Подмигивающий Маркс

Такого Маркса никто не увидел. Джон Мэйолл. Портрет Карла Маркса. 1875. Коллаж Михаила Митина

В середине 70-х годов судьба мне подарила возможность некоторое время поработать на инженерной должности в одном из научных центров, имевших отношение к КГБ. По сей день с ностальгией вспоминаю то замечательное время и с гордостью могу утверждать, что наша «ведомственная наука» во многом не уступала академической, а в отдельных областях значительно опережала ее. Причем мы никогда не стремились любой ценой защитить диссертацию. Для нас, молодых сотрудников, более привлекательным и престижным являлось занять более высокую должность, аттестоваться или досрочно получить очередное воинское звание за особые заслуги. Но основным стимулом для нас, безусловно, являлось осознание огромной важности и ответственности службы на порученном участке в интересах безопасности и обороноспособности Родины. Поэтому в закрытых НИИ и «почтовых ящиках» научные разработки велись намного быстрее и эффективнее, без распыления сил и средств.

ГОСУДАРСТВЕННАЯ ТАЙНА

Работая за «забором», мы в то же время не чувствовали себя в изоляции, не варились в собственном соку и со «своей колокольни» прекрасно были осведомлены о том, что происходило вокруг. Так, например, нас удивляло то, что в научных центрах и НИИ различных министерств и ведомств решались зачастую одни и те же задачи, велись похожие разработки. Даже если взять такую область, как производство отечественных средств электронной обработки информации, то каждый разработчик стремился изобрести свой «велосипед». Например, над проблемой создания клавиатуры для ввода информации в ЭВМ ломало голову не менее 20 разных научных коллективов, а над разработкой мониторов, которые тогда еще назывались устройствами визуального отображения (УВО), – и того больше. Одни предлагали для знакогенераторов фиксированные маски-шаблоны, другие пробовали осуществить сложнейшую с технологической точки зрения прошивку магнитных сердечников, третьи использовали более универсальную и перспективную телевизионную развертку. Причем одни разработчики не знали, чем занимались другие буквально на соседней улице или рядом, за забором. На наши вопросы, почему в стране так неразумно тратятся народные деньги, старшие опытные товарищи, горько шутя, обычно отделывались стандартными ответами: «Все кушать хотят!» или «Зато у нас безработных никогда не будет!»

Нет большого секрета в том, что органы КГБ всегда помогали нашей отечественной науке решать сложнейшие народно-хозяйственные задачи. Между учеными и специалистами происходили деловые общения и обмены мнениями на семинарах и конференциях. Приглашали и мы специалистов на свои научные площадки. Обмен живым опытом шел постепенно всем на пользу.

Не могу забыть, как в самом начале 70-х годов один из весьма немолодых гостей – маститый ученый из числа организаторов отечественной науки – буквально «ныл» на плече нашего старшего лейтенанта-инженера:

– Ну, как, сынок, вашей лаборатории удалось обеспечить передачу данных от ЭВМ отечественного производства по нашим совсем непригодным для этих целей открытым городским коммутируемым телефонным сетям с такой приличной скоростью и при наличии импульсных помех? Ведь это теоретически невозможно и противоречит теореме Котельникова и формуле Шеннона. Как удалось достичь таких результатов и чем же вы руководствовались при этом?

– Утвержденным нашим руководством директивным планом работы и указаниями непосредственного начальника, – услышал в ответ уважаемый академик.

В ПОИСКАХ «ГУСЯТНИЦЫ»

Мы, инженеры и научные сотрудники, работая в системе КГБ, находились, честно говоря, далековато от непосредственно оперативной работы. Однако иногда нас все-таки в случае необходимости привлекали к участию в массовых мероприятиях по обеспечению безопасности. Это была для нас своеобразная «смена обстановки». Вспоминается, например, 1977 год, когда всех нас, независимо от возраста, званий, должностей и заслуг на научном поприще, откомандировали в помощь силовым подразделениям КГБ и МВД ловить «подрывников» на Курском вокзале. Слово «террористы» тогда еще не было в ходу.

Нам доверили, помнится, самые важные с оперативной точки зрения участки: залы ожидания, автоматические камеры хранения и туалеты. Кто помнит те годы, тот знает – все это относилось к «вокзальной экзотике». Разъяснили: Юрий Владимирович Андропов на всю операцию по задержанию преступников выделил срок «до следующего понедельника». Особое внимание мы обязаны были обращать на «гусятницы» и искать их повсюду.

Довольно быстро приходилось входить в новую роль, привыкать к необычной обстановке. И нам, молодым людям, все начинало даже нравиться. Оперативное дело есть оперативное, особенно для настоящих парней – так нами тогда понималось. При этом очень хотелось почувствовать и проявить себя в новой роли. Поэтому мы изо всех сил старались неукоснительно выполнять все полученные на инструктаже указания. С интересом помогали, например, сотрудникам милиции производить досмотр ячеек в автоматических камерах хранения. «Улов» оказывался всегда богатым и разнообразным, хотя и не отвечал напрямую поставленной Юрием Владимировичем задаче: банки с контрабандной икрой, коробки с красной рыбой, чемоданчик игральных карт с голыми девочками. В одном случае нашли атташе-кейс с конспектом по взрывному делу слушателя-разгильдяя какой-то военной академии. В другой раз обнаружили кучу автоматов на целое отделение, вещевые мешки и скатки: солдатики, оказавшиеся транзитом на вокзале, пошли вместе со своим сержантом полюбоваться Белокаменной. Экскурсия, по всей видимости, запомнилась им надолго.

В зале ожидания тоже было «весело». Кто-то не выдерживал нашего «недремлющего чекистского ока» и вдруг бросался в бега. Другие не решались или побаивались лишний раз посетить туалет, когда чувствовали, что за ними неотступно следуют двое-трое крепких молодых парней в темных пальто и одинаковых пыжиковых шапках-ушанках. И не все успевали доходить до цели – сдавали нервы.

А «взрывников» тех все-таки быстро поймали. Хотя, правда, не мы, а оперативные сотрудники территориальных органов. И в установленные сроки уложились, иначе и быть не могло. Спецслужбы при Андропове работали четко, слаженно и напористо, остро ощущая причастность к общему, большому делу.

ОПЕРАТИВНОЕ КРЕЩЕНИЕ

А свое первое оперативное «крещение» я все же получил примерно на пару лет раньше «вокзальных» событий, когда меня от нашего Института включили в состав наряда на дежурство в ноябрьские праздники в помощь Девятому управлению КГБ для обеспечения порядка на Красной площади. Задание было весьма почетное. Нам выдали особые пропуска. Дежурить предстояло с вечера 6 до утра 7 ноября. По окончании дежурства разрешалось остаться на гостевой трибуне на время парада и демонстрации трудящихся.

Мне достался ответственный пост – предстояло дежурить всю ночь на брусчатке напротив фасада ГУМа. Разрешалось изредка заходить в здание погреться, так как ноябрь тот оказался довольно холодным. Но основное время мне положено было неотлучно находиться на порученном боевом посту.

В те часы первого моего дежурства казалось, что весь мир смотрит на меня: я нахожусь в самом сердце своей огромной Родины, вижу большие рубиновые звезды на кремлевских башнях, часовых у Мавзолея и серебряные ели. И я за все в ответе. Остро ощущаю важность задания и огромную ответственность. Ночная площадь пустынна и таинственна. Пристально всматриваюсь в прилегающую к ГУМу территорию «на предмет случайного присутствия посторонних людей и наличия подозрительных предметов». Внимательно вглядываюсь в портреты вождей, вывешенные на фасаде здания. Жаль только, что, кроме них, меня никто не видит. Особенно моя первая школьная любовь Инка Федорова. Взгляд задерживается на портрете Карла Маркса. Кажется, что он, один из вождей пролетариата, смотрит по-отечески и понимает меня. Высокие чувства благодарности и долга одновременно охватывают меня. И я все вглядываюсь и вглядываюсь в его доброе бородатое лицо и даже нескромно представляю себя продолжателем его дела. Но внезапно мне становится немного не по себе: Маркс явно подмигивает мне. «Показалось!» – думаю я, успокаивая себя. Но уже не в силах отвести взгляд от его глаз. И – что за черт! – Маркс совершенно по-дружески снова мне подмигивает. И чем  пристальнее я на него смотрел, тем все больше убеждался, что это не галлюцинация.

Связанный строгим обязательством немедленно докладывать в штаб дежурства обо всем необычном и подозрительном, я помчался искать старшего по наряду от Девятого управления. Выслушав меня, полковник Тимофеев, кстати, высокий, стройный и обаятельный человек, первым делом поинтересовался, не отведал ли я уже в ГУМе грога. Получив категорическое «нет» и внимательно всмотревшись в мои глаза, спросил, из какого я подразделения. А узнав, что я являюсь научно-инженерным работником, тихо, как будто про себя, посетовал, что, мол, кого только, черт побери, не присылают ему на укрепление. И отправил меня на место продолжать дежурство. Я снова быстренько вернулся к Карлу Марксу. Вождь встретил меня уже как старого приятеля, подмигнув мне сразу и левым и правым глазом. Я посмотрел на портреты других вождей, руководителей партии и правительства, но в их лицах не нашел никакого взаимопонимания. Взгляд Маркса притягивал и беспокоил меня. Я стоял, задрав голову, и смотрел на него, как завороженный.

– Ну, чего ты стоишь, разинув рот и уставившись в одну точку? Это у тебя, если не ошибаюсь, первое дежурство? Только не обижайся, – удивительно миролюбиво проговорил вдруг неожиданно появившийся за моей спиной полковник Тимофеев, по-отцовски обняв меня за плечи. – Что там у тебя с Марксом?

В ответ я только безнадежно махнул рукой в сторону бородатого лица. Пряча снисходительную улыбку, руководитель штаба пристально взглянул на портрет. И в тот же момент лицо полковника изменилось, улыбка мгновенно исчезла, глаза насторожились. Он весь как-то сразу выпрямился, на секунду застыл, что-то обдумывая, и вдруг «рысью поскакал» в сторону штаба. Сначала он исчез из виду, а затем через минуту снова появился, но уже у фасада здания ГУМа под портретом вместе с двумя солдатиками из комендантского полка, отдавая им на ходу какие-то отрывистые команды. Служивые ловко полезли по монтажным лесам и исчезли под портретами вождей. А еще через пару минут они уже вели к командиру девушку и парня лет пятнадцати–семнадцати, как мне тогда показалось в предрассветной мгле. После этого инцидента Маркс перестал подмигивать, совершенно потеряв ко мне всякий интерес. До конца дежурства времени оставалось немного…

На разборке в штабе стало известно, что задержанными оказались жители подмосковного Подольска – школьники Александр и Елена, брат и сестра. Как значилось в рапорте ответственного дежурного по наряду, нарушители, «имея намерение поприсутствовать на Красной площади и посмотреть военный парад и демонстрацию трудящихся, еще накануне, 6 ноября, тайно забрались по лесам под праздничное убранство на фасаде ГУМа и, сделав отверстия в глазах портрета Карла Маркса, устроились в ожидании праздничных мероприятий». После профилактической беседы юных нарушителей вскоре отпустили и вывели из зоны оцепления.

После дежурства я остался на гостевой трибуне. Погода благоприятствовала празднику, площадь преобразилась в лучах холодного ноябрьского утреннего солнца. Продавщицы из «девятки» любезно предлагали грог, коробки самых разных конфет, плитки шоколада, сувениры и праздничные флажки. Я, наконец, попробовал грога, о котором накануне упоминал полковник Тимофеев, и закусил шоколадным батончиком с фруктовой начинкой. Однако ощущение праздничного настроения так и не наступало. Чувствовалась тяжелая усталость после ночного дежурства, да и мысли то и дело возвращались к школьникам из Подмосковья, которые из-за меня и Карла Маркса лишились возможности собственными глазами увидеть военный парад и демонстрацию трудящихся на Красной площади.