Кирилл Усадков
Иногда пресса казалась власти пострашнее бомб и пулеметов.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)
В начале февраля прошла незамеченной своеобразная юбилейная дата: 90 лет назад Совнарком принял Декрет «О революционном трибунале печати». По мнению экспертов, данный документ стал ключевым пунктом становления советской цензуры. Трибунал из трех человек, избранных по представлению Совета, имел неограниченные полномочия давления на неугодные издания, вплоть до закрытия типографии, осмелившейся напечатать компромат.
Парадокс истории: большевики, пришедшие к власти в октябре 1917 года, сочетали в себе идеологическую узколобость с привычкой к постоянным окололитературным упражнениям. Ленин, Бухарин, Троцкий и Сталин в предреволюционные годы были публицистами и редакторами. Их вера в силу печатного слова была весьма велика, а невеликие творческие успехи (если не считать Троцкого) граничили с крайней нетерпимостью к талантливым оппонентам. 9 ноября (27 октября) 17-го года, сразу после захвата власти, был издан Декрет о печати. «Невозможно оставить это оружие (прессу. – «НГ») в руках врага в то время, как оно не менее опасно в такие минуты, чем бомбы и пулеметы», ≈ гласил декрет. Впрочем, тогда большевики еще обещали восстановить свободу печати после победы над врагом. Ждать обещанного пришлось больше 70 лет.
Позже большевики нашли более радикальное средство в борьбе с неугодной печатью: было национализировано большинство типографий, монополизированы рынок рекламных объявлений и снабжение бумагой. Наконец, власти оказывали прямое давление на типографских рабочих, угрожая им увольнением и даже отправкой на фронт. С октября 1917 по февраль 1918 года были оштрафованы 19 газет.
Александр Изгоев, видный кадетский публицист, вспоминал впоследствии: «Штрафы во все увеличивавшемся размере стали одним из любимых орудий давления на печать. Коммунистические цензоры быстро сообразили, что бороться нужно с «духом» газеты, с «подбором» фактов, с «тоном» отношения к новой власти».
9 февраля 1918 года для борьбы с «контрреволюционной» прессой был создан Революционный трибунал печати. Нормы декрета признавали преступлением «ложные и извращенные сведения о явлениях общественной жизни». Виновные в их распространении издания могли поплатиться временной приостановкой деятельности, арестом журналистов и главного редактора, наконец, закрытием газеты и журнала и даже конфискацией типографии.
В апреле 1918 года за публикацию статьи Бориса Савинкова о прогерманской ориентации большевиков трибунал печати закрыл одну из старейших отечественных газет – «Русские ведомости». Окончательно «буржуазные» газеты и журналы прекратили в Советской России свое существование в августе 1918 года. Эта участь постигла 340 газет и журналов.
Не церемонились коммунисты и с социалистическими попутчиками. Стоило эсеровскому «Делу народа» заикнуться о репрессиях против рабочих и разорительности разверстки, как газета была закрыта. Большевики быстро «забыли» о заслугах журналистов, помогавших социал-демократам. Когда знаменитый Владимир Короленко написал о зверствах Полтавской ЧК, Ленин ответил бранью: «Жалкий мещанин, плененный мелкобуржуазными предрассудками. Нет, таким «талантам» не грех посидеть недельку в тюрьме, если это надо для предупреждения». Чтобы утихомирить Короленко, в начале 1921 года арестовали его зятя Константина Ляховича, выпустили, уже больного сыпным тифом. Он умер. Через несколько недель не выдержало и сердце разоблачителя злодеяний черносотенцев и большевиков.
Нравы гонителей прессы не изменились и после окончания Гражданской войны. Предварительная цензура не была отменена и дополнялась надзором секретных сотрудников ЧК. В период НЭПа группа литераторов получила разрешение на выпуск «Литературной газеты». Однако сразу после поступления в ЧК гранок редакционной статьи о цензурном гнете при Николае типографский набор был немедленно рассыпан: власти усмотрели в этом намек на современную ситуацию. В августе 1922 года видные русские писатели, журналисты и критики, придерживавшиеся антикоммунистических позиций: Борис Корнилов, Алексей Ремизов, Борис Зайцев, Юрий Айхенвальд и многие другие были отправлены на пароходе Preussen в Германию. Впрочем, им еще повезло: они, хотя и голодно, но жили в Европе. Многие их коллеги, оставшиеся в стране, Николай Клюев, Павел Васильев, Пантелеймон Романов и даже такие верные большевики, как Александр Аросев и Михаил Кольцов, стали жертвами сталинского молоха. Сталинская цензура компромиссов не знала – большие тюремные сроки, расстрелы.
В послевоенные годы власть не оставляла печать без присмотра: в августе 1946 года исключены из литературного процесса были Михаил Зощенко и Анна Ахматова, а в 1968 году за «непартийное» освещение «пражской весны» ликвидирована редакция журнала «Журналист» во главе с Егором Яковлевым, а двумя годами позже – «Новый мир» Александра Твардовского. В 1960–1970-е годы советская власть уже не высылала писателей целыми пароходами: то ли боялась, то ли стоящих писателей оставалось немного, но «точечные» высылки строптивых имели место быть и начинались всегда «оригинально». Давление начиналось с запрета публиковать произведения опальных авторов. Рукописи помещались в спецхран библиотек, куда допускались только спецслужбисты. Вслед за этим наступал черед нападений на членов семей и ночных звонков с угрозами. Так было с Александром Солженицыным, Владимиром Войновичем, Василием Аксеновым, Эдуардом Лимоновым, Анатолием Гладилиным, Александром Галичем и другими.
В конце 1980-х – середине 1990-х годов отечественные СМИ уверовали в то, что цензура безвозвратно канула в прошлое. Знаками отличия награждали даже тех журналистов, кто критиковал экономическую политику Ельцина или кампанию в Чечне, как, например, Отто Лациса и корреспондентов НТВ. Критика высшей власти не рассматривалась как нечто недозволенное.
Присутствует ли цензура в современной России? Возможно, рейтинги зарубежных неправительственных организаций, поместившие российскую прессу на самые нижние строчки рейтинга свободы слова, необъективны. Однако и данные отечественных исследований показывают, что давление государства и различных структур на прессу в последние годы усилилось. 5 лет назад, утверждает, например, Фонд защиты гласности, было зафиксировано 12 случаев фактического запрета публикаций в том или ином издании, а в 2007 году эта цифра достигла 33 фактов.
Журналистов чаще задерживают при исполнении редакционных заданий (22 раза в 2003 году и 140 – в 2007-м). Все труднее живется независимой прессе в российской глубинке. Местные чиновники по понятным причинам стремятся подмять печатный ресурс, принуждая типографии и распространителей в регионе к отказу от печати и продажи неугодных изданий. В 2003 году Фонд защиты гласности зафиксировал 65 подобных эпизодов, в 2007-м – 34. В частности, в прошлом году такие случаи произошли с газетами «Эхо недели-33» (Владимирская область), «Вятский наблюдатель» (Киров), «Наш Кузбасс» (Кемерово), «Улаачы» (Тыва). Кроме того, власти все чаще изымают, арестовывают и изымают тиражи оппозиционных газет. В 2003 году таких случаев было 32, в 2007-м – уже 92, причем происходили они повсеместно: в Москве, Петербурге, Орле, Иркутске, Чечне и других регионах. Не случайно многие журналисты, особенно на местах, вынуждены признать: чтобы не подставить под удар и себя, и само издание, при подготовке материалов все чаще приходится прибегать к такому средству, как самоцензура.
По данным Фонда защиты гласности, в настоящее время в 21 субъекте Федерации пресса относительно свободна, в 43 – относительно несвободна, а в 17 – совершенно несвободна.
