Евгений Матвеев
Неужели «командовать» одной такой машиной сможет лишь шестерка старших офицеров?
Фото из энциклопедии «Оружие и технологии России»
Вот уже несколько лет наши военные вертолетчики под эгидой ООН достойно несут нелегкую службу в самых затерянных уголках Черного континента: Сьерра-Леоне, Ангола, Судан, Чад┘ Честь им и хвала. Однако даже поверхностное знакомство с личным составом российской авиационной группы (РАГ) миротворцев вызывает немалое удивление.
Звено из четырех вертолетов обслуживают около 200 военнослужащих, в том числе 9 полковников, 16 подполковников! То есть одну винтокрылую машину приходится по два («с лишним») полковника и четыре подполковника. И это, не считая майоров, капитанов и т.д. Даже «главный бухгалтер» группы – помощник командира по финансово-экономической работе – полковник. Для сравнения: в середине 1980-х годов в Афганистане вертолетными полками, где 60 бортов вели ежедневные боевые действия круглый год, днем и ночью, командовали подполковники. А тут четыре машины.
РАГ представляет собой сборную «солянку» из представителей московского руководства и частей. Причем практически все они имеют воинские звания, которые на одну-две ступени выше занимаемых в РАГ должностей (майор на должности старшего лейтенанта, подполковник – капитана и т.д.). Нигде в мире не найдете столь высокопоставленной миротворческой группы из четырех вертолетов, как наша.
Правда, был у меня один похожий случай много лет назад, когда пришлось выполнять интернациональный долг «за речкой». Обратился я в афганский ПАРМ (подвижная авиаремонтная мастерская) на аэродроме в Кабуле. В будке одной из автомашин пили чай три механика, все – в звании полковников┘
А если серьезно, первое, что приходит в голову по поводу РАГ: либо нашему младшему офицерскому составу уже нельзя доверить самостоятельное выполнение миротворческих задач, либо майорам, подполковникам и полковникам делать нечего на своем основном месте службы. В результате такой кадровой политики части и подразделения остаются «обезглавленными» в прямом и переносном смысле.
Из 344-го центра боевой подготовки и переучивания летного состава армейской авиации в Торжке, где сегодня наряду с опытной эксплуатацией должна полным ходом идти отработка новых методик боевого применения перспективных ударных комплексов (Ка-52, Ми-28Н), главный и два старших убыли обслуживать четыре вертолета!
Начальник группы КПС вертолетного звена российской авиагруппы – «целый» подполковник, старший инженер ИАС (инженерно-авиационной службы) того же центра. Хотя в обычном полку армейской авиации, где 12 звеньев, эту должность занимает старший лейтенант. Непостижимо, но на четыре «мирных голубка» (вертолеты в миротворческой миссии используются без вооружения) приходится группа АВ и ДО (авиационного вооружения и десантного оборудования), в которую входят майор и три капитана. Плюс начальник службы вооружения в звании подполковника. Причем двое из этих офицеров – специалисты по управляемым средствам поражения. И это миссия ООН!
Почему руководящий состав, которому по должности положено возглавлять сотни людей и распоряжаться десятками единиц различной техники, занимается четверкой винтокрылов? Почему немолодые уже люди предпенсионного и пенсионного возраста (некоторым старшим офицерам РАГ 50 и более лет от роду) едут в не самые, мягко говоря, «курортные» места? В Джубе, например, даже по суданским меркам очень жесткие условия: умопомрачительная жара – днем за плюс 50╠С, ночью не ниже плюс 30╠С, высокая влажность и малярия – москиты ночью так облепляют каждую лампочку, что свет не может пробиться. И тем не менее каждый четвертый офицер – 45 лет и старше. «Дембельский» аккорд? Но почему?
На то есть несколько объективных причин, но главная из них заключается в том, что миротворческая миссия – единственная возможность заработать за 20 лет службы. Этакая «заслуженная награда»! А где деньги, там ходоки с подарками в Москву, махинации. «Поделить по справедливости» невозможно (кто-то ездит по нескольку раз, а кто-то – ни разу), поэтому стремление попасть сопровождается неблаговидными поступками и обыкновенным страхом (ведь могут снять прямо с трапа самолета, были и такие случаи).
И тем не менее ничего плохого в «заслуженной награде» нет. Любая возможность поощрить людей – это очень хорошо. Хотя есть и свои минусы. Самый большой – разбазаривание бесценного опыта.
Для меня парадокс заключается в следующем: в составе группы нет ни одного научного работника. А ведь миротворческая деятельность – это единственная возможность собрать и проанализировать современный опыт эксплуатации в особых природно-климатических, этнических, религиозных, языковых, информационных, материально-технических и прочих условиях. Это новые человеческие контакты, новые возможности, новые стимулы к развитию, новое мышление.
Современная миротворческая группа должна быть командой амбиций, жажды знаний и стремления заложить основу будущего военных вертолетчиков. Самое дорогое вложение – это вложение в новое поколение. Вот она цель, «Большая цель», подлинная забота о будущем армейской авиации.
На двух стульях усидеть невозможно. Мы должны для себя решить, зачем мы командируем своих граждан в миротворческие миссии? Либо это «заслуженная награда» за безупречную службу и тяжелый ратный труд, либо «Большая цель». Нужно решать: или открывать ворота на КПП будет полковник, как в суданском аэропорту Хартума; или работа ради перспектив развития армейской авиации.
