Виктор Мясников В октябре исполнилось 175 лет со дня рождения Сергея Васильевича Максимова – писателя-этнографа, книги которого стали историческими документами, рассказывающими о повседневной русской жизни XIX века. В 1860-х годах он совершил путешествие от Москвы до Нерчинска, результатом которого стал труд «Сибирь и каторга». Но нам интересны не преступники и страдальцы, а солдаты и офицеры конвойной стражи.
ОБИРАЛОВКА
Сразу можно сказать, что конвойная служба – что солдатская, что офицерская – была, пожалуй, самой коррумпированной из государственных сфер. Еще в Москве перед выходом партии ссыльных им задавался вопрос:
«– Какими вас, ребята, улицами вести? – спрашивали бывало свою партию опытные этапные.
– Хорошими! – отвечали бывалые из арестантов.
– Соблаговолите в барабан бить и прохладу дайте, – прибавляли опытные из них.
– Прохлада 50 рублей стоит, барабан столько же. Стало, ровно сто на меня да десять на ундеров, по рублю на рядовых, согласны ли? – говорил офицер».
Примечательно, что офицер не забывал рядовых. Круговая порука связывала конвой. И ссыльных вели самым медленным шагом по торговым улицам мимо особняков известных купцов-благотворителей. Подаяние «арестантикам» с лихвой покрывало все затраты на взятку.
Этапная служба была заведомо местом хлебным, и туда стремились вполне целенаправленно. Офицер «сам искал этого места и получал его в награду за долгое терпение, как древний русский воевода, и с тою же самою прямою целью. Обманывать и обманываться тут не для чего, дело всему миру известное┘ Инвалидные места в недавнюю старину тем и славились, что лучше крепостной деревни были. Хороши были инвалидные команды вообще, да и этапные таковы же в частности».
Стоит пояснить, что «инвалидом» в те времена назывался ветеран, выслуживший свой срок. Соответственно инвалидная команда – это тыловая воинская часть из «пенсионеров».
Вымогательство на этапе на каждом шагу. При этом, заметим, денежное содержание конвойных солдат просто нищенское – около 3 рублей в год. Это 25 копеек в месяц, меньше копейки в день! Арестанты заведомо богаче солдат, получая 3 копейки в день да еще собирая щедрое подаяние.
Покупают арестанты у конвоя абсолютно все, пусть и положенное по закону. Вплоть до бани – копейка с человека. Даже оглашение списков, кто куда назначен отбывать каторгу, оплачивается, хотя этот список офицер просто обязан прочитать вслух.
Вот что по этому поводу пишет Сергей Максимов: «Конвойные не упускают ни малейшего повода, чтобы сделать с арестантов побор, и изобретательность их в этом отношении изумительна. В большей части случаев придирки солдат носят какой-то отчаянный, злобный характер┘ Словно целую жизнь он не ел и вот теперь, в боязни умереть голодною смертью, хватает зря, что попадется, не гнушается никакою скверною, не боится греха, что вот и нищего сгреб в ослеплении и исступлении ума своего и дерет с его голых плеч последний кошель...»
Зачастую этапные командиры вели себя не лучше своих подконвойных. Известны десятки случаев, когда они продавали все сколько-нибудь ценные металлические предметы из этапных зданий: дверные петли, скобы, печные заслонки. Один офицер даже новые сосновые двери продал, а роль тюремных дверей играла подвешенная рогожа. Максимов приводит вопиющий случай.
«В Пермской губернии почтовым трактом от Екатеринбурга к Москве тянется небольшой обоз с чаем, с пятью-шестью возчиками. Сзади партии (арестантов. – В.М.) едет на подводе в одну лошадку офицер. По обыкновению господин этот кричит арестантам: «Давайте по два рубля с человека и делайте, что хотите!»
Состоялось согласие, учинилась сделка, отсчитаны деньги. Арестанты бросились на возы всею партиею, сорвали несколько цибиков (то есть мест). Возчики сбежались в кучу, бросились отбивать награбленное, но конвой сделал цепь – не пустил. Награбленный чай в соседнем городе сбыт был темными путями через надежных людей, деньги получены натурою, разделены поровну на каждого человека. Затеялось следствие, тянулось долго и много┘»
Но были случаи быстрого следствия. Вот пример из книги. «Арестант на спросе в Тобольске показал, что у него один этапный начальник взял взаймы 15 руб. серебром – и не отдал. Навели справки, написали батальонному командиру и получили ответ, что деньги с офицера взысканы и отправлены по принадлежности к месту нахождения кредитора».
Некоторые офицеры держали кабаки, где заключенные могли напиться. Дальше этап шел почти поголовно пьяный. С выпивкой вообще не было больших проблем. Вот что пишет Максимов: «Как вы водку в тюрьме достаете?» – спрашивал я одного из арестантов. «Штоф водки стоит на воле 80 коп., дам солдату 1 р. 60 коп. и принесет».
«Сплошь и рядом тюремные смотрители в своих рапортах по начальству со всей откровенностью рассказывают о подобных событиях. «У часового, стоявшего у ворот замка, нашли завернутый в «постовой» тулуп туез, то есть бурак с вином, которого было четверть ведра... Туезами пользуются как посудою объемистою и общеупотребительной, а где уже, как в аду строго, прибегают солдаты к ружейным стволам для сокрытия водки».
ЖИЗНЬ СОЛДАТСКАЯ
Какова была жизнь конвойного солдата? «Солдаты присылаются женатыми, а потому на новом месте спешат поскорее обзавестись собственным домом и хозяйством. Заплатив 15, 18, 30 рублей за целую избу, солдат отдает ей все свободное время и потом маклачит около арестантов торговлею и продает им за 3 к. кринку молока, за три жареных рыбки берет 6 коп., за фунт хлеба – 1 1/2 и копейку за небольшую чашку промозглого, с плесенью квасу... Семейным солдатам положено отводить земли под поля и сенокосы, но военный человек на мирные и кропотливые занятия не идет, предпочитая им крохоборливые, но настойчивые вымогательства и поборы с проходящих арестантов. Полей солдаты не пашут, хлеба не сеют, сенокосные луга при этом сдают в кортому (аренду. – В.М.). Припомним при этом, что каждый этапный солдат, исправляя казенную службу, должен пройти пешком 100 верст в неделю, в год (50 недель) больше 5 тысяч и во весь срок службы (от 15–20 лет обязан обработать 75–100 тысяч верст!)».
Фактически в царской России солдат той поры оставался таким же крепостным крестьянином, но поставленным под ружье. Его наделили землей, чтобы он мог прокормить детей, да еще и 3 рубля жалованья в год определили. Но он мог представления не иметь об агротехнике, тем более о возделывании хлебов в условиях Сибири. Да и на службу его регулярно отрывали, невзирая на время года. Вот и оказывается, что не было у него другого способа выживать, кроме как обирать арестантов.
На громадные массы арестантов, порой до полутысячи человек, конвой выделялся всегда одинаковый – 20 солдат (немного больше, немного меньше) да четыре казака. Вооружение – устаревшие кремневые ружья, дающие постоянные осечки. Поэтому, хоть арестантов и угнетали, с ними старались поладить. Ведь если такая толпа набросится, защититься от нее будет невозможно. Так что иной раз и кандалы с каторжных снимали, везли отдельно на подводе. А арестанты давали честное варнацкое слово, что не сбегут. И держали его крепко.
Офицеры и сами старались не проявлять излишней строгости, чтобы никто не сбежал с этапа. Особо тяжко он мог поплатиться за побег приговоренного к каторге. За это грозил суд, приговор которого был суров: уволить со службы без пенсиона и с позором, вычесть годовое жалованье. Побеги совершались обычно уже с каторги. При этом преступники, на этапах ладившие с солдатами, здесь могли поступить с ними крайне жестоко, лишь бы вырваться на волю.
На поиски беглецов нередко местное правление снаряжало крестьян с ружьями, поскольку одними солдатами для облавы обойтись не удавалось. Разве что офицер мог отлучиться со службы, возглавить местных «дружинников». Порой и сами солдатики сбегали в компании с арестантами, особенно штрафники. Их ссылали в Сибирь и на Амур в наказание, а тут иной раз переверстывали в казаки. Людей не хватало, чтобы содержать границу, а пуще того – охранять каторжных. Поэтому в 1840-х годах часть заводских крестьян переименовали в казаки. Как поясняет Максимов, «по имени только, но не самом деле».
Однажды такой штрафник-дезертир ушел с тремя каторжниками. Вел их по Сибири под конвоем, поясняя, что поймал беглецов и ведет на допрос в Читу. Так и увел...
Другой дезертир – Сафонов из пермского батальона в 1863 году «под видом и званием капитана турецкого флота и полковника де-Северина шалил по Сибири: в Тобольске не совсем удачно, в Таре с приобретением значительных сумм взаймы, в Томске с приглашением на балы и обеды. В Красноярске в нем усомнились, заковали в кандалы, посадили в секретную чижовку (тюрьму. – «НВО») и пригрозили плетями. С одного из этапов в Красноярском Сафонов опять бежал, опять надел гусарский мундир и снова мошенничал направо и налево до Иркутска. В Иркутске его опять заковали и сослали дальше, преградив ему путь к дальнейшим обманам и самозванству».
А в Чите случай вышел совершенно скандальный. Вот как он описан в книге Максимова: «Тамошние гарнизонные солдаты не только выпускали на ночь арестантов, но и сами ходили с ними на грабеж в городе и соседних селениях. Перед светом аккуратно возвращались: один на часы, другой в заточение. Виновных велено было строго наказать, но наказание не остановило преступления. Солдаты снова произвели несколько краж и украденные вещи спрятали на гауптвахте; офицеры оказались по следствию потворщиками. Еще в 1838 году генерал-губернатор Броневский свидетельствовал, что нравственность тех казаков, которые обращались при полиции и в частом соприкосновении со ссыльными, была решительно потрясена».
Если разобраться, то и солдаты, и казаки, и офицеры отбывали в Сибири тоже своего рода каторгу, шли по этапу вместе с арестантами весь срок службы. Так же бедствовали и подвергались наказаниям. И поневоле сближались с подконвойным контингентом, уж слишком похожей была их жизнь...
Владимир Полканов 
