Дарья Суховей Данила Давыдов. Добро. Третья книга стихов. - М.: Автохтон, 2002, 162 с.
Если истолковать название этой книги по словарю, выйдет: 1) нужная буква; 2) отвлеченная категория, противополагаемая злу; 3) скарб, барахло. На последнее толкование указывает и картинка на обложке (девочка с неинтересной куклой), и принцип отбора и подбора текстов, вернее, кажущееся отсутствие этого принципа - что нажил, то и получилось. Общее чувство - страх - делает слова сиротливыми и неуклюжими, рифмы - техногенными (пусть так: катастрофа - тоже термин поэтики), а от всего текста остается ощущение поэтической неудачи.
Поэтика Данилы Давыдова простирается от черновикового фрагмента, случайности до поэтической новации, практически полностью минуя поле традиционной поэзии. Это расхожее мнение, утверждение издателя книги или одного известного критика - не помню - не главное. Главное - другая сторона расхожего мнения об этих стихах, которую обычно бывает лень лишний раз проговорить: края такого разрыва намертво скрепляются авторским стилем, неподражаемым способом высказывания, впечатлением состоявшегося поэтического голоса.
"Под шинелью засыпают ворона и мертвый комиссар / в небе облаки летают: белый, анархист, эсер / видение знамен за горизонтом / река времен течет перед самым фронтом".
Эту поэзию питают притчи разного толка - литературные и кино-аллюзии и просто культурные мифы. Вместе с притчами или под их влиянием факты жизни становятся тоже чем-то из области деформированной реальности. Впрочем, Давыдов не смешивает "биографическое" и "вымышленное", "приватное" и "общее", что позволяет полузнакомому читателю (незнакомые стихов не читают) легко ориентироваться в этих текстах. Аллюзии и мифы мало что говорят об индивидуальных предпочтениях автора - поэт Давыдов возрос как раз в то время, когда любые предпочтения начали казаться неактуальными. Сейчас, можно сказать, мы вновь с нуля учимся предпочитать.
Данила Давыдов родился в 1977 году, живет в центре Москвы, окончил Литинститут как автор малой прозы, лауреат первого "Дебюта" за ту же самую малую прозу, сейчас пишет кандидатскую диссертацию о примитиве в поэзии. Печатает историко-литературные изыскания и сиюминутную книжную критику, соредактор нескольких литературных журналов. Таким образом, имеет отношение сразу к нескольким разным, не слишком полярным сообществам, но не отождествляется полностью ни с одним из них. Первая книга ранних стихов (даже названия не знаю) недоступна вовсе, вторую - "Кузнечик" - можно найти только в некоторых домашних библиотеках. Третья, о которой, собственно, и речь, пока еще лежит в книжной лавке "О.Г.И." и в большой джинсовой торбе автора, постепенно неисповедимыми путями распространяясь по стране - от Кенига до Владика.
Получается, что этот нетипично-литинститутский и чересчур успешный для маргинала персонаж - из новых. Эти новые названы где-то "младшим литературным поколением", где-то - "постконцептуалистами". Первое определение неминуемо будет опровергнуто движущимся временем, второе - верно в максимальной степени именно в отношении Давыдова, но верно не вполне. Постконцептуализм - весьма интересная, но небольшая часть давыдовского поэтического эксперимента. Большинство же собранных в книге текстов - короткие стихотворения о чувствах, разуме и воспоминаниях. О транспорте и перемещениях: эта особая тема значима и в давыдовской прозе и явно привита обэриутами и хеленуктизмом, Велимиром Хлебниковым и Хвостом.
Как ни странно, подстрочники молодых европейских поэтов или их услышанные вживую стихи кажутся ближе всего - из написанного за последние годы по-русски - именно к тому, что делает Давыдов, к тому, как он относится к миру и слову. На фоне, разумеется, буферного мейнстрима, который в России имеет узко-местный и традиционный колорит. Более универсальное субкультурное поле, смешивающее мифологии хиппи и панков, рокеров и хичхайкеров, мегаполисных жителей и сетевых обитателей, - оказывается общим для молодых людей, говорящих на любом европейском языке. Оно подразумевает: много начал и много продолжений.
