Михаил Дзюбенко Зимой 2009/10 года при посредничестве книжного дизайнера Андрея Бондаренко дочь писателя Мария Радова передала мне, тогда научному сотруднику Государственного литературного музея, то, из чего предстояло создать фонд писателя, – груду листов, рваных и мятых, нумерованных и ненумерованных, с утратами и загрязнениями, рукописных, машинописных и компьютерных, перепутанных и перемешанных, опубликованных и неопубликованных.
Когда я впервые увидел эту так называемую «россыпь», то не сумел сдержать эмоций и спросил Машу Радову, почему архив одного из крупнейших писателей рубежа веков находится в таком состоянии. «Папа сам так его хранил, – прозвучало мне в ответ. – Он говорил, что разберет его в старости».
В результате кропотливого многомесячного разбора удалось сформировать фонд примерно из 135 единиц примерно на 2000 листах. Почему примерно? Да потому, что классик постмодернизма продолжает работать и после смерти, так что время от времени в груде оставшихся листов обнаруживаются или складываются, как из пазла, какие-то новые рукописи. Это тем более увлекательно, что Егор Радов имел обыкновение не всегда нумеровать страницы, печатать один и тот же текст на разных машинках или разными компьютерными шрифтами, по ходу повествования переименовывать героев или, наоборот, использовать одного и того же героя в разных произведениях, в том числе неопубликованных. Не исключаю, что работа с этой увлекательной нелинейной текстологией подарит нам еще несколько шедевров.
Опись фонда делится на пять разделов: «Рукописи Радова Егора», «Записные книжки», «Переписка», «Материалы к биографии», «Рукописи других авторов». Фонд содержит уникальные документы, позволяющие проследить творческий и жизненный путь писателя с детства до последних лет жизни. К сожалению, во многих рукописях Егора Радова имеются утраты.
Писателем Егор стал рано и был им не по наследству и не по образованию, а по сути. В фонде хранятся его детские самодельные книжки, в которых уже проявляются его стилистические склонности. Вот «Сборник анекдотов», подписанный Егором Радовым и Вовой Турчинским (будущим известным шоуменом, который, кстати, ушел из жизни в один год с Егором), в обычной школьной тетради. Анекдотов всего два: первый – эротический, про игру на раздевание, а второй – абсурдный, называется «Сверхзабывчивость». «Скачет ковбой по прериям. Вдруг внутренний голос ему говорит: «Слушай, Джон, ехай домой, дома у тебя жена умерла». Он скорее поскакал домой и очень долго туда добирался. Когда добрался, вдруг хлопнул себя по лбу: «Ах, господи, да я же не Джон!»...»
В 1979 году Егор Радов поступил в Литературный институт на отделение прозы. С самого начала его творчество характеризовала осмысленная эстетическая позиция. В Литинституте Радов написал работу, которая не упоминается нигде, но которая есть в нашем фонде, хотя и с утратой нескольких страниц. Это, казалось бы, вполне заурядный реферат по истории философии. Кто учился в прошлом тысячелетии в советских вузах, тот помнит, какой тоскливой процедурой было написание подобных рефератов, с обязательными цитатами из Маркса–Энгельса и пр. Но не то у Радова: он дерзнул изложить целостную философскую концепцию, за которую из иного вуза выгнали бы с обвинениями в ревизионизме и буржуазной пропаганде (еще был жив Суслов). Реферат называется «Эстетизация как главный принцип существования» и написан настолько свободно, что почти не содержит следов времени. Автор с великолепной отстраненностью делит всю философию на ту, которая преподносит себя наукой (в том числе марксистскую – это единственное упоминание Маркса в двадцатистраничном реферате), и ту, которая стремится быть искусством, после чего утверждает: «<┘> любая гениальная философская система действует эстетически, она якобы объясняет мир, а на самом деле творит его. Поэтому, эстетически не почувствовав философскую систему, человек ничего не поймет в ней <┘>» Радов откровенно заявляет: «<┘> В вопросах онтологии я стою на экзистенциальных позициях». В полном расхождении с так называемым «основным вопросом философии» он утверждает: «Бытие и ничто – вот действительно пара, а не материализм и идеализм». Выбирая бытие, человек выбирает тайну: «Все есть, поскольку является тайной, поскольку загадочно. Тайна бытия, тайна сотворения мира (в смысле философском, а не религиозном) непознаваема и прекрасна, ее нельзя познать и нельзя познавать, если мы уже выбрали путь бытия». «Цель искусства – создание нового мира, и его высшая цель в том, чтобы этот мир опять-таки имел тайну».
Примерно в то же время или чуть раньше (1980) он пишет рассказ «Письмо Володи Ежова в «Спор-клуб». Была в годы застоя такая как бы дискуссионная телепередача. Уместно вспомнить о том, что всего за пару лет до этого, в 1978 году, был написан рассказ Владимира Сорокина «Утро снайпера». Мне неизвестно, знал ли Радов рассказ Сорокина. Подозреваю, что нет, потому что известность Сорокина в 1980 году не выходила за пределы очень узкого круга концептуалистов, а Радов в этот круг вхож не был. Тем примечательнее совпадение сюжетных ситуаций у обоих авторов.
При всем эстетическом авангардизме Егор Радов был глубоко укоренен в писательских и журналистских традициях, свидетельством чему – второй раздел фонда, включающий записные книжки, которые он вел с одиннадцати лет. В них представлены наброски прозаических и поэтических произведений, философские размышления, журналистские наброски, записи дневникового характера, а также адреса, телефоны и другие биографические сведения.
В 90-е Радов активно работает, в это время публикуются почти все его романы и сборники рассказов. Романы его принадлежат к тому типу, который Бахтин назвал мениппеей: это путешествия в пространстве и времени, с переименованиями и перевоплощениями. Фонд содержит рукописи примерно половины романов Радова. Нет, например, как ни странно, рукописи «Змеесоса» – его первого опубликованного романа, который вышел в «Гилее» в 1992 году.
С начала 2000-х Радов печатается все меньше: ему не нравится новая эпоха. Она больна фашизмом, причем как в грубом, уличном, так и в гламурном вариантах. И в 2003 выходит его роман «Суть», оставшийся незамеченным во многом потому, что его на год опередил близкий в смысловом отношении роман Владимира Сорокина «Лед», который, однако, был написан чуть позже: рукопись Радова долгое время не печатали даже его постоянные издатели. Роман «Суть» идейно настолько противостоял мейнстриму, что хотя был издан, был замолчан.
Неопубликованными, помимо романа «Уйди-уйди» (2007), остались начало романа «Проект и ресурс», ряд рассказов, сценариев и другие тексты.
