Александр Бархатов
"Война совсем не фейерверк, а просто трудная работа..."
Фото РИА Новости
Пал Сергеич Грачев нехотя подвел меня к карте. К командиру 103-й гвардейской витебской десантной дивизии, расквартированной у аэродрома в Кабуле, только самый ленивый из столичных гостей не забредал. Удобно. Рядом с пунктом убытия/прибытия.
Гвардейцы хвастали порядком, не сдаваясь ни жаре, ни пыли. Плюс надежная защита по периметру аэродрома. Коллеги-корреспонденты предпочитали чинить авто тоже здесь, а это высокий показатель армейского быта – работа на гражданских гостей.
Городок был всегда прибран. Любо-дорого. О войне приезжему человеку напоминали здесь только безупречно застеленные кровати с парадными беретами невернувшихся. Кажется, свой первый урок мужества новички получали именно в казармах. Попробуйте уснуть рядом с такой навеки прибранной койкой.
Наконец, Грачев определил, куда меня, въедливого радиокорреспондента «Юности», можно запихать. Застава находилась в так называемой «красной зоне», то есть там, где с местными поддерживались не очень плохие отношения. Но то – местные, а застава контролировала бойкий караванный путь.
От штаба до вертолетной площадки меня провожал рыжий капитан, на первый взгляд – в десантной форме, с теми же курицами на петлицах и погонах, только без гвардейского значка. Что, разумеется, было не оплошностью в одежде, а мелочью, означавшей принадлежность к спецназу ГРУ. Перед полетом на заставу он переоделся в безликую выгоревшую «эксперименталку».
Летим утром. Разрешенное полетное время в горах с рассвета до десяти утра. Дальше вакханалия восходящих и нисходящих воздушных потоков в ущельях делает посадку непредсказуемой.
Вертолет идет между склонов, не забираясь на всеобщее обозрение. Так проще увернуться от пулеметов с земли, быстрее пересекаешь сектор обстрела. Время от времени дух захватывает. Особенно, когда вертолет перепрыгивает из ущелья в ущелье через узкие хребты. Крестообразная мушка на пулеметном стволе перед пилотской кабиной то упирается в скалы, то словно теряется в широких каньонах в поисках цели.
Оранжево-рыжие сигнальные дымы разрешают снижаться. Слева и справа по борту неэкономно выстреливаются гирлянды тепловых ловушек для ракет «земля-воздух». Прямо-таки традиционное для армии праздничное прибытие. Вертушка, помимо нас с капитаном, привезла что-то ценное в ящиках. Видимо, провиант – попутно.
Застава располагалась на горном хребте высотой две тысячи девятьсот метров. Если учесть, что Кабул – тысяча шестьсот метров над уровнем моря, то это место гарантировало свежий воздух лечебницы, с успокаивающей сонливостью от недостатка кислорода. Впервые я видел, как вертолет для высадки и разгрузки зависает, зацепившись за крохотное плато двумя колесами, а третье болтается по другую сторону скалы над бездной.
Один боец, стоя на тропе, принимал груз под плотным воздушным потоком от лопастей пропеллера. Подхватил за руку, помог спрыгнуть и нам. Четверо других гвардейцев по цепочке передавали гостей и ящики дальше до небольшого расширения тропы, где уже могли свободно разойтись два человека. Процесс был, видимо, отлажен.
Умилялся, наблюдая картину неподалеку. На скальном выступе, по пути к заставе, десантник взвалил здоровенного пса на плечи. Подумалось: вот оно великодушие российского воина, сам пыхтит как паровоз от натуги, а боится за пса, чтоб не сорвался. Не чета мне, с моим эрделем, которого я брал на закорки только из озорства┘
Позже выяснится, что четвероногий друг по кличке Боцман просто ненавидел всех, кто приносил с собой новые запахи. Чуял афганские караваны за несколько верст. Он и меня хотел не раз опробовать за задницу. Видимо, я не пах, как следует воину-интернационалисту, защитнику его собачьей родины. Поэтому бойцу было велено с первых шагов по прилету уберечь меня от клыков.
Застава была, что назвается, «экзотик». Если можно сделать каменную поверхность специально непригодной для проживания, то этот вариант удался природе здесь наилучшим образом. Скальные породы вывернуло так, что острые и ребристые грани стояли торчком. Как коралловый риф. Присесть или просто опереться о камень не было никакой возможности.
Взвод, человек пятнадцать, жил в блиндажах, построенных из снарядных ящиков. На обивочный материал по потолкам и стенам пошли оранжевые купола осветительных мин. Все располагалось строго по вертикали. На самом верху горы стоял КНП – командный наблюдательный пункт: деревянный каркас с маскировочной сетью, обложенный плоскими камнями.
Картину открывшегося отсюда бескрайнего пейзажа дополняло крыло ИЛ-76, лежащее строго напротив, на склоне противоположного хребта. Даже без бинокля можно было разглядеть четкую маркировку, номер. Остальные обломки сбитого самолета лежали в долине. Говорят, военторговский это был борт. Среди погибших оказалось немало женщин.
Ниже КНП сползали жилые землянки, где не по-уставному прямо в тумбочках хранились консервы, включая деликатес: лосось и баклажанная икра. Повсюду попадались самодельные коптилки, сделанные из пустых банок газированного напитка «Si-Si». Электричества, естественно, не было. Чтение – только по субботам и воскресеньям.
Главным местом была курилка. Там стояла новогодняя елка, которую смастерили из колючей проволоки, и ведерная консервная банка из-под томатной пасты, наполненная раствором хлорки для дезинфекции рук.
По случаю прилета гражданского гостя и интервью с гвардейцами даже появился боец с изрядно потертой гитарой. Пожаловаться успел – струн у начальства в Кабуле не допросишься. Вот и сейчас приспособили проволоку минной растяжки: хорошо, что звучит один в один, как третья струна.
Капитан с командиром заставы, приземистым старлеем, попыхтели папиросками и удалились. Я зашел в отведенный блиндаж. Не ведомо – к везению или невезению, когда входил, перебежала дорогу мышь. Сопровождающий боец равнодушно озвучил местную логику: раз мыши пришли, будут и змеи. Успокоил.
Я стал обживаться на предоставленной мне жилплощади: на койке по соседству с командирской. Проверил репортер, надел черный поролоновый набалдашник на микрофон. В случае чего оставалось только нажать на запись. Слово себе дал иметь магнитофон всегда в боевой готовности после одного курьезного случая.
Было это в афганском местечке Суруби, неподалеку от огромного водохранилища, по которому любил рассекать в былое время на катере с отделкой из красного дерева изгнанный афганский король. Война войной, а плотину Сурубинской ГЭС, которую возвели здесь прежде дружественные шурави, ни один душман не тронул. Постреливали, конечно, но не порушили.
Но – о привычке быть начеку с аппаратурой. В календаре стояла праздничная дата – 9 мая. К вечеру в расположении местного гарнизона расслабились, но, оказалось, отмечали советский праздник не по одну сторону невидимого фронта. Такова была традиция. Свист нескольких реактивных снарядов и близкие разрывы накрыли чей-то тост. Помню, выбежал из здания, прижался к стене. Плеснуло пламенем далеко, метрах в двухстах. Один раз, второй. Разброс по расстоянию очень приличный.
Потом мне покажут, как неграмотный народ научился запускать реактивную технику. Брался мешок, на который были нанесены горизонтальные метки, в соответствии с расстоянием до цели. До нужной риски насыпался песок или щебень. На мешок, под наклоном, водружался реактивный снаряд. Получался нужный угол, и стрельба шла по примитивно рассчитанной траектории.
Характерный вой эрэсов затих. В ответ на обстрел довольно быстро – где-то по соседству стояли артиллеристы – полетели еще большие плюхи в окраины славного городка. А я побежал к забытому на столе репортеру┘
С тех пор меня преследовала идея фикс – записать звук падающего эрэса. Но не судьба. Я это окончательно осознал на той горной заставе, куда меня спровадили Грачев с капитаном в следующий приезд.
Когда первый эрэс, прилетев как раз из-за хребта с обломком крыла Ил-76, ударил в подошву горы, а два других, фыркая и с заунывной песней, пролетели над головой, я почему-то нырнул в щель, выдолбленную бойцами в качестве укрытия, а не метнулся к блиндажу, где на койке лежала готовая к записи аппаратура.
Лежал бочком и винил весь советский строй. По одной весомой причине. Нельзя призывать в армию восемнадцатилетних пацанов. Они окопы и щели рыть не умеют. Так раздолбали породу бездумно, что снаряд целиком залететь может, не то что осколок. Ширина-то в полнеба. А вой эрэсный особенный, жутко пробирает, болванка летит, хрен знает где, а звук прямо в тебя тычется┘ Когда все закончилось, отряхиваясь, с грустью понял, что не выйдет у меня с храброй записью реактивных снарядов. И вторая мысль не согрела, убедила еще в одной ошибочной трактовке бытия: посмотрел на свое убежище, как я в него, такое узенькое, протиснулся, абсолютно непонятно.
Этим я и поделился с гэрэушным капитаном. Прорвалась искренность не к месту. А он, вероятно, чтобы подбодрить, предложил к подножию горы спуститься. К ручью. За крабами. Я, капитан и три бойца с автоматами вышли налегке, каждый накинул на шею перевязанные чулки от костюма химзащиты. Вот в чем незаменима была эта резиновая тара в Афганистане, так это в транспортировке пресноводных членистоногих.
Спустились быстро, минут за тридцать. А поднимались потом часа два. Я все проклял. Зачем капитан это адское испытание придумал? Чтобы я окончательно проникся подвигом десантуры? Ведь боеприпасы и провиант обычно не вертолетом, а по земле привозят. И переть все надо на гору самим.
Зеленые пресноводные крабы потом мне снились. И не вкус их – довольно сносный, а именно живьем. Не в воде, а ползущие по крутому склону вверх, к заставе.
