Павел Диденко Виктор Арсланов. Постмодернизм и русский «третий путь»: tetrium datur российской культуры XX века. – М.: Культурная революция, 2007, 656 с.
По названию книги можно предположить, что она относится к неувядаемому жанру «патриотической» литературы и посвящена противопоставлению великой традиции русской классики XX века (спасительного «третьего пути» мировой культуры) малопочтенному западному постмодернизму. Но уже во «Введении» автор, доктор искусствоведения, профессор, ведущий научный сотрудник НИИ Российской академии художеств Виктор Арсланов (р. 1947) сопрягает три темы: понятие «извилистого круга» Ж.Делеза, анализ самого, может быть, загадочного полотна мировой живописи «Аллегория благоразумия» Тициана и спор Ленина с Плехановым по аграрному вопросу в 1905 году! Арсланов настолько свободно играет с постмодернистским стилем (характерные названия глав и разделов: «Негодяи, «разорванное сознание» и философское понятие материи», «Постмодернизм, М.Булгаков и «квартирный вопрос»»), что возникает иная догадка: а не постмодернист ли он сам?
Дух полемики действительно присутствует, но мы плохо поймем автора, если не примем во внимание другую сторону дела – постмодернизм, в его изображении, тоже есть «третий», срединный путь. Между какими крайностями проходит «середина»? В последнем интервью Ж.Деррида указал: между плюралистической европейской демократией и экстремистской исламской справедливостью.
Два варианта tetrium datur XX века – духовно-артистическую линию М.Булгакова – М.Нестерова – О.Мандельштама – А.Твардовского и «дерридасовскую улицу» современной интеллектуальной культуры объединяет ответ на один вопрос, остающийся ключевым, «проклятым» и в XXI веке. Его, по мнению автора, удачно сформулировал Ж.Делез: «Сократ отличает себя от софиста, но софист себя от Сократа не отличает и ставит под сомнение законность такого отличения».
Трудно отрицать, что элемент современной софистики содержится в самом постмодернизме. Но столь же трудно не согласиться, что в текстах постмодернистов (уровня Ж.Делеза, Д.Прециози, Т.Митчелла, Поля де Мана) присутствует и даже берет верх элемент противоположный. Необычность дискурса «деконструкции» в том, что Сократ не только разрешает софистам свободно излагать свои мнения, но позволяет «нечистому разуму» говорить им самим, Сократом. Толстовщина невиданных масштабов! Вместе с тем постмодернистский Сократ – широкая натура, не видящая никаких препятствий, чтобы от смиренного озвучивания расхожих мнений временами возвращаться к своему, отличному от претенциозной софистики слову. По оценке автора, из всех оракулов нашего времени, левых и правых, только Деррида сумел сказать о важнейших событиях современности (например, о советской «перестройке») нечто близкое к «правде сущей, правде прямо в душу бьющей». На чем же держится эта заметная в постмодернизме его сократическая сторона, хотя и тесно слитая с игровыми формами? В последнем счете – на неистребимости западного духа вообще. Духа фаустовского, без шпенглеровских кавычек.
А какая сила пришла на помощь российской творческой элите 30–40-х годов в ее столкновении с «темной демократией» шариковщины и смердяковщины? По описанию Арсланова, эта подмога – типичный для нашей истории, известный со времен Смуты феномен неизбежного размежевания с уравнительной стихией. В 1930-е годы волна плебейской уравнительности поднялась особенно высоко. Но тогда же плебейская справедливость стала раздваиваться на люмпенскую и собственно плебейскую, которой присущи черты народного аристократизма, отмеченные еще Монтенем. Герои русской литературы XX века Василий Теркин, Федор Кузькин, Иван Денисович принадлежат как раз к этому народному типу, «коллективному Сократу», сумевшему отличить себя от софиста. Словом, если фаустовская форма на Западе – от Бога, то же самое надо говорить и о «теркинском» начале в России. Но «мы имеем дело не с рефлексией античности или Возрождения, а с неким самозарождением классической художественной структуры на совершенно иной жизненной почве, в иных условиях и обстоятельствах». Каким образом союзу культуры и подъема низов к образованию, свету истины и красоты, удалось выжить, какая общая логика соединения противоположностей вырастает из русского «третьего пути» – об этом рассказывается в книге (в центре ее подробный анализ переломной для духовной жизни страны литературной дискуссии 1939–1940 гг.).
Автор выдвигает гипотезу: порочный круг нашей истории XX века, возникший по причине нетрадиционного решения проблем модернизации страны, временами становился парадоксальным основанием и для разрывов этого круга, выхода в «большой мир» культуры и истории. Подобные разрывы и прежде создавали то, что именуется «великой цепью бытия». Объективная логика возникновения порочных кругов и их разрывов, определившая историю России в XX веке, нашла отражение в найденной философско-литературным «течением» 30-х годов логической формуле: не только вопреки (провалам, катастрофам, поражениям), но в известной мере и благодаря возможен выход. Эта логика поиска щели между «вопреки» и «благодаря», преодолевающая логоцентризм идеалистической диалектики, по наблюдениям автора, поразительно соответствует исканиям современной естественной науки, бьющейся над загадкой живого (И.Пригожий). Арсланов с особым вниманием исследует узловые пункты духовной жизни XX века, в первую очередь точки пересечения идей «течения» (а также духовной традиции всей русской классической культуры) и постмодернизма (последняя глава книги – «Жак Деррида и Мих. Лифшиц: две концепции «щели»»). Опыт этих пересечений, смысл, проскальзывающий между жерновами истории, человечество пока не усвоило. Но вынуждено будет усвоить, может быть, и ценой катастроф.
Подчеркнем особенность автора как исследователя: он не «поклонник успеха», а потому способен на объективную оценку и тех явлений культуры, которые на текущий день числятся неудачей, поражением ≈ творческим, моральным, историческим. Ему близка мысль Ж.Деррида о возможности «весьма удавшейся неудачи». Читая книгу, ощущаем, как сквозь ее строки вдруг начинает просвечивать многоцветный и многослойный смысл эпохи, в которую жили и творили М.Булгаков, О.Мандельштам, А.Платонов, Мих. Лифшиц, Г.Лукач, – тот смысл, который не укладывается в популярные концепции и схемы нашего недавнего прошлого.
Имеет ли сегодня шанс высокая русская культура? Арсланов хочет верить в это, обращаясь к творчеству Михаила Кураева, Сергея Юрского – на фоне ликующего отечественного, довольно пошлого, на его взгляд, постмодернизма. К слову, книга увлекает не только философскими идеями и историческим анализом, но и литературной критикой. Так, глава о М.Булгакове раскрывает писателя, которого мы не знали. Превосходны искусствоведческие разборы полотен М.Нестерова, П.Кончаловского (в контексте классики Тициана и Леонардо), что не удивительно для читателя, знакомого с трудами Арсланова по теории и истории изобразительного искусства. Автор опирается на архивные источники, малоизвестные материалы литературных и философских дискуссий от двадцатых годов до наших дней. Как живые, возникают полузабытые или оклеветанные реальные персонажи (А.Воронский, В.Александров, И.Сац, Е.Усиевич), заслуживающие, по словам В.Лакшина, того, чтобы «по силе нравственного и интеллектуального влияния» на кровообращение нашей литературы они стояли рядом с самыми славными именами русской культуры XIX века.
Написанная в ярком публицистическом стиле (без ущерба для глубины содержания), книга должна вызвать сильные чувства у представителей главных современных враждующих «церквей» – либералов и «патриотов». Брешь в негласном сговоре которых она, по замыслу автора, призвана пробить.
Дарья Гармоненко