Вадим Маркушин Когда въезжаешь на Красноказарменную площадь со стороны Лефортовского парка, впереди открывается красивый вид на комплекс зданий. Это – Военный университет. Покойный маршал Гречко прослезился бы, увидев, как преобразилось место, которое он посетил в 1973 году.
ИСТОРИЧЕСКИЙ ВИЗИТ
На территорию тогдашнего Военного института иностранных языков министр обороны СССР прибыл без всякого предупреждения, чем создал обстановку, близкую к панике. Дежуривший по ВИИЯ в тот знаменательный день полковник Голованов многократно потом пересказывал содержание коротенького диалога, состоявшегося в считанные минуты между ним и членом всемогущего Политбюро ЦК КПСС.
– Что это за здания такие? – спросил у полковника Гречко, показывая на двухэтажные постройки из красного кирпича.
– Это бывшие царские конюшни. Теперь в них казарма, столовая, библиотека, лингафонный кабинет, – отчеканил Голованов.
– Так┘ – поморщился маршал. – А что там?
– Там клуб, – ответил дежурный.
– А там? – поинтересовался высокий гость, указывая на мрачный девятиэтажный дом, именуемый в институте «Хилтоном».
– А там общежитие для офицеров и слушателей старших курсов, – ответил полковник и уже изготовился к новым вопросам, но тут подоспело наконец-то институтское начальство.
Разговор далее пошел о насущных задачах, о перспективе, и маршал рукой показал, где следует построить новый учебный корпус. Кто-то ему попытался осторожно возразить, сообщив, что на указанном направлении возведению корпуса может помешать ремонтный завод, размещенный за забором.
«Завод убрать», – спокойно сказал маршал, завершив беседу во дворе института и направившись внутрь. Там он осмотрел некоторые помещения, попил чайку и сфотографировался с девицами первого набора.
Интересные были времена. К строительству 14-этажного учебного корпуса приступили без всяких разговоров. Сейчас в нем размещена основная часть учебных классов. Нет теперь и старины «Хилтона». Зато рядом выросло современное здание. Да и вообще весь комплекс вуза вполне вписывается в стандарты нынешней Москвы.
Руководство Военного университета, по разным отзывам, проявляет недюжинную изобретательность и волевой напор в плане улучшения инфраструктуры. В этом может убедиться всякий, кто видел прежний ВИИЯ. Все стало основательнее, красивее, технически совершеннее. Так и должно быть, университету и по рангу-то положено выглядеть солиднее.
РЕГРЕССИВНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ
Однако речь не совсем об этом. Речь о том, реализовалось ли задуманное о превращении ВИИЯ в образец учебного заведения подобного профиля. Увы, не реализовалось, не сложилось.
А начало-то было завидное. В середине 60-х годов прошлого века Военный институт иностранных языков взбудоражил воображение очень и очень многих юношей. Что-то таинственное источало уже само название вновь открывшегося военного вуза. Задолго до начала приемных экзаменов к его воротам устремлялись страждущие родители и их чада. Читая условия приема, они трепетно взвешивали шансы на поступление. Потом напрягали память в поисках знакомых, которые хоть как-то сумели бы помочь своим содействием пройти через лабиринты придирчивого конкурса. Он был огромен, более-менее спокойно чувствовали себя лишь те, кто набирал 18 баллов из двадцати. Поступившие из абитуриентов превращались в слушателей и погружались в магический процесс постижения чужестранных языков, неведомых пространств, обычаев и устоев.
Через густой туман времени просматриваются лишь наиболее значимые очертания и свойства всего того, что принято называть альма-матер. Презренная мелочь растворилась, исчезла из памяти за ненадобностью. Перед мысленным взором проплывают светлейшие образы преподавателей, этих неистовых хранителей традиций одного из самых престижных учебных заведений столицы. За некоторыми из них тянулся и продолжает еще тянуться шлейф легенд, преданий и слухов, связанных с работой за границей, в том числе на нелегальном положении. О ком-то до сих пор случается где-нибудь на стороне услышать такой восторженно-почтительный отзыв, что от гордости дух захватывает.
«Миньяр-Белоручев? О, это был гигант!», «Авербах? Фантастическая женщина!», «Ножин? Учебник по риторике? Ума палата!», «Черствый? Так он и думал по-гречески!», «Соколова? Жоржет? Франция-песня!», «Кленин? Китаист? Мощный старикан!»┘
Над всей этой прославленной когортой, помнится, возвышалась фигура генерала-фронтовика Андреева, начальника ВИИЯ. Говорил он лаконично, образно, умно. На приветствия отвечал аккуратным, строго по уставу, движением руки. В одиночестве проходя с утренним осмотром по институтскому двору, мог поднять с земли бумажку и отнести в урну. Выступая перед слушателями на подведении итогов очередного семестра, бывший командарм выбирал такие сочные выражения, что они надолго застревали в памяти и душах. Провожая «деда» на покой, преподаватели и слушатели искренне сожалели.
Наверное, можно сказать, что с уходом Андреева и началась мало-помалу, шаг за шагом, нюанс за нюансом, регрессивная эволюция «фирмы». Что-то надломилось, что-то пошло не так, возник некий дискомфорт. В отношении всякого очередного новшества, всякой незначительной подвижки трудно было выразить обстоятельное критическое замечание, ибо все вроде соответствовало уставу, требованиям руководящих документов по «улучшению», «совершенствованию», «повышению эффективности» и т.п. К тому же наряду с постепенным опусканием планки требований к уровню профессиональной подготовки в жизнь внедрялись какие-то внешне позитивные вещи. А новая одежда всегда привлекает, не сразу и разберешься, что она лишь маскирует образовавшееся порочное пятно.
За ширмой разговоров о том, что военному переводчику надлежит готовиться к работе в любых экстремальных условиях, например в танке, добротную виияковскую школу подкарауливали упрощенческие подходы к методике языковой подготовки. Упрощенный военный аспект стал вытеснять лингвистический и страноведческий, слушателей перевели в курсанты, полагая, что близость к «армейской сермяге» укрепит моральный дух будущего офицера-интеллигента. Все это совершалось, безусловно, во благо. Злоумышленников не было, были нормальные войсковые мужики, каждому из которых в какой-то прекрасный день показалось, что ему вполне по плечу и по уму направлять работу кафедр и факультетов ВИИЯ, к тому времени ставшему просто Военным институтом, а потом и многопрофильным Военным университетом.
КАК ВЕРНУТЬ БЫЛУЮ СЛАВУ?
Может быть, возникновение Военного университета на месте старого ВИИЯ и правильное решение. Вопрос не в полезности укрупнения. Вопрос в качестве подготовки специалистов языкового профиля. А тут ни у кого даже сомнений не возникает: качество упало. Да и не могло не упасть. Лучшие педагоги ушли в гражданские вузы, за них университет особо и не боролся. А ведь всякое «умное» учебное заведение бережет заслуженных работников, лелеет ветеранов, ибо они несут на себе живые традиции. В традициях же – вся сила.
За последние шесть лет число изучаемых языков уменьшилось на двадцать. Это тоже показатель. Факультеты западных и восточных языков объединили. Интенсивность занятий по языку снизилась, хотя техническая база позволяет ее увеличить. В практику вошла такая разрушительная тенденция, как несостоявшиеся занятия. Не пришел преподаватель – и все. Причем это не какие-то исключения из правил. Это устоявшееся порочное явление.
В результате университет выпускает переводчиков, уступающих по уровню подготовки тем, которых когда-то пестовал ВИИЯ. Печально? Конечно. Так, может быть, следует закрыть языковой факультет, а специалистов набирать из гражданских вузов? Говорят, что это не решение вопроса. Тогда остается одно – вернуть былой уровень, а вместе с ним и славу виияковцев. Понятно, что нелегко. А что в нынешней жизни легко?
┘Ежегодно в один из майских дней в Лефортовский парк приезжают выпускники военного иняза. Компания собирается внушительная. Заправляет всем этим традиционным мероприятием «Клуб ВИИЯ» во главе с Алексеем Назаревским, заразительной энергии которого хватит на десятерых. В процессе задушевных пивных разговоров братья по школе обмениваются не только ностальгическими порывами души, но и полезной для жизни информацией. Бывает, что для кого-то из оказавшихся не у дел товарищей вдруг открывается заманчивая перспектива, и он уходит домой, окрыленный новыми надеждами.
В эти трогательные часы общения затрагивается и малоприятная тема – регрессия альма-матер, потеря лица «фирмы». А ведь о ней всюду говорили, да и продолжают еще говорить только в превосходной степени. За более чем тридцатилетний период работы и мне не раз доводилось испытывать чувство гордости за принадлежность к этой удивительной школе. Случалось такое и в процессе общения с зарубежными коллегами, и в российской провинции, в совершенно неожиданные моменты.
Не так давно нечаянная встреча произошла в Тамбове, в доме моих старых знакомых, которых я не видел много лет. У стола хозяйничала очаровательная молодая особа. Вела она себя с той непринужденной легкостью, которая свойственна образованным и воспитанным девушкам. За обедом выяснилось, что барышня здесь гостит у бабушки. А живет и работает в Москве, в учебном заведении, которое когда-то я окончил. Обстоятельство это мгновенно добавило застольной беседе раскованности и задушевности.
Когда пришло время пить чай, бабушка попросила внучку поиграть на пианино. Та без всякого жеманства подошла к старенькому инструменту и сыграла что-то из Шопена. Потом, аккомпанируя себе, погрузила нас в знакомую атмосферу «Жестокого романса». Голос оказался чистым, красивым, уверенным, как у профессиональной певицы...
Не могу отказать себе в удовольствии представить читателям мою новую знакомую: лейтенант Татьяна Гниненко, преподаватель кафедры французского языка Военного университета, кандидат филологических наук, поэтесса, красавица. Есть что-то символическое в облике этой молодой женщины, сулящее расцвет нового поколения преподавателей лефортовской «фирмы» и возвращение ее былого престижа. Во всяком случае, в это очень хочется верить.
