Ужас "дедушки" Семенова

Смотреть на такой строй приятно.
Фото с сайта www.desantura.ru

Профессиональная армия – это здорово! На смену ни на что не годным восемнадцатилетним пацанам идут бравые Рэмбо отечественного разлива.

Зима 93-го года. В бригаде связи развод. Подполковник-замполит – на трибуне. Бригада под оркестр печатает строевым шагом по плацу. Плац маленький, доходят до конца, по команде разворачиваются и назад, мимо трибуны.

Идет автохозвзвод. В первой шеренге тянутся, ровняют строй молодые, «духи», первогодки. Потом привычно маршируют «черпаки», отслужившие полгода. В предпоследней шеренге вяло, как на прогулке, идут дембеля. Главный здесь сержант Александр Семенов. Семенов – злой «дедушка».

Добрых «дедушек» уже демобилизовали, а Семенова по личному указанию комбрига держат до последнего, чтобы уволить «под елочку», 30 или даже 31 декабря. Семенов ходит только на развод, после чего спит в каптерке. Наконец, последними – всего четверо в шеренге – первые контрактники. Среди них рядовой контрактной службы Екатерина П.

С вдохновенным лицом она шагает старательно и самозабвенно.

В такт шагам бьет барабан.

– Выше ногу! – командует замполит.

Екатерина, заслушавшись оркестр, выполняет команду и засаживает носок сапога прямо в зад идущему впереди «дедушке» Семенову. Дембель, которому осталось служить от силы дней 10, от неожиданности подпрыгивает.

– Извините, товарищ сержант, – шепчет Екатерина, продолжая нарезать строевым.

Ее соседи по шеренге давятся от смеха. Сержант заводит руку за спину и показывает кулак. Его обрамленный шинелью жирный широкий зад мерно колышется в такт шагам.

Замполит еще не понял, почему оживился строй, и подошел к перилам. Бригада заходит на второй круг. Поют на морозе трубы, бьет барабан. Оркестранты тоже проснулись и заиграли веселее. Оркестр, как всегда, играет строевую бригадную «Катюшу». Солдатские сапоги мерно впечатываются в снег.

И как раз где-то на припеве, неслышно подтягивая «выходила – песню заводила», контрактница, войдя в раж, вновь всаживает сапог под зад дембелю. Тот подпрыгивает и улетает на полшага вперед.

– Саша, прости! – доносится ему вслед.

Давит смех уже не только последняя шеренга, но и шагающая за ней ремрота. В другие роты, идущие следом, на вопросы шепотом передают суть:

– Катька Семенову поджопник дала.

Сержант на ходу оборачивается, делает страшное лицо и шепчет:

– Слышь, ты!!! Ну еще хоть раз!..

Замполит понимает: что-то не так, и именно между автохозвзводом и ремротой. Строй приближается, и он внимательно рассматривает солдат.

– Только не ударить! Только не ударить! – шепчет Катя, со всеми приближаясь к трибуне.

– Тянуть носок! – командуют оттуда.

Семенов чувствует опасность и начинает ерзать. Деться некуда. Суровые законы строя не дают метнуться ни влево, ни вправо. Впереди шеренга «черпаков», а сзади – «эта»...

Трибуна все ближе. Уже надо держать равнение направо. Вот над самым строем сам «товарищ подполковник». Нога еще четче печатает шаг и аккурат напротив трибуны под команду: «И-р-раз» взлетает так высоко, что уже привычно входит в зад Семенову.

Барабан сбивается с ритма. Подполковник на трибуне стоит, взявшись за перила, низко опустив голову, прячет лицо.

Семенов сквозь зубы матерится и оглядывает однополчан.

Хуже всего «молодым». У них застывшие в муке каменные лица.

– Ну, щас! Ну, щас!.. – шипит дембель. – Щас строй распустят... Готовься.

Катя в строю. Сбылась ее мечта. Она в армии. Киномеханик клуба, рядовой контрактной службы. С гордостью носит форму, честно ходит на службу. И даже утром на разводе шагает со всей бригадой, хотя женщин-военнослужащих от утреннего марша освободили.

А сейчас ей страшно и в то же время нечего терять, и она, поравнявшись с трибуной, держа равнение на замполита, в четвертый раз впечатывает сапог в зад сержанту.

Трубы запели вразнобой, каждая свое. Барабан замолк, барабанщик словно хочет укусить свою колотушку. Кто-то прямо в строю не выдержал и согнулся от хохота. Бригаду останавливают и распускают.

Катя опрометью кидается к клубу в спасительную кинобудку, но разъяренный Семенов начеку. И вот уже из сугроба торчит лишь Катина голова в безразмерной шапке с кокардой. За забор летит сначала один ее сапог, потом другой.

Наконец слегка успокоившийся «дедушка» с лицом цвета свеклы идет в казарму. Молодые прячутся, чтобы не попасть ему под горячую руку. А замполит, кряхтя и вытирая слезы, сам ползает по сугробам, извлекая из них сапоги киномеханика.