Феликс Икшин Лиля Брик. Пристрастные рассказы. - Нижний Новгород: Деком, 2003, 328 с. (Имена)
Классик говаривал, что литератора надобно судить по законам, им самим над собой поставленным. А ежели не самим, да не литератора, а современника и участника, то, выходит, и вовсе судить по законам военного времени.
И тут никакой натяжки. Если приняли люди название Левый фронт, толковали о себе, как о бойцах, что ж, будем оперировать терминами, заимствованными из воинского артикула. Даром ли у Маяковского столько бряцанья в стихах: "парадом развернув войска страниц", "поэмы застыли к жерлу жерло".
Да и личная жизнь героев этой книги скорее интерпретируется через ту же армейскую верояцию, строевой устав. Будто в армии, существование в две шеренги: Осип Брик и Маяковский, Маяковский и Примаков, Примаков и Василий Катанян. И, словно в бою, регулярно раздается команда: "Сомкнуть ряды!"
Застрелился Маяковский - возник командир червонного казачества Примаков. Расстреляли Примакова - рядом уже Катанян.
Быт их - казарменный быт (вот оксюморон, оксюмороннее некуда). Не хватает только дневального. Как вспоминал где-то Шкловскиий, над кроватью Лили Брик висело объявление - "на кровать садиться запрещено".
Койка, и та узкая, лишнего миллиметра нет. Какая "любовь втроем", о которой без устали рассуждают литературоведы и мемуаристы! Любви в казарме не существует - на это есть увольнения. Здесь, напомню, признание самой Лили Брик: романы дозволялись любые, однако на стороне, в общий дом, где обитали Брики и Маяковский, партнеров не приводили.
Зато день расписан почти по минутам. С утра - политинформация: "Утренний завтрак был любимым временем Владимира Владимировича┘ Так начинался каждый наш день долгие годы. Осип Максимович делился с В.В. всем прочитанным. У Владимира Владимировича почти не оставалось времени для чтения, но интересовало его все, а Осип Максимович рассказывал всегда интересно".
Гуляли со строевой песней: "Маяковский часто декламировал чужие стихи на улице, на ходу. В 1915-1916 годах это были главным образом те стихи, которые он и Бурлюк называли "дикие песни нашей родины". Эти песни мы пели хором и шагали под них, как под марш".
Дальше - стрельбы, чистка оружия. Чего-чего, а вооружен великий поэт был до зубов, в кармане браунинг, кастет в другом, в трость вделан стилет.
Сама Лиля Брик готова коли не к труду, то к обороне: "Я каждый день стреляю из нагана, последний результат "отлично" - из 50 возможных, 5 патронов, 25 метров - 42 очка". Горько сетует чуть позднее: "Виталий сдал зачет на ворошиловского стрелка, а я не сумела! Очень обидно!"
И все-таки дело маркитантки обустраивать казарму, следить за казарменными уютом и чистотой: "Как много было тогда посуды в горке в столовой. Я покупала ее так: "Дайте, пожалуйста, пять дюжин самых дешевых стаканов".
Примеры, сколь ни любопытны (а их много больше в книге, объединившей воспоминания, сразу в двух редакциях, письма и редкие фотографии), не новы. Кто интересовался началом XX - прошлого - века, все это знает, знает и то, о чем умалчивают, где мемуаристка, где составители книги. Но никакими стараниями не смогут они сделать из мемуаристки мыслительницу.
Сопротивляется в том числе и жанр.
Любые мемуары легко предсказуемы. Мемуары военачальников беззастенчиво лгут, мемуары рядовых добавляют мелкие штрихи, которых могло и не быть.
Диспозиция давно ясна, ход военных действий восстановили историки.
Впрочем, правы издатели, выпустив эту превосходно оформленную книгу (даже специальная закладка вложена). Правы, пусть читатели убедятся: особых тайн и открытий ждать не приходится.
Что же до определения "маркитантка", рецензент не желал кого бы то ни было оскорбить. Писал же покойный Давид Самойлов: "Я хочу быть маркитантом при огромном свежем войске". Главное не переоценивать чужие и собственные таланты - наполеонов в любой психбольнице полон этаж. Уж лучше быть маркитанткой, чем штабной крысой. Хотя некоторые штабные крысы могут подумать иначе. И возразить, злобно пища.
