Байки из кают-компании

Рисунок Натальи Неведомой

ЖЕНА ОСОБИСТА

Особист, он потому и особист, что особый. Капитан-лейтенант Шестаков был маленьким и неприметным, и служил он в особом отделе, то есть выявлял среди нас политически и морально неустойчивых. И вдруг его уволили. В двадцать четыре часа. И потянулась к нему вереница лейтенантов, мечтающих с флотом расстаться, за консультацией. Увольняли тогда, как сказал Покровский, только за прободение матки и появление трупных пятен. Лучше не скажешь. А желающих уволиться хоть пруд пруди. Вот они и стали одолевать Шестакова, расскажи да расскажи, как тебе это удалось.

Он со страждущими опытом делиться не стал. Как-никак разведчик. А узнали мы его секрет на сборах политгрупповодов. ЧВС проговорился, войдя в раж. Все оказалось как в анекдоте. Отправил Шестаков жену в санаторий, а сам пригласил в гости первую жену. Тут требуется извиниться и сказать, что женат наш герой был дважды. То ли они молодость вспомнили, то ли просто ретивое взыграло, но принялись они воплощать в жизнь Камасутру. А чтобы бесценный опыт не пропал для потомков, Шестаков стал снимать все эти акробатические изыски служебным фотоаппаратом, и на служебную же пленку.

Снимки получались качественные, фотоаппарат был хороший, широкопленочный. Печатал фотографии он тоже в служебное время. Все думали, что он шпионов ловит, а он в это время дома лабораторию оборудовал и трудился над иллюстрациями к индийскому учебному пособию не покладая рук.

Как это часто случается, жена вернулась из отпуска раньше времени, открыла дверь своим ключом┘ и тут ее чуть не сбила с ног голая тетка, шустро скрывшаяся в ванной комнате. Жена Шестакова была не просто женщиной, а женой особиста, Поэтому она приступила к мужу со знанием дела. Получив апперкот слева, представитель карательных органов надолго затаился в углу. Первая жена тоже имела некоторый опыт, и за это время успела выскочить на лестничную площадку и уже там, оторвавшись от преследования, задумалась над тем, следовать ли дальше без одежды или немного подождать.

Пока она размышляла, вторая жена рассматривала фотографии. Они привели ее в такое восхищение, что она сжалилась над товаркой и вышвырнула ее вещички в окно и стала с интересом наблюдать, как та выкрутится, продолжая время от времени пинать подлого изменщика, как только он подавал признаки жизни. Неизвестно, что говорил ей потом Шестаков, но она пришла в такую ярость, что потеряла над собой контроль, собрала фотографии и отправилась к чевээсу.

– Вот чем у вас офицеры занимаются! – разложила она перед контр-адмиралом фотографии – Полюбуйтесь!

И адмирал полюбовался. Он не был эгоистом и потому понес снимки командующему, чтобы и тот получил удовольствие. Дальше сыграла свою роль зависть, ибо адмиралы такого уже не могли. А адмиралы потому и адмиралы, что не прощают подчиненным малейшего превосходства в чем бы то ни было.

Шестакова уволили по особому представлению командующего за аморальное поведение.

– Чтобы нас за такое уволили, – расстроенно говорили лейтенанты, – надо проделать такое с женой командующего или чевээса! Для плавсостава аморалка не повод!

ВАЛЕНТИН И ВАЛЕНТИНА

Бывают люди, которых не замечают, даже когда они приходят и уходят: вот вроде бы только что где-то здесь отирался, а вот уже и нет его, а никто и внимания не обратил. Именно таким был лейтенант Валя Д., прибывший к нам на должность дивизионного связиста. Я его прихода ждал, наивно полагая, что приход молодого лейтенанта хоть немного скажется на графике нарядов. Обычно на молодых лейтенантов сваливали львиную долю нарядов. По дивизиону у нас дежурили только командиры кораблей и дивспецы, но Валю как штабного нагружать не стали и на моем режиме «через день на ремень» его приход не отразился.

Был он незаметным, своего мнения никогда не высказывал, на начальство смотрел преданно, не пил и не курил, одним словом, имел неплохие перспективы роста или, как утверждали злые языки, сливался с шаровым цветом окраски бортов кораблей. Примечательным в нем был только нос: ярко красный и лоснящийся. Чудо, а не нос. Жену его тоже звали Валей. Она давала мужу ежедневно восемь копеек на дорогу (проезд в троллейбусе стоил четыре копейки), строго контролировала время прибытия со службы и раз в квартал делала аборт, а он носил ей в больницу новые тапочки, будучи уверен, что у нее что-то с почками.

На этом основании некоторые наши негодяи высказывали предположение, что почки у нее распускаются без участия нашего связиста. Жесткие ограничения свободы породили в характере лейтенанта слабость к рассказам некоторых наших «гусаров» о веселом времяпрепровождении с женщинами. В такие минуты взгляд у него становился мечтательным, на губах бродила блаженная улыбка, а нос раскалялся так, что хоть прикуривай.

Парторгом у нас в то время был старший лейтенант Попов Василий Дмитриевич. Служба у него, сами понимаете, была необременительной, свободного времени навалом, и он любил заполнять досуг военно-морской травлей и придумывать разные приколы. Безоговорочное доверие связиста к словам начальства и жены Василия Дмитриевича смешило, и, завидев, готовящуюся к передаче очередную пару тапочек, он частенько напевал:

– Овечка сделала аборт.

Ей волк принес в больницу торт,

Лев приволок┘

(не помню уже что принесли другие звери).

Баран принес жене цветы.

Мораль сей басни такова:

Когда несешь жене цветы,

Подумай, не баран ли ты!

Поэтому я не берусь утверждать, что история, которую я сейчас расскажу, произошла на самом деле, а не была разыграна Поповым. Дежурил я как-то по дивизиону, связист ковырялся в трансляции, что-то у него там не фурычило, как вдруг вваливается в рубку Попов с сияющей рожей и говорит:

– Саня, правильно главком говорит: «Ни минуты рабочего времени впустую!» В ателье ходил, там у меня тужурка с брюками шьются. Выхожу с примерки, девица стоит, молодая, но по всему видать, что крупный специалист в своем деле. Ты же знаешь, я их нутром чую.

Лицо связиста приняло привычное мечтательное выражение, а Василий Дмитриевич продолжал:

– Думаю, вечер сегодня не пропадет даром. Знакомлюсь. Ленинградка, муж – лейтенант, в этом доме квартиру снимают. Развлечься не против, муж дежурить заступает, так что покувыркаемся.

Замечаю, что лицо у Вали меняется, насторожился он, вечером он меня меняет.

– Зовут Валентина, – продолжает Попов, отчего настороженность сменяется явным волнением и нос начинает светиться. – На втором этаже, квартира┘

Закончить фразу парторгу не удалось. Валя стартовал в сторону КПП, размахивая отверткой и рассекая воздух ветвистыми рогами. Рассказчик стартует следом, и оба скрываются из виду. Я остаюсь гадать, кто меня будет вечером менять на дежурстве, начинать искать смену или подождать результата забега.

К счастью, все обошлось. Парторгу не только удалось догнать ревнивца, но и убедить его в том, что все это был неудачный розыгрыш. Так что вечером меня сменил связист, снова свято верящий всему, что говорят начальство и жена.

А через три года Валя ушел на повышение, и никто бы этого не заметил, если бы не появление нового связиста.

КОНУС

Это такая мишень, которую тащит на длинном буксире самолет, а мы по нему стреляем. В такие дни к нам присоединяются погранцы. Самолет прилетает из Севастополя, поэтому, в целях экономии, выходят все, кто стрелять способен. Строимся в кильватер и такой длинной кишкой шлепаем потихоньку на юг.

В этот раз все было как обычно. На мостике полно народу, все пялятся в небо и неспешно переговариваются. Проходит час, проходит два, локация вовсю молотит, а самолета все нет. Уже обо всем поговорили, помянули летунов добрым словом и заскучали.

– Так и до иранской границы дошлепаем, – говорит комдив, и немедленно возникает дискуссия по вопросу, что подумают иранцы, когда обнаружат приближающуюся армаду.

– Боятся летуны, как бы мы их вместо конуса не сбили, вот и тянут время, – предположил кто-то.

И тут в конце колонны возникает оживление. Там идет бригада ОВР под командованием капитана 1 ранга Рябуха. Этот ждать и думать не любит, шашку наголо и в бой.

– Цель наблюдаю. Справа 120, угол места 50, – раздается в эфире. – С приходом на дальность стрельбы открыть огонь.

Бригада ощетинилась огнем, а мы пока наблюдаем. И что странно, овээровцев видим, разрывы снарядов видим, а самолета, хоть убей, не наблюдаем. Вслед за рябушатами открыли огонь погранцы и из строя влево выкатились. Значит, самолет прямо над нами и так им стрелять удобнее. Задираем головы так, что рты пораскрывались, а самолета не видим.

Стрелять или подождать, мечется по мостику комдив и командует: «Усилить зрительное и техническое наблюдение!»

Усиливаем.

– Главное – это самолет не сбить! – говорит комдив.

– И чтобы все снаряды вышли! – добавляет дивизионный артиллерист.

Пока они так рассуждают, Рябуха уже в штаб докладывает, что он отстрелялся с предварительной оценкой «хорошо». Штаб после недолгих размышлений:

– По какой цели стреляли?

– По конусу!

– Вы уверены???

– Еще бы!!!

– Странно, – удивляется штаб. – Самолет еще из Севастополя не вылетел. Там у них погода нелетная.

Все. Приплыли. В эфире тихо, как на кладбище.

– Поздравляю с успешной стрельбой! – нарушает тишину наш комдив, а в ответ ему: «Да пошел ты┘»

– Хорошо, что мы не пальнули, – говорит комдив и довольно лыбится.

Все корабли уходят в базу. В полигоне остается только наш дивизион, и через три часа мы стреляем по конусу в гордом одиночестве. А потом еще по пикирующей мишени. Мишень разбили вдребезги. Нашу стрельбу оценили на «хорошо», остальным – «удовлетворительно».

А как же иначе – самолет не сбили и снаряды все вышли!