Сергей Шестов Тошносартр
не шуми, сука-улица, ай,
ты лучше, наверно, утихни
не хочу быть поставленным
зверем в решеченных твоих закромах
двубессмысленно пение в небе
далекой шутихи
отдается в колодце и зеркале
тьма ходового ума
если я и хотел быть когда-то
ложнохудожником
то, уж точно, пардон,
не заказывал этот глумливый багет
превращение дробного в целое,
возгонка различия
в тождество – хирургическое мастерство
бесконечно чужого O’key
испытывать влечение к слову
к солнцу, к сонному олову
ободняться на дне дуновения
не более, чем кромешно,
но и тошно – не менее.
Жан-Подль, как очковый
кузнечик, поклонялся значкам на бумаге
Осартр думал, что жалил
кого-то, но никто не ожалился
Четырехглазый Янус
ублажался левацкими бумерангами
и купался в каком-то мыслительном Ганге
<лился, выпаривался>
какому-то «мне» было «тошно», Ян.
какому-то «тошно» был «я»
какое-то «то» переплавилось
в «то, что», Ян.
и улитка ползла по горе и по яме
и снова по яме, Ян.
черезмерное употребление на бувильских улицах
по горло в гипнозе земном как по горло в самих себе
чрезседельное ad nauseam ужаленных умников –
блевательница чернильных сетей
тошносартр без ошибки как руки на шопинге
мячик pink-понг портового дока и допинга
это вибрирующая перепонка
это лимон, вырезанный оскоминно.
Бувиль это наш Голливуд, священная роща общности
богохульный, как кущи сущности, осьминожий как заклинание
через щёлки ресничных чащоб мы причащаемся щелочью
общей ссученности существования
morituri te salutant любят, Ян
мертвые в восхищении
мертвые не видят минуты, Ян
они выживают как отвращение.
Бодрийякр
призрак Бодрийякра
в Неверморе рыщет.
обращается,
неоново мигая в отдаленьи.
связок целлофановых
не ищет,
молча прорастает,
как растенье.
крутится,
вертИттся, словно шарик
голубой
блевотой гробовою.
прыгает
и старится, не старясь,
под предлогами
прозрачного надзора.
и фасетной
сетовидной мретью
застывает
инеем на стеклах –
насекомые не знают,
что за смертью
ожидает
тот еще апокриф.
смежность, –
нажми на нежность.
вертеться –
не значит проснуться.
Бодрибред
покруче Волдеморта
влажный ворот
вязкого Чужого
и по Тель-Авизору –
не спорты –
только соты,
залитые Колой.
Кологод
мерцательный
холодногривый
пыщет
Коляда –
подполья стволового хода
Бодрийякр
мурлыкает и рыщет
в Обращении
Вселенского Прихода.
смежность, –
нажми на нежность.
вертеться –
не значит проснуться.
Онъ
Он меня, сука, вгоняет в гроб.
Он меня, гнида, с каждым новым
Днем заставляет платить оброк.
Участливо, учащенно и участково.
Профилактирует терпеливо,
Терапевтирует систематически.
Топливо жрет сопливо,
Дрочит, мычит и жезлом
тычет.
Он торчит из меня
как гаджет,
Как ледоруб в голове.
И гаже всего, что гаже,
Стукает изнутри век.
Я
Я оброс, как боров,
Я ежом как бомба
ощетиниваюсь.
Думаю, что не надо скорой.
Надо сразу и быстро.
Я Ш┘
Я зверохитрый ископаемый
ящер
Я чудовищный, мох на мне
вырос от рос.
Я гребень и перепонка.
Папоротник и ягель
Отрасли у меня словно выдры
хвост.
Я меняюсь по рецепту
Лавкрафта
Осьминожья обтирка,
блюдо
На чьем-то столе, авто-
сохранность отрубается,
бл... буду.
Я ША┘
Я покрыт глазами как
последняя всевидящая бл...дь.
Сплошь, как Кассандра
с губами облезлыми.
Ротовые сфинктеры, ресницы.
Каждая пядь
Заломана, вырезана
и зарезана.
Я отрезан как неудачный
диктатор,
Несостоявшийся принц.
Мозг мой багровый
и матовый,
Во что он вырос?..
Я шагаю по траве
с ледорубом в голове
Это хроника и это хроника,
Эпопея и опус.
Пупс превратился
в дальтоника
И заморщинел как мопс.
Заиндевевший годами,
ЗапаршивЕвший
осколками,
Оперение пены цунами,
Я – ОКО.
Я – Гор и ягода – ода сокола.
Тянет меня наверх.
ДОЛОЙ ДАЛАЙ КОКОС
СОТЫ
ДАДАЙ ОДОЛЖИ СМЕХ
СМЕХ.
Дарья Гармоненко