еще юный и романтичный Димка Быков,
«Кто варит варенье в июле,
Тот жить собирается с мужем...» – Инна Кабыш,
«За мамой под вечер заходит
Знакомый ее аспирант...» – Ира Антонова,
«Унося в переулки
свой извилистый внутренний
мир», – Вадик Степанцов (еще до маньеризма).
«Уж поздно, но не съеден торт,
Который бережет от стресса» – Ира Артамонова – наша с Быковым подруга, иногда приходившая в «Луч», но так и не рискнувшая что-либо вынести на всеобщее услышанье. Быков потом продолжил:
«В редакции
«Советский спорт»
взахлеб трудилась поэтесса». (Она там работала.)
Вообще было много стихотворных переписок, «пересмешек», «продолжалок». Перед экзаменом по «античке» я, например, написала длинное (вместо того, чтобы готовиться) послание к царю Соломону, которое начиналось словами:
«А в меня бы Соломон
влюбился,
Если бы в ту пору я жила?..» –
прочла на студии. Быков тут же – за пятнадцать минут – сочинил и выдал послание к Клеопатре, которое заканчивалось, кажется, так:
«Такую страсть за золото
не купишь!
Да я тебе еще не так спою!
Но нет! Ты мне показываешь
кукиш
И выпускаешь на меня змею!»
Помню свое первое обсуждение. Помню, как хотелось провалиться сквозь землю, когда, обсуждая мои сточки из «Морячка»:
«Он задорно бескозырку носит
И еще не знает в жизни драм,
Он сейчас мой телефон
попросит –
Телефона я ему не дам», –
встал Гуголев и сказал что-то типа того, что я слишком много о себе понимаю, что вот он бы, например, вовсе и не попросил бы моего телефона. Это сейчас мы с Юликом дружим, а тогда я его страшно боялась, потому что он был очень красивый и очень агрессивный. А еще одна женщина встала и сказала, что, видимо, девочка думает: в литературу можно впорхнуть легко – как на пуантах в танцкласс, а на самом деле это большой и серьезный труд. А я и до сих пор считаю, что впорхнуть вполне можно на пуантах – куда угодно. А труд, он начинается потом, когда осознаешь – куда впорхнула!
Но Быков заступился за меня и сказал, что нечего меня кирпичом по голове бить, а, наоборот, надо холить и лелеять, и тогда я вырасту вся талантливая. И до сих пор я за это ему благодарна, и до сих пор считаю, что к начинающим поэтам надо бережно относиться и поливать их, как цветы, а не топтать ногами – мол, кто выживет, тот и молодец (как предлагал Твардовский – топить, как котят, а кто выплывет, тот и останется). На самом деле по счастливому свойству моей памяти и, надеюсь, вашей тоже «кирпичи» забываются, а запоминаются «пуанты»: просветленные лица людей, читающих стихи, ночная Москва, «Оладьи» на Герцена, песня про трамвай Ирины Богушевской (театр МГУ заходил к нам дружить), первый раз увиденные Юнна Мориц, Новелла Матвеева, Юрий Ряшенцев, Виктор Коркия, первый раз прочитанные Екатерина Горбовская, Вероника Долина, Гандлевский, Бунимович, Искренко, Иртеньев... И Игорь Леонидович Волгин, который, как бы мы все ни взрослели (не хочется говорить «старели»), остается прежним. И его слова: «Понятно, как это написано: ветер дует – лира звучит. Нет, так не годится. Вы должны научиться играть на своей лире сами! Не язык должен вами управлять, а вы языком!» – и это программа на всю жизнь.
Короче, если продолжить мою незамысловатую метафору, то с помощью «Луча» мы все тогда легко и счастливо вошли в литературу –
Мы все туда впорхнули
на пуантах.
Неплохая строчка для начала стихотворения. Надо дописать...
