Владислав Аменицкий Анне Карин Эльстад. Усадьба Иннхауг/ Пер. с норв. Л.Горлиной. – М.: «Б.С.Г.-Пресс», 2007, 448 с.
Скандинавская суровая литература – будь то повести Пера Лагерквиста, истории Кнута Гамсуна, пьесы Августа Стриндберга или романы современной норвежской писательницы Ханне Эрставик – всегда поражает воображение своей глубиной. Да, именно глубиной. Так поражает северное море, если опустишься на его дно с аквалангом. Страшно. Холодно. Завораживающе. И близость к природе, к обнаженным нервам мироздания просто необычайная.
В данном случае, когда речь идет о прекрасной книге норвежки Анне Карин Эльстад, утверждать можно примерно то же.
Страшно? Конечно, жутковато: в книге очень просто и ненатужно описывается жизнь и судьба юной девушки, которая, потеряв возлюбленного, остается с ребенком на руках. Вроде бы ситуация банальная, однако если все происходит в норвежской деревне начала XIX века, и в церкви сидит суровый пастор, и односельчане не склонны прощать тебе «приблудного» ребенка, то история начинает смахивать на самый доподлинный триллер. «...Это грех перед Богом и перед людьми. Тебе следует одуматься... Ты зачала ребенка в распутстве и блуде... Я отлучаю тебя от церковной исповеди и причастия...»
Завораживающе? Тоже верно. Начнем с того, что переводчик Любовь Горлина чудесным образом обошлась с русским языком – легкий и яркий язык книги необычайно приятен глазу и слуху, и читается эта история в один присест. Самое интересное, что описания природы, обычно столь мучительно-занудные, здесь нимало не утомляют читателя. Они очень просты и всегда написаны по делу. «...Усадьба Вик лежит на берегу уютного залива... вдали ходят белые волны фьорда. За фьордом рядами высятся горы. Эрик знает, что за ними начинается настоящее море. Побывав когда-то на севере, он потом долго тосковал по морю. Он упивается запахом соленой воды, и его наполняет странное чувство – ему снова легко и радостно на душе...»
А в самой истории сильной женщины Улине, поневоле противостоящей условностям и предрассудкам, и в последующей истории ее дочери столько, прошу прощения, драйва, что даже удивительно. Вроде бы ни к чему не обязывающая эта повесть, и нет в ней ни великих людей, ни погонь, ни войн, ни стеба, ни замаха на «точку зрения вечности»... И тем не менее простота ее композиции и исполнения дает уму и сердцу куда больше, чем среднестатистическая современная сюжетная навороченность.
Ее можно сравнить, пожалуй, с «Песней Сольвейг» Грига. Ничего особенного, но при желании заслушаться можно.
Итак, все основные составляющие налицо: и страшное есть, и чудесное, и к природе ближе некуда, потому что:
во-первых, все происходит в горах, посреди самой что ни на есть взаправдашней борьбы за существование;
во-вторых, красной нитью в книге проходит тема, как бы это выразиться попроще, взаимоотношения полов.
На моей памяти это чуть ли не первая за долгое время книга иностранного писателя, где эти самые взаимоотношения толкуются и описываются с такой голубиной ясностью и первозданной незамутненностью, что только диву даешься. И не потому, что все у всех хорошо. У всех очень часто все плохо, и они мучаются, вожделеют и изнывают. Но вся штука в том, что автор искренне не видит в этом ничего непристойного и противного природе, и каждая любовная сцена каким-то изумительным образом кажется совершенно уместной и целомудренной (хотя подчас и весьма откровенной).
И вот еще что: эта повесть написана женщиной, и вопросы, которые волнуют автора, можно отнести к проблемам феминистского толка: «Она задумывается. Как странно. Один рождается мужчиной, другая – женщиной, и этого достаточно, чтобы первый был лучше? Так оно и есть, и она это знает, но в душе не может с этим смириться...»
Или:
«У Улине громко стучит сердце.
– Хочешь испортить все с самого начала?
– Испортить? Храни тебя Господь, ты не знаешь, каково приходится мужчинам.
– Я знаю об этом столько же, сколько ты знаешь о том, что приходится терпеть женщине, – тихо отвечает она. – Успокойся, ведь речь идет не о жизни и смерти!»
Однако в этом нет ни грубого идеологического вызова, ни желания написать специфически «женскую» вещь. Нет здесь ни физиологичности (которой, кстати, очень часто грешат скандинавы), ни стремления описать грубую изнанку жизни «как она есть, без прикрас». Современные писательницы подчас это любят, но Анне Карин Эльстад к ним, видимо, не относится.
Вся прелесть «Усадьбы Иннхауг» – в ее простоте и честности. Описывать женскую судьбу можно по-разному, и в мировой литературе не счесть «заветных заметок», а то и целых опусов, посвященных этой душещипательной теме. Те же самые скандинавы делают это с жестоким и печальным надрывом и скорбью в сердце. Не чужды они и суровой назидательности, хотя временами не могут не любоваться своими великолепными героинями. Таков Ибсен. Таков безумный Лагерквист. Да и Стриндберг тоже хорош. И женские образы, к примеру, у Сельмы Лагерлеф, тоже, кстати, такие.
И все это может быть действительно очень холодным. Как мороженое – вкусное, но ледяное, и от него ноют зубы.
А здесь – холода почему-то нет. Это, наверное, единственное, чем «Усадьба Иннхауг» чем-то отличается от северного моря и северной литературы.
Она не холодная, не отстраненная, не надрывная, не злая. Она теплая и человеческая, потому что в ней рассказывается живая история. Пусть она иногда невыносима, да и с автором ты в чем-то не согласен, и герои ведут себя по-идиотски, и конец не такой, как ты ждал, но это-то и замечательно.
Раз реагируешь на книгу, значит, она существует.
Дарья Гармоненко 
