Морские байки

Морской тральщик.
Фото из книги "Оружие России"

На востоке нашей необъятной державы морские рубежи Родины, как известно, охраняет Тихоокеанский флот. Короче, ТОФ. В общем, тот еще флот. И служат там те еще мореманы.

ДРУЖБА!

Капитан 3 ранга Коля Булгаков командовал морским тральщиком 254-го проекта. Бороздили тогда просторы морские такие корабли. Командиром Коля был лихим, даже чересчур. За что получил прозвище Адмирал Дрейк. Помните, наверное, что был в давние времена такой пират, ставший впоследствии то ли пэром, то ли сэром Англии.

И, как это порой случается при выполнении служебных обязанностей вдали от начальства и семьи, не без маленького греха, известного всем как страсть к зеленому змию.

В один из чудных погожих дней тралец выгнали в моря. На охрану уже упомянутых рубежей. Ибо было это в дни, которые в некоей стране, где, как утверждают ее аборигены, восходит солнце, справляли в очередной раз «Дни северных территорий». Страну я не называю, чтобы не вызвать непредвиденных дипломатических сложностей. Умный догадается, а дураку и знать незачем.

Так вот, эти самые гнусные самураи, считая часть исконно русских камней своими, выходили в этот время на утлых своих суденышках, именуемых джонками, в море. И картинка получалась такая вот.

Наш героический морской тральщик курсирует в морском пространстве, а вокруг него десятки, сотни джонок, порхающих тут и там, словно бабочки над полем. Столпотворение почти вавилонское. Того и гляди кого-то утопишь, если дашь чуть больший ход. И в дрейф лечь невозможно, потому что косоглазые друзья так и норовят взобраться на борт тральца.

Коля-Дрейк, видя такое дело, все-таки ход дал. И оборотиков добавил. А так как 254-й ход набирает быстро и незаметно, маневр получился весьма удачным. Пара джонок увернуться от форштевня успела, а одна была распорота пополам, как скорлупка яичная. Рыбачки, еще минуту назад мечтавшие вернуть Стране восходящего солнца Кунашир и Шикотан, начали уже мечтать о том, как бы им не утонуть. Потому что как не хватайся за плакатики с яркими иероглифами, а плавучести они не прибавляют.

Коля-Дрейк, отдадим ему должное, несмотря на некоторое подпитие, не растерялся. Сыграл «Человек за бортом!» и вытащил на палубу полуутопленников. Собратья по оружию им, кстати, помочь не спешили. Когда борцов за ридну землю вытащили на борт колиного корвета, Дрейк задумался. Потому что получилось, понятное дело, ЧП с оттенком международного скандала. А скандалы Коля не любил.

Так что пришлось дать радио на базу. Там от сюрприза, естественно, несколько обалдели, а так как главное на флоте вовремя доложить и прояснить ситуацию, выслали катерок в район инцидента с высоким штабным начальством.

А пока катерок шел в точку встречи, Дрейк решил выяснить отношения с хозяином джонки. Который, понятное дело, по-русски говорить не умел. К тому же уже начал подозрительно почихивать и кашлять. И Коле пришлось самурая подлечить, для чего из сейфа был извлечен командирский запас.

...Через пару часов катер с комиссией пришвартовался к тральщику. Не слушая сбивчивый доклад вахтенного офицера, председатель комиссии – худощавый энергичный капраз – стремительно зашагал в каюту командира.

Остальные проверяющие не отставали от шефа. Капраз на мгновение замер у двери каюты и резко толкнул дверь. Последняя открылась и взору комиссии предстала незабываемая картина.

Дрейк, обняв иноземца за худенькие плечи, зычно распевал: «В этот день решили самураи...» Капитан джонки старательно ему подпевал. На столе высилась здоровенная бутыль спирта. Командирский сейф был раскрыт на полную катушку. Из его чрева торчала рукоятка «Макарова» и виднелись корешки каких-то документов.

Дрейк поднял осоловелые глаза на прибывших и, с трудом ворочая языком, произнес единственное иностранное слово, выученное за долгие годы школы и дальнейшей жизни: «Фройндшафт...».

Через месяц капитан-лейтенант Николай Булгаков командовал уже базовым тральщиком типа «Машка». В тьмутаракани Тихоокеанского флота под названием Тимофеевка.

Правда, и там он продержался недолго. Обладая поистине лошадиным здоровьем (Коля купался в море с апреля по ноябрь – это на ТОФе-то!), Дрейк считал, что таковыми должны быть и его подчиненные. Посему подданные его корабельного царства ходили вечно полураздетыми и полуобутыми, с дырявыми «гадами» и в рванье под стать пиратским одеяниям.

Как-то на Колину «Машку» нагрянула очередная комиссия. Устроили, как принято, строевой смотр. Дрейк вывел своих, построил. Вид у морячков, конечно же, был ужасающий. Зато какой моральный настрой! Высочайшего уровня!

Обалдевшие проверяющие, переходя в строю от матросика к матросику, слышали от оборванцев в погонах только молодецко-бодрое: «Матрос Пупкин. Сыт, обут, служба на флоте нравится. Готов остаться на сверхсрочную!»

Терпение высокого начальства лопнуло. Колю дембельнули. Теперь он лоцман где-то на Днепре.

ШУРИК

Январь 79-го. Служу на «полтиннике». «Туман» называется. Командир – Сергей Сергеевич Степанов – утром в кают-компании раскрывает любимую флотскую газету «Страж Балтики». Весело:

– Ну все, кабздец «Кобчику». О нем тут статья в самых превосходных тонах. Значит, или потонет, или сгорит...

То ли накаркал, то ли предвидел. Ровно через неделю «Кобчик» – тоже СКР полсотого проекта, горит синим пламенем прямо у стенки. Как всегда, суматоха и паника, машин пожарных понаехало, парочка пожарных катеров причапала, все в дыму, брандспойты вовсю шпарят...

Визг тормозов, подлетает черная «Волжанка», из нее выходит командир базы вице-адмирал Щадрич. Только нога в начищенном ботинке ступает на бетонку, раздается истошное:

– Сми-и-и-р-на!

Это наш начштаба Шура Кардаш идет приветствовать высокое начальство. Строевым, как на плацу, высоко задирая ноги. Шура у нас строевик. И дятел приличный. Подлетает к адмиралу и рычит:

– Товарищ вице-адмирал, на 30-м дивизионе сторожевых кораблей...

Охреневший Шадрич мгновение пялится на ревностного служаку и прерывает того еще более грозным рыком:

– Иди на хрен, Кардаш!

И куда-то в толпу сопровождающих:

– Уберите этого мудака от меня подальше, а то я за себя не ручаюсь...

Через месяц Шура служит в Риге. Уже командиром дивизиона. Наказали, называется...

* * *

Я, кстати, Шуру всегда любил. За его неизменное:

– Эй, лейтенант, иди сюда!

Подхожу:

– Товарищ капитан 3 ранга, лейтенант Рискин...

– Так, Рискин, позови мне этого... как его? Да этого... Ну, в общем, сам знаешь...

– Есть.

И уходишь. С чистой совестью.

* * *

Разборка в штабе. Уже в Риге, где Шура – командир «консервного» дивизиона. Начальник штаба бригады:

– А у вас, товарищ Чардаш, моряки вчера ходили в самоход!

– Я, товарищ капитан 2 ранга, не Чардаш, а Кардаш...

– Вот я и говорю: у вас, товарищ Чардаш, моряки не просто были в самоходе, но и нажрались там...

* * *

В Риге, напротив штаба дивизиона «консервов», стоял то ли бронзовый, то ли чугунный футболист. Корпус статуи наклонен, правая нога на замахе, а перед ней мячик.

И если бы футболист по нему вдарил, мяч полетел бы как раз в окно кардашевского кабинета.

Все мне эта картинка вживую представлялась. Удар, мяч в полете и... влетает в окно, встречаясь там уже с шуриным лбом. И разлетается вдребезги!

В Риге Шура получил капдва. И ушел на пенсию. Работать он устроился в хореографическое училище. Кем, правда, не знаю.

А спросить постеснялся.