Станислав Сахончик
Восток заманивает яркими красками.
Фото Reuters
После многомесячных походов по Индийскому океану и Красному морю танкер «Владимир Колечицкий» бросил якорь на внешнем рейде северойеменского порта Ходейда. Судно из-за мелководья не могло подойти к причалам. До самого города было неблизко, он просматривался только в бинокль.
И это было очень хорошо, так как у нас уже имелся негативный опыт общения с арабскими и африканскими портовыми городами. Неделю назад мы заправлялись горючим на нефтяном терминале Адена и понесли изрядный моральный урон от мусульманских обычаев.
На набережной стояла мечеть, и с ее минарета каждое утро «в тот час, когда черную нитку можно отличить от белой» (примерно в четыре утра по судовому времени) через мощные японские динамики несся призывный клич муэдзина. Невыспавшийся экипаж реагировал вполне адекватно – из открытых иллюминаторов кают и кубриков неслись выражения, весьма далекие от парламентских. А боцман, бравший уроки морской словесности у знаменитого капитана «Россоши» Михеича, выдавал с палубы в сторону города многоэтажные сложносочиненные предложения и разнообразные речевые конструкции на базе слова «мать». Два дня так и развлекались.
Мы прибыли в Ходейду уже вполне морально подготовленными – с экипажем были проведены политзанятия, в ходе которых нас (с большим сомнением в результатах) попытались убедить, что угнетенные мировым империализмом трудящиеся Ближнего Востока ужасно страдают под игом капитализма и буквально носят на руках советских людей, размазывая при этом рукавами слезы радости на глазах. Народ у нас был опытный, плавали не первый год, и политотдельские агитки, рассчитанные на интеллект матросов-срочников, на нас давно уже не действовали...
ДВА МИРА – ДВА СОВЕТНИКА
К борту подошел лоцманский катер с портовыми властями, кроме них на палубу ступили и двое военных в оливковой полевой форме и черных беретах. Экипаж собрали в столовой команды, и перед нами выступил молодой йеменский капитан по имени Махмуд, щедро увешанный кокардами, звездами и аксельбантами. Он вполне сносно говорил по-русски, так как недавно окончил Ташкентское высшее военное общевойсковое училище. Из его горячей, по-восточному темпераментной речи явствовало, что Ходейда – крупнейший порт Йемена и чуть ли не его промышленный центр, что в городе есть самый большой на побережье цементный завод и несколько крупных фабрик. Население Ходейды горячо любит советских людей и с нетерпением их ждет…
Тут в столовую заглянул второй военный с типично рязанской, круглой и основательно загорелой физиономией, к которой совершенно не шел черный берет. После захода в каюту капитана у него заметно покраснел нос и подозрительно весело блестели голубые глаза.
Заговорщически нам подмигнув, он отослал Махмуда в капитанскую каюту, сам же, отрекомендовавшись полковником Соколовым, военным советником йеменской армии, обратился к нам с весьма пространной речью, более напоминавшей целевой инструктаж.
Из его речи вытекало, что коллега Махмуд как истинный патриот Йемена и дальний родственник президента Салеха весьма основательно «подзагнул» насчет величия Ходейды, которая в действительности является большой дырой, что цементный завод занимается только расфасовкой китайского цемента в бумажные мешки, а две фабрики города производят исключительно газировку и мороженое, которое сами аборигены на дух не переносят.
Директор фабрики по-йеменски именуется «мудир» (не путать с русским приблизительным аналогом), друг – «садык», это рекомендуемое общепринятое обращение, и упаси боже назвать бедуина бабуином. Бедуины – очень трудолюбивые люди, постоянно заняты тем, что кочуют из Северного Йемена в Южный и обратно, где их каждый раз регулярно переписывают и выдают денежное пособие от Саудовской Аравии. Тем и живут.
В городе введен комендантский час, по вечерам, бывает, постреливают, вот намедни полицейские с блокпоста ночью подстрелили машину с подвыпившими китайскими советниками. То-то было весело!
Население нас действительно ждет с великой радостью, однако исключительно из корыстных побуждений – торговцы из всех запасников вытащили всякий неликвидный хлам и взвинтили цены в магазинах и на базарах в три раза. При покупке обязательно надо яростно торговаться, изредка поминая аллаха, а то подумают, что ты их не уважаешь. При этом русскую ненормативную лексику желательно не применять, ибо торговцы ее вполне сносно разумеют и очень обижаются, когда нехорошо поминают их маму.
СБОРЫ БЫЛИ НЕДОЛГИ
Утром следующего дня половина экипажа, загрузившись в рабочий катер и спасательный бот, отправилась в город. Без приключений, конечно же, не обошлось. Единственный (из шести имеющихся на судне) работающий спасательный бот для начала сорвался со шлюпбалок, потом, по ходу дела, на нем сработала спринклерная система орошения, окатив нас всех забортной водой. В завершение из-за судорожных манипуляций с реверсами, производимых небезызвестным четвертым помощником Витей «Манди» вдруг заглох мотор и через сальник гребного вала шустрым фонтанчиком пошла вода. Мы начали откачку ручной помпой, недобрым словом поминая баламута Витю. В это время бот понесло течением прямо на китайский сухогруз, стоящий на якоре, весь экипаж которого вывалил на палубу, выражая бурную радость гортанными воплями, разными национальными телодвижениями и маханием цитатниками. При этом из иллюминаторов машинного отделения нас приветствовали голыми желтыми задницами, которые по выразительности незначительно отличались от лиц, разве только отсутствием улыбок.
Однако радость наших желтолицых братьев была недолгой, мотористам удалось запустить движок, и бот парадным ходом пошел к причалу. «Манди», сидящий на корме у руля, сделал китайцам приветственный жест (подняв вверх средний палец), после чего галдеж и махание цитатниками заметно усилились.
Высадившись на пустынный причал, мы толпой пошли к автобусу нашей военной миссии. Поскучневший Витя проводил нас горестным взглядом, он сидел уже месяц «без берега» в наказание за нигилизм и вольнодумство. Будучи художником судовой стенгазеты, он несанкционированно вставил в нее свой рисунок, изображающий спящих в кубрике матросов. На местах соответствующих органов были изображены приличной величины выпуклости, а внизу красовалась подпись «И снится нам не рокот космодрома….». В принципе Витя абсолютно не погрешил против истины, однако бедного замполита чуть не хватила кондрашка – дело было в Адене, и на борт должно было прибыть с проверкой политическое начальство из штаба 8-й оперативной эскадры. То-то уж повеселились бы! С далеко идущими оргвыводами о моральном облике экипажа.
На причале никого не было видно, только из обложенного мешками с песком капонира с 37-мм зениткой доносился дружный храп доблестных защитников йеменского неба. Мы на цыпочках прошли мимо зенитчиков, которые безмятежно спали, обхватив руками автоматы, и сели в военный автобус, который доставил нас в центр города.
В ПОИСКАХ ВОСТОЧНОГО БАЗАРА
Центр славного портового города Ходейды в то время представлял из себя нагромождение одно- и двухэтажных зданий, лавок, лавчонок и магазинчиков, заваленных всяким барахлом сингапурского и тайваньского производства. Поскольку в городе не было асфальта, все это было покрыто слоем пыли. Обращало на себя внимание обилие праздношатающихся мужчин, обвешанных оружием, и хаотичное по-восточному движение машин, мотоциклов и ишаков, которое никто не регулировал.
Среднестатистический представитель йеменского мужского поголовья носит за кушаком (обязательно!) кривой кинжал «джамбию», а бедуины таскают на себе целый арсенал начиная от музейных кремневых ружей до автоматов Калашникова и американских М-16 включительно. Кое-кто дополнительно навешивает на себя американские кольты, а один бедуин так и вовсе ходил с ручным пулеметом Дегтярева на ремне и двумя круглыми запасными магазинами в подсумке.
Долгожданных женщин мы так и не увидели, хотя изредка проскакивали какие-то бесполые существа в черных бесформенных хламидах с закрытыми лицами, основательно нагруженные разнообразной кладью. Так что взгляд ничего не радовало и слух не услаждало. Масса людей, лошадей, машин и верблюдов непрерывно и хаотично перемещалась с неимоверным шумом и гамом, непривычными для наших ушей. За пару часов у нас уже болели головы, и очень хотелось домой.
Поговорив с двумя приличного вида арабами, сносно говорящими на русском, мы только направили было свои стопы в их лавку на соседнюю улицу, как возле нас остановилась легковая машина и товарищ с неприметной славянской наружностью вежливо, но весьма настоятельно не рекомендовал нам туда ходить. Нас явно «пасли» наши чекисты, надо полагать, из лучших побуждений.
Время между тем катилось к полудню, жара сгущалась, и мы вдруг стали замечать, что народу становится значительно меньше. Аборигены как-то потихонечку стали пачками отключаться в тенечке. При этом они, как коровы, жевали какие-то листья, пускали зеленую пену, и на их сонных лицах читалось тихое блаженство. Оказывается, местные хлопцы активно потребляют листья ката – кустарника, обладающего слабым наркотическим действием.
Еще немного полюбовавшись на картину массового «улета» аборигенов, свидетельствующего о полной утрате коммерческих интересов к нашим персонам, экипаж с радостью загрузился в автобус и направился в порт.
Ситуация с зенитчиками повторилась в обратном порядке, доблестные бойцы все так же пребывали в состоянии нирваны. Только из-за бруствера показалась сонная физиономия с неизменной зеленой пеной на губах и, обозрев нас индифферентным бараньим взглядом, вновь исчезла, смачно всхрапнув на прощание.
Загрузившись в рабочий катер и наспех подремонтированный бот, мы кильватерной колонной направились к танкеру, попутно дружно поприветствовав китайских друзей жестом, описанным ранее, только выполненным синхронно двадцатью руками. Эффект был потрясающим! Интенсивность воплей на китайском языке сразу потянула децибел, эдак, на 80. Но что для друзей не сделаешь!
«СЮДА Я БОЛЬШЕ НЕ ЕЗДЕЦ!»
По правому борту открылась не совсем приятная для наших глаз картина. То, что мы принимали раньше за обычный волнолом, оказалось колонной наших «зилков»-самосвалов, поставленных впритык и загнанных в воду по кузова. Их использовали в качестве волнолома, так как «садыки» просто поленились (или не умели) их ремонтировать. Да и, действительно, чего с ними возиться, когда из Союза новые машины пришлют!
Бот и катер медленно выгребая против встречного ветра, двигались к месту якорной стоянки, куда уже подошли два сторожевика с нашей эскадры для сопровождения.
Наши спасательные боты – это отдельная песня. Сделанные из стеклопластика они должны были обеспечить наше спасение, даже идя по горящей нефти, обильно поливая себя сверху забортной водой. Однако спринклерная система орошения в походах быстро «закисала» от морской соли, а движки кое-как работали. Так что в случае прохождения по горящей нефти был шанс красиво поджариться.
С большим удовольствием моряки наконец-то ступили на родную палубу, знакомую до последней заклепки. Поздно вечером на корме подводили итоги, оказавшиеся неутешительными – хитрые «садыки» всучили нам высохшие косметички и всякого рода «арабские» сувениры, оказавшиеся дешевыми тайваньскими подделками. На следующий день желающих посетить Ходейду больше не было.
Общее уныние прервало появление баржи с фруктами и овощами, закупленными для нашей базы на Дахлаке. Сыграли аврал, быстро покидали все в трюм. К вечеру танкер в охранении сторожевых кораблей «Летучий» и «Ревностный», к общей нашей радости, снялся с якоря и вышел в Красное море. Капитан, передвинув рукоятку машинного телеграфа на «полный вперед», лаконично выразил общее мнение: «Ну, все! Сюда я больше не ездец!»
Позади остались одиннадцать месяцев рейса, впереди нас ожидали еще семь. Впереди был остров Маврикий, Сейшелы, архипелаг Диего-Гарсия, созерцание пингвинов и прочие прелести бродячей морской жизни. Это был самый длинный рейс в истории 31-й бригады. Но мы этого, к счастью, тогда еще не знали…
