Виктория Иванова
Алексей Шепелёв. Сахар: сладкое стекло. Поэтические тексты 1997–2007 гг.
– М.: Русский Гулливер/ Центр современной литературы, 2011. – 64 с.
Поэт Сергей Бирюков с грустным смехом описывал просмотр фильма «Ночи Кабирии» в сельском клубе:
улыбалась нам
Кабирия сквозь
слезы.
И с удивлением
узнали, что Рим
Совсем не Рим, а Рома.
И плакала Кабирия,
девочка из поселка,
обманутая трактористом
Вовкой.
Столкновение деревенского быта с современным «голубым огоньком» происходит, когда к нам в дом приходят звезды эстрады, а массовое сознание состоит из сушащихся трусов и гламурного мурлыканья. Это то, что зло, маниакально и вместе с тем жалко и печально высмеивает «ученик» Бирюкова – поэт, прозаик, финалист премии «НГ-Нонконформизм» Алексей А.Шепелёв. Опорой ему служит не Рим-Рома, а движение Ситуационистского интернационала и его главный провозвестник Ги Дебор, создатель теории «общества спектакля».
Алешка и коклюш – вот мое названье
Коля и колюшка – то же
самое
бабка Устюшка и устьице –
ей всю жизнь не нравилось ее имя
хлеб, пряники, водка, весы в сельском магазине.
Есть, однако, одна существенная разница. Шепелёв в отличие от Дебора, атакуя гламур и зрелище, не выдвигает революционной идеи преобразования общества. Шепелёв ведет свою атаку, «убитый помойным ведром», засаженный в глухой угол нищеты и горя. И место революционной борьбы у тамбовского прозаика и поэта занимает секс.
Этот секс создается из колгот, резинок и драных джинсов, таких же нищих, как и жизнь, которую Шепелёв описывает в своей прозе (романах «Echo», «Maxximum exxtremum», в только что вышедшем из-под пера «Снюсть жрёть брютъ»). Но сквозь эту ветошь, сквозняки и дыры проступает неприкрытое, голое желание, и оно очень революционно, скандально, живуче, неподкупно и непримиримо.
ты катаешься на лыжах
с
горки
жарко
трико прилипло к телу
дыханье зверя сзади
слышишь?
сдеру румянец спелый
вверх палки
в
сугроб воткнуть лыжи
играть в салки
твой взгляд недвижим
На магнитозаписи теперь уж далекого 1998-го камлает, как говорят в народе, разрывается вокалист подпольной группы (с тем же названием, только с заглавных букв – «Общество Зрелища»), с вдохновенными вариациями исполняя свой собственный текст:
общество зрелища
вокруг при примуса
натощак распри го-ло-са
ая горящая коса
запальный шнур
накальных шуры-мур
паленых кур, анольных нар
зашилье дурр!..
 Неподкупное и голое желание. Лукас Кранах Старший. Золотой век (фрагмент). 1530. Старая картинная галерея |
Образ этого желания описан Батаем и Жене – это светящийся, источающий сперму глаз, пытающийся проталить острые стекла действительности, поплясать на них голыми ногами, съесть их, как сахар. В русской прозе Алексей Шепелёв – прямой последователь Достоевского, в поэзии – это новый, нежнейший Алексей Кручёных, автор «сверхпрофессорских диссертаций» о «нимфоплексии». Кручёных говорит: «Забыл повеситься», Шепелёв добавляет: «Не забудь срезать меня с веревки».
только ты возьми меня, большая боль
большаая, взгляни на меня
приди ко мне – заварим чаю
лягни меня ляг на меня
я на полу лежу кончаю
я покончу с собой
Слово и его значение, с одной стороны, упираются в нежность телесных покровов, а с другой – хотят утвердить эту нежность во всем, растопив железо кровавой слезой. Это коитальное состояние, которое «шаман» Шепелёв хочет продлить вечно, взвесью новых слов пробивается сквозь густой скальный осколок, изнуряющую духоту, хочет перечеркнуть ее холодным росчерком медицинского ланцета, вскрывающего невидимые стигматы.
┘
сахар: сладкое стекло
только мне всё мало то
