Олег Курбатов В отечественных СМИ не прекращаются споры по поводу перенесения "красного дня" календаря с 7 ноября на 4-е. Прежде всего дискуссии разворачиваются вокруг якобы "неясного исторического значения" нового государственного праздника и установления его конкретной даты. Простой довод, что она связана с окончанием Смуты и выбрана еще современниками - участниками тех событий - в XVII веке, сейчас вряд ли кого убедит. Но ведь можно разобраться, почему наши предки выбрали именно 22 октября (4 ноября по новому стилю)...
ЧТО ЖЕ ПРОИЗОШЛО В ТОТ ДЕНЬ?
Утром 22 октября 1612 года началась выработка условий сдачи польского гарнизона Москвы. Но в тот же самый день отряды земского ополчения решительно пошли на приступ крепостных стен Китай-города. Противник, понесший огромные потери, был вынужден отступить. Этот успех связали с победой во всей войне, победой над Смутой уже очень скоро. В тексте указа Михаила Федоровича о двух празднованиях Казанской иконе Божьей Матери говорилось следующее: "А другое празднование - месяца октября в 22-й день, на память святого отца нашего Аверкия Ерапольского чудотворца, как очистилось Московское государство" ("Новый летописец" за 1613 год, статья 347). Но почему стали считать, что государство "очистилось" 22-го, а не 27-го числа, когда сдались остатки польских войск, а русские ратники торжественно вступили в Кремль?
День сражения, благодаря которому после полутора лет осады была разом освобождена обширная территория Китай-города, представлялся гораздо более значимым, чем дата уже чисто технического плана, когда обессиленные поляки закончили переговоры и прекратили бесполезное сопротивление. После 22 октября истребить вражеский гарнизон не представляло особых затруднений, и земских ратников удерживало лишь благоразумие князя Дмитрия Пожарского, который заботился о жизни удерживаемых интервентами русских вельмож и ценностях царской казны.
Вместе с тем чуть ли не в самый момент вступления победителей в Кремль под стенами столицы были пойманы гонцы, посланные передать гарнизону весть о скорой выручке от самого повелителя Речи Посполитой Сигизмунда III. Королевская армия, соединившаяся с остатками войск гетмана Ходкевича, уже спешила из Вязьмы. По своему составу она была не слабее той, что во главе с гетманом неудачно пыталась пробиться к Кремлю в августе 1612 года. А вот численность русского войска значительно сократилась по сравнению со временем летних боев. Несколько воеводских полков отправились на север для пресечения набега запорожцев, многие помещики уехали поднимать свои разоренные имения, а казаки в преддверии зимы были вынуждены отрядить часть своих товарищей в уезды для "сбора кормов" с местного населения. Готовность Москвы к обороне оказалась невелика, так что от известия о королевском приходе "начальники и все ратные люди начаша быти в великой ужасти". Тем не менее они энергично принялись за починку укреплений и решительно отвергли предложение Сигизмунда вновь принять его сына Владислава на царство. Информация о подготовке русских к упорному сопротивлению и о сдаче польского гарнизона, неудачи штурмов Погорелого Городища и Волока Ламского заставили врага прекратить наступление.
Значение событий 22 октября, когда внезапный удар разрубил гордиев узел московской осады, еще более поднялось в глазах русских ратников в дни тревожного ожидания "королевского прихода", и не случайно именно эта дата стала для них тем светлым днем, "когда Московское государство очистилось".
Кстати, этот праздник в честь спасения Москвы и России никогда и не отменялся: большевикам как-то не пришло в голову "чистить" православный календарь, и акция 2005 года представляет собой всего лишь возвращение церковному празднованию статуса государственного (кстати, до революции "Казанская" также была выходным днем). В этом нет ничего крамольного, ведь в царское время и иные важные государственные праздники вписывались в церковный календарь - достаточно вспомнить хотя бы победу в войне 1812 года, которую отмечают в день Рождества Христова (вопреки утверждениям некоторых журналистов, что победу над Наполеоном в России якобы никогда официально не праздновали). Мнение же ряда СМИ, что дату освобождения Москвы можно было и не переносить с 7 ноября, вызывает искреннее недоумение: ни 25, ни 28 октября 1612 года (смотря как пересчитывать на новый стиль) ничего особенного не происходило. "Не проходит" и тот довод, что обессиленные голодом поляки якобы несколько дней покидали Кремль. Капитуляция после взятия Китай-города была безоговорочной, без права свободного выхода в Польшу и Литву, она прошла разом 27 октября (вся изложенная хронология событий была установлена еще в 1917 году в "Очерках истории Нижегородского ополчения" Павла Любомирова, проанализировавшего показания всего комплекса сохранившихся источников).
ОТВЕТЫ ПО СУЩЕСТВУ
Нельзя не прокомментировать также некоторые положения статьи Александра Широкорада "Тайны нового праздника 4 ноября" ("НВО" # 42, 2005). Начнем с сетования автора на "неосторожность" Прокопия Ляпунова, "допустившего в подчиненные ему рати тысячи казаков". Да, разрозненные отряды, еще сохранявшие преданность "Дмитрию Ивановичу" (Лжедмитрию II), в конце 1610 года потеряли своего обожаемого монарха, убитого касимовскими татарами. Но вскоре раздался призыв патриарха Гермогена, обращенный уже ко всем без исключения земским и ратным людям Московского государства, - выгнать поляков из столицы и выбрать единого государя, не самозванца и не иноверца. Во все концы страны тайные "проходцы" понесли из Москвы патриаршие грамоты, объявлявшие о коварстве Сигизмунда, разрешавшие паству от присяги королевичу Владиславу и содержавшие страстный призыв идти освобождать столицу от поляков уже "по нынешнему зимнему пути".
Тот единодушный порыв, с которым на обращение Гермогена откликнулись все города Русской земли, стал одним из наиболее прекрасных и возвышенных моментов в истории преодоления Смуты. Речь теперь шла не о победе сторонников какого-либо царя - война приобретала религиозный смысл, вид всенародного восстания во имя защиты истинной веры и спасения православного государства. И как ведущий руководитель первого ополчения Прокопий Ляпунов мог "не допустить" освободительного похода к Москве других воевод, пусть и бывших "тушинцев", которые также откликнулись на призыв патриарха?
Нельзя согласиться и с утверждением автора о "худородности" Михаила Романова, с тем, что якобы "любой Рюрикович имел в сто раз больше прав на московский трон". Ведь степень знатности в ту эпоху зависела не от происхождения, а от давности и заслуг рода на службе великим государям Московским, начиная с XIV века. Боярская дума выросла из совета старших дружинников князя, и потомки тех, что занимали высшие места в этом совете во времена Ивана Калиты, составляли ядро московского боярства и в эпоху Смуты. Их отличие от владетельных Рюриковичей, вошедших в состав Думы гораздо позже, принято обозначать термином "нетитулованная знать", но это не значит, что их "место" при дворе было ниже.
Род же Романовых был настолько известен, что в отличие от иных знатных семейств не нуждался даже в особом фамильном прозвище - вроде Шереметевых (от Андрея Шеремета) или, к примеру, Годуновых (от Ивана Годуна). Романов - это просто указание на прадеда нового государя, которого все современники прекрасно помнили, - Романа Юрьевича Захарьина. Все восемь поколений предков Михаила Федоровича, начиная с небрежно упомянутого Александром Широкорадом Андрея Кобылы и его сына Федора Кошки, занимали высокие места в Боярской думе: служили не просто боярами, но казначеями, дворецкими, руководителями внешней политики, бывали сватами на великокняжеских свадьбах и т.п. Только один из них не успел войти в Думу (во время боярского правления 1530-1540-х годов), и это был как раз Роман Юрьевич, дочь которого через 4 года после его кончины стала супругой первого русского царя Ивана Грозного. По легенде, Никита Романович Юрьев получил из рук умирающего государя Федора Иоанновича посох в знак наследования царской власти, и слух об этом был широко распространен среди простого народа. Следовательно, нет ничего необычного в том, что уже в посланиях патриарха Гермогена в 1611 году юный сын Федора Никитича (в монашестве Филарета) назван главным кандидатом на царский трон.
Чисто теоретически избрание Пожарского на царство тем куцым составом Земского собора, что действовал летом 1612 года в Ярославле, имело бы не больше законных оснований, чем присяга первого ополчения "псковскому вору", так называемому Лжедмитрию III. Не стоит сомневаться, что князь Дмитрий был бы первым противником такого развития событий. А его пышный титул, который приводит Александр Широкорад, использовался исключительно для внешних сношений с иностранными государствами - чтобы придать больше веса властям второго ополчения.
Последняя выдумка публициста, "ярко" завершающая его статью, рассчитана на неосведомленность читателя уже в чисто военно-исторической сфере. К сожалению, тем, кто знакомиться с ходом войн по современным популярным справочникам и "энциклопедиям", нелегко сразу понять всю фантастичность следующей фразы: "У царя Михаила были все шансы как минимум добиться восстановления статус-кво на границе Руси и Речи Посполитой". Между тем та самая деревня Деулино, где захваченные поляками города были временно признаны за ними якобы за освобождение пленного патриарха Филарета Никитича, расположена... всего в нескольких верстах от Троице-Сергиева монастыря, в окрестности которого отошли войска королевича Владислава после неудачной осады Москвы осенью 1618 года.
Нехватка средств заставила тогда неприятеля отступить от русской столицы, но отбить у них оккупированные земли было просто нереально, даже несмотря на турецкую угрозу Польше. Достаточно сказать, что численность населения Речи Посполитой была в несколько раз больше, чем в России (11 млн. человек против 3-4 млн.) и польско-литовские армии превосходили московские полки и числом, и качеством снаряжения. Это соотношение сил изменилось только через 35 лет, после восстания Богдана Хмельницкого и коренных реформ, перестроивших русское войско по новейшим европейским образцам.
