Александр Уткин 5 сентября 1905 года в Соединенных Штатах Америки, в городе Портсмут, завершились переговоры между делегациями России и Японии, организованные и проходившие при посредничестве президента США Теодора Рузвельта. Был подписан мирный договор, который знаменовал окончание начавшейся в январе 1904 года Русско-японской войны.
Это вооруженное противоборство имело большое значение для развития ратного дела. Достаточно напомнить хотя бы о том, что в 1904-1905 годах в Маньчжурии военные действия приобрели широкий размах и вышли за рамки боя и сражения. Тогда начали проступать многие черты будущих армейских и фронтовых операций, зарождалось оперативное искусство.
Нельзя сказать, что в России не извлекли уроки из поражений в войне с японцами. Однако не был сделан один весьма важный вывод. Какой? Хотя нынче вроде бы и не принято ссылаться на Ленина, позволю себе привести некогда очень хорошо известную мысль вождя большевистской партии. Во всякой войне, подчеркивал он, победа в конечном счете обуславливается состоянием духа тех масс, которые на поле боя проливают свою кровь.
Между тем уже на исходе весны 1905 года это самое "состояние духа" русской армии находилось на самой низкой отметке. Вспоминает известный писатель Викентий Вересаев, находившийся в Маньчжурии в качестве военного врача (записки "На японской войне"): "Солдаты ждали мира с каким-то почти болезненным напряжением и тоскою. Глаза их мрачно загорались. Они говорили:
- Как скотину, послали нас сюда на убой, неведомо на что!"
А ведь тот же Вересаев рассказывает, что, по свидетельству знакомых ему боевых офицеров, во время Ляоянского сражения войска горели желанием драться и победить.
Да, с той поры минуло восемь месяцев, полки, дивизии были подавлены цепью непрерывных неудач, крупным поражением под Мукденом, известием о Цусимской катастрофе, они потеряли веру в военачальников, действия которых не отличались ни решительностью, ни дальновидностью. А кто-то может заметить, что в ту пору вся Россия была охвачена революционным брожением, и оно могло проникнуть в армию. Однако в начале войны даже в зараженной нигилизмом столице империи ощущалось патриотическое воодушевление. В Петербурге состоялись массовые демонстрации, в которых приняли участие даже студенты (причисляемые к "внутренним врагам"). 30 января 1904 года Николай II записал в своем дневнике: "Перед завтраком большая толпа студентов подошла к Зимнему и начала петь гимн... кланялись им из окна... Затем другая толпа пришла на набережную и кричала "ура!"..."
Конечно, крайне плачевный ход боевых действий повлиял на умонастроения масс. Но почему-то столь же скверное для британских войск развитие событий в недавней Англо-бурской войне (1899-1902) произвело на Альбион сугубо мобилизующее действие. В Южную Африку для подавления сопротивления 40 тыс. бойцов-буров было направлено около 500 тыс. солдат, и это не вызвало в метрополии ни одного сколь-нибудь заметного протеста.
Разумеется, по большому счету, война на Дальнем Востоке не нашла понимания ни у простого народа России, ни в самой образованной части ее общества. Люди, утверждают наиболее наблюдательные очевидцы, с негодованием встретили весть о вероломном нападении японского флота на русские корабли в Порт-Артуре и Чемульпо, что и вывело толпы патриотических манифестантов на улицы. Но энтузиазм оказался неглубоким и непродолжительным. Ибо справедливо отметил известный военный историк Антон Керсновский: "Не было смысла захватывать чужие земли, когда собственные оставались втуне. Мы набросились на каменистый Ляодун, пренебрегая богатейшей Камчаткой. Мы затратили огромные деньги на оборудование китайской территории и оставили в запустении исконный русский край непочатых сил от Урала до Берингова моря..."
Впрочем, вряд ли и рядового британца всерьез взволновали бы поражения на далекой оконечности Африканского континента, если бы не постоянное и настойчивое внушение: затронута честь страны, на пути ее прогресса и процветания встал враг, которого надо сокрушить. Кстати, подобная мысль буквально вбивалась и в головы японцев. Причем в Стране восходящего солнца отлично воспользовались идеей, сформулированной еще в 1826 году английским министром иностранных дел Джорджем Каннингом: "...если нам придется участвовать когда-либо в войне, мы соберем под наши знамена всех мятежных, всех основательно или без причины недовольных в каждой стране, которая пойдет против нас".
К сожалению, пренебрежение такой "мелочью", как сфера, наименованная чуть позже пропагандой и агитацией, - еще одно свидетельство того, что правивший в России режим оказался не на высоте задач наступившего ХХ века. И жестоко поплатился за это 12 лет спустя.
