Чтобы Гоголь в гробу не переворачивался

Юрий Манн – один из тех, для кого писал Николай Васильевич.
Фото Сергея Чередниченко

9 июня исполнилось 80 лет филологу, исследователю русской классической литературы, гоголеведу Юрию Владимировичу Манну. В мае 2009 года в Риме на Вилле Медичи Юрию Владимировичу была вручена Премия имени Н.В.Гоголя в Италии, учрежденная Фондом первого президента России Бориса Ельцина, «за многолетний вклад в исследование жизни и творчества Н.В.Гоголя, за создание трудов, посвященных изучению поэтики Гоголя, и научной биографии писателя в трех томах «Гоголь. Труды и дни: 1809–1852». Поздравить первого лауреата Гоголевской премии приехали известные филологи, слависты, деятели культуры из Европы и России. На церемонии награждения Юрия Владимировича поздравили Белла Ахмадулина, Борис Мессерер, Андрей Битов, Ирина Антонова, Евгений Солонович. Вместе с Манном лауреатами Гоголевской премии стали: Рита Джулиани, Анна Ямпольская, Алессандро Романо. Посмертно премия присуждена выдающемуся российскому переводчику – итальянисту Николаю Живаго. Предлагаем вашему вниманию поздравление Андрея Битова (записала Наталья Солодилина).

Премия присуждается литературоведу, профессору РГГУ Юрию Владимировичу Манну. Это известие меня очень обрадовало. Оно неизбежно┘ Юрий Владимирович – член нашего российского Пен-клуба, мы этим гордимся, но не в этом дело. В Риме действительно все близко┘ Сейчас, когда актер читал гоголевский отрывок «Рим», который я плохо помнил, я вдруг испытал «дежавю», потому что еще пять минут назад может из той же точки, что и его таинственный герой Князь, или он сам, смотрел на майский римский закат и видел те же слои архитектурных перспектив, что описаны в гоголевском тексте. Но в Риме сближены не только перспектива и архитектура. Здесь и времени, собственно, тоже нет, потому что оно близко. Город – вечный, Гоголю всего 200 лет. Очень легко сосчитать┘ Его юбилей уже прошел, и, кроме этой церемонии, мы все сделали, чтобы утомить Николая Васильевича. Но Юрию Владимировичу 9 июня исполняется 80 лет. Это серьезный юбилей для живого человека. Вычтите из двухсот восемьдесят – получится всего сто двадцать. Вычтите из этого еще годы, когда Гоголь стал действительно Гоголем, а это случилось к его 24–25 годам – разница между ними, Гоголем и Манном, получится еще меньше. И ничего бы здесь сегодня не было, если бы гоголевские тексты до сих пор не жили, не звучали сейчас, а не 200 лет назад. Это абсурд обсуждать, что человек жил давно, когда он живет сейчас.

Гоголь был, вообще-то говоря, гений, но порядочный плут (тут важны оба слова). Верить ему можно было мало в чем. Но обманывал он чаще самого себя и поэтому и остался гением. Я иначе расскажу, почему мы сегодня находимся здесь, в этом французском доме. Потому что это все Наполеон виноват. Он купил этот дом специально. Он заразил всю Европу, всю культуру Европы, именно культуру, а не военщину такой амбицией, что все захотели быть гениями┘ Если бы не было Отечественной войны 1812 года в России, у нас бы не было ни Пушкина, ни Гоголя, ни «Преступления и наказания», ни «Войны и мира». Вот роль этого ужасного человека, которого так не любил Лев Толстой. Зараза культурной европейской амбиции для России очень важна. Гоголь хотел быть всем: хоть поэтом, хоть министром, а оказался прозаиком. «Это все француз гадит», – не помню откуда это, но из Гоголя. Наполеон виноват, что мы сегодня в этом доме. Вот замысел, который ни Наполеону, ни Гоголю не снился┘ Это жизнь. Это – Вечный город.

Так вот, не доверяя Гоголю ни в одном его заявлении, я доверяю ему в двух: одно – это когда он узнал о смерти Пушкина, за границей, но не в Риме, он сказал: «Для кого я буду теперь писать?» Второе – это его последние слова, которыми и я молился, когда сам умирал, поэтому знаю, что они настоящие. Это его последние слова, из которых ясно, что в Бога он верил: «Господи, как поступить, чтобы навсегда благодарно и вечно помнить преподанный мне Тобою в сердце урок?» Видно, что в Бога он верил. Но надо поступить и помнить. Вот настоящие слова смерти.

Я хочу пожелать нашему лауреату, чтобы он долго нагонял эту разницу в возрасте с Гоголем, чтобы Гоголю не надо было больше переворачиваться в гробу со вздохом: «Для кого я все это написал?..»