Андрей Макаров
Морские чайки поневоле стали единственными ценителями товара, с таким трудом добытого мичманом. Фото Reuters
После вахты мичман Совенко постучал в каюту замполита.
– Разрешите, товарищ капитан второго ранга?
– Заходи, заходи, Совенко, – отозвался тот.
Вахту замполит не нес, потому большую часть времени он проводил в каюте, а конкретно – в койке. Зато вставал оттуда одним движением, как маятник. Задница на месте, голова шла вверх, ноги вниз в форменные корабельные черные тапки. Как только ступни в тапки вошли – на лице нарисовались приветливость и готовность объяснить, почему нельзя решить проблему, с которой пришел посетитель.
Уже сидя замполит глянул список команды под стеклом на столе.
– Присаживайтесь, Василий Павлович!
– Товарищ капитан второго ранга, я по поводу моих яиц! – сразу взял быка за рога Совенко.
– Да, конечно…
Яиц так яиц. Вот в прошлом походе в каюту ворвался гражданский научный сотрудник и с порога потребовал:
– Немедленно прекратите прослушивать мою каюту!
Замполит, тертый калач, щелкнул первым попавшимся тумблером на панели радиоприемника «Волна» и заверил гражданского, что больше его прослушивать не будут. Доктор его теперь прослушает на берегу.
– Постановление партии вышло, товарищ капитан второго ранга, приказ состоялся, а яйца нам не дают.
– Да, да, Василий Павлович, безобразие, надо разобраться, вы подробнее.
– Я и говорю: вышло постановление в знак заботы и повышения, в Марокко заходили, мне брат в письме газету прислал, он прапорщик на танках, – Совенко показал затертую вырезку из газеты, – по нему издан приказ министра обороны, номер у меня есть, по которому прапорщикам и мичманам положено выдавать в выходные яйца. А нам не дают! Только у меня на шесть яиц недостача.
– Все верно, – кивнул замполит, – партия и правительство, командование мичманов и прапорщиков не забывают. Сам видишь, – он перешел на «ты» и в знак доверительности придвинулся ближе, – только надо учесть, что судно в походе и выполняет важную задачу оборонного значения в дальнем районе Мирового океана.
Замполит сделал паузу и покачал головой.
– Это что же получается, боевую задачу прервать, следовать в ближайший порт мичманам за яйцами. Потерпи, Василий Павлович! После похода в родном порту, – улыбнулся он и развел руки, словно хотел показать, сколько яиц ждет Совенко на берегу.
– Товарищ капитан второго ранга, яйца у нас есть, – с укоризной в голосе произнес мичман. – В Марокко две коробки загрузили, сам видел.
– Опять не понимаешь, Совенко! – начал раздражаться замполит, – у нас впереди заходы в иностранные порты. Предстоят официальные приемы. Попросит какой-нибудь зарубежный адмирал яичницу, а мы ему: «Нет яичницы. Все яйца мичман Совенко съел».
– Никак нет, – не сдавался мичман, – за адмиралов не знаю. На три месяца похода мне положено двадцать четыре яйца… В понедельник на завтрак команде омлет давали.
– Вот видишь! – обрадовался замполит.
– Так он не в счет, мне еще два яйца от министра обороны положены.
Замполит сразу утратил душевность, поднялся, нараспашку открыл пустой холодильник:
– Смотри, Совенко! Нет у меня яиц!
Встал и мичман, хотел еще что-то сказать, потом аккуратно сложил вырезку и спрятал в нагрудный карман.
– Разрешите идти?
– Идите! – неласково проводил его замполит.
ОБИДА РАСТЕТ
Спустя неделю счет у Совенко дошел до восьми недоданных яиц, и он пошел выше. А выше был ГКП – главный командный пункт или верхний мостик, если не так торжественно. Совенко заглядывал сюда редко. Снять показания приборов или запросить место судна – проще позвонить в штурманскую рубку или гидрографам. Телеграмму подписать – лучше в штурманскую зайти и уже оттуда, если разрешат, на ГКП. Он и в этот раз так сделал. Покрутился в штурманской, осторожно высунул голову на верхний мостик, раскрыл было рот, чтобы спросить разрешения зайти, но бесшумно подлетел вахтенный офицер и приложил палец ко рту.
В противоположном углу в высоком кресле спал командир. В середине похода у него разыгралась командирская бессонница. Это когда в каюте заснуть не можешь, в постели маешься, ворочаешься часами с бока на бок, зато на мостике только в кресло высокое командирское сел – глаза сами закрылись. Командир изредка похрапывал, а вахта – рулевой, вахтенный офицер и штурман – убавили громкость трансляции до минимума и ходили на цыпочках.
Командирский сон чуткий. Он открыл один глаз и увидел перед собой вытянувшегося в струнку мичмана Совенко. Командирский глаз посмотрел на Совенко и снова закрылся. Стоит мичман и пусть себе стоит.
Сжигая мосты, Совенко кашлянул.
– Товарищ капитан первого ранга! Разрешите обратиться по личному вопросу.
Командир вздохнул, открыл оба глаза, посмотрел на мичмана и тяжело кивнул.
Совенко доложил про постановление, предъявил газету, озвучил вышедший вдогонку приказ министра и понесенный им личный ущерб. Командир внимательно выслушал, набрал в грудь воздух так, что Совенко чуть не засосало, и тихим проникновенным голосом начал:
– Совенко! По уставу любой военнослужащий мужского пола может иметь яйца в количестве двух штук. Вот у меня, капитана первого ранга, и то два яйца, а ты хочешь аж восемь.
Совенко! Я командую кораблем первого ранга, а не птицефермой, но специально для тебя в следующий поход курицу возьму, на твое заведование повешу и не дай бог с ней что-то случиться. И ты мне не телеграммы будешь носить, а предъявлять каждое новое яйцо и докладывать: товарищ капитан первого ранга, кура несется нормально в количестве двух штук в неделю, предъявишь, а я распишусь на них с отметкой в вахтенном журнале.
Совенко!!! Ты откуда призвался? Как тебя на корабли понесло? Давай тебе на берегу должность найдем. Откомандируем в подсобное хозяйство. Или к братану в танк. Вам двоим и брони не надо. И так не пробьет.
Совенко!!! Почему тебе два яйца?! По звездочкам считал? Тогда старшему мичману три надо. Младшему лейтенанту одно, а начиная с капитана третьего ранга выдавать страусиные.
Совенко!!! Ты уже всех своими яйцами достал, включая меня. До ГКП дошел. Выше только мачта. Так залезь на клотик и ори: «Яйца, отдайте мои яйца!» Вероятного противника напугаешь, хоть какая-то польза от тебя будет.
Уйди с глаз моих, курощуп!
Мичмана как ветром сдуло. Командир поерзал в кресле, понял, что окончательно проснулся и огляделся. Рулевой стоял на руле с чугунным лицом. Вахтенный офицер утопил лицо в тубусе локатора. Командир еще поерзал, понял, что заснуть уже не удастся, слез, послонялся по мостику и штурманской и злой ушел в каюту.
ПОСЯГНУЛ НА СВЯТОЕ
А затем Совенко посягнул на святое – продкладовые. Причем его не интересовала ни копченая колбаса, попадавшая на общий стол уже с зеленой каймой, ни проспиртованные запаянные в полиэтилен батоны, ни вобла, закатанная для сохранности в большие банки. Его терзало, что в продкладовых лежат его совенковские яйца, которые ему не отдают. И кто-то другой их наверняка ест. Ананас после захода в Марокко дали, а яйца зажали. Ананас дали всем, а вот два яйца должны были вынести только ему, потому что партия так решила. Он пошушукался с другими мичманами, внося смуту, но мичмана жались, от коллективных акций отказывались, хотя и разделяли гнев товарища.
Прошло две недели. Счет у мичмана дошел до десяти недоданных яиц. На «рупь тридцать», если яйца диетические, и девяносто копеек, если столовые. Перевалил критическую массу. И как раз подоспело партсобрание. В Москве прошел очередной пленум ЦК КПСС, поднявший на знамена очередную чудо-юдо идею, что социалистический мир спасет мелиорация. Предстояло осушать заболоченные земли, расширять пастбища и поворачивать реки. По поводу предстоящих боев следовало провести партсобрания во всех воинских частях от Заполярья до пустыни Каракум, а с учетом нас, и в Атлантике.
Где-то у экватора. На большом белом пароходе. Сидят серьезные люди в немалых чинах в синих коротких штанишках (тропическая форма). От качки отходят занавески на окнах кают-компании, раскачиваются и люди. Жарко, кондиционер не справляется. Докладчик, держась за переносную походную трибуну, невнятно бормочет что-то про мелиорацию минут на сорок.
Вокруг судна летает «Орион», кидает гидроакустические буи, щупает нас своей аппаратурой, а может, даже и прослушивает весь этот бред. Потом все вытерли пот, единогласно назначили ответственным за мелиорацию начальника метеолаборатории. Вроде как по его части следить, чтобы буфетчицы землю в цветочных горшках поливали.
Это первый пункт, потом было минут на пять про соцсоревнование, а на пункте «разное» руку поднял и прошел к трибуне Совенко.
Мичман начал издалека, про заботу партии и правительства, про то, что на своем участке он старается соответствовать, оправдать и ценит внимание министра обороны, который своим приказом номер… распорядился выдавать прапорщикам и мичманам доппитание. И его огорчает, что в условиях дальнего похода некоторые коммунисты приказ игнорируют, заявляя, что яйца в продкладовых не для своих мичманов, а для иностранных адмиралов. И можно ли рассчитывать на выполнение нынешнего постановления о мелиорации, если предыдущее практически сорвано?
Замполит тоскливым взглядом смотрел на ведущего протокол секретаря. Мичмана, техника одной из лабораторий. Тот отвернулся от замполита и зловредно записывал сказанное слово в слово, а про яйца еще и подчеркнул.
«По приходу протоколы проверят в политотделе, и хоть привезешь ты в подарок бутылку водки-романовки с царским орлом, все равно тебя потом носом в этот протокол ткнут, – грустно размышлял замполит, – придется по две бутылки дарить, поить весь политотдел, и все равно носом ткнут».
Мичман же, не отрываясь от заготовленной бумажки, пугал срывом поставленных задач и возлагал ответственность на виновных, правда, по именам и должностям их не называя. Сказал про то, что в танковых частях лучше. Намекнул про открытое письмо, с которым надо обратиться, раз на месте коммунист коммуниста понять не может, и есть сомнения в выполнении решений вышестоящих органов.
Тут замполит чуть не подпрыгнул. Ведь этот Совенко, как пить дать, напишет в тот же ЦК КПСС. Отправит прямо из иностранного порта. И придет в ЦК письмо из Гвинеи, города Конакри. А часто ли в ЦК нашей КПСС приходят письма из Гвинеи? И поставят его на контроль, отправив в Министерство обороны с удивленно-вопросительной резолюцией, а те переадресуют письмо в Главкомат ВМФ с кучей грозных резолюций, оттуда раздробят его в Ленинградскую ВМБ и в ГУНИО, главное наше управление навигации и океанографии, и вновь письмо сойдется в политотделе 6-й Атлантической экспедиции. И резолюций будет столько, что и самого письма уже не видно.
И вызовут его сразу к пяти адмиралам, и дадут ему адмиралы лукошко и скажут: ну, замполит, несись! Несись, гад, чтоб на каждого мичмана по два яйца из тебя вышло. А потом законопатят его из Ленинграда куда-нибудь на Севера, на серый пароход с пушками и кучей личного состава, где он и будет гнить до конца службы.
Замполит переглянулся с командиром и вслушался в последние слова мичмана Совенко:
– …если проблема, не стоящая выеденного яйца, не будет решена в ближайшее время.
Победа мичмана над командованием была полной. Уже на следующий день в обед в кают-компании буфетчица вынесла сетку яиц и громко объявила:
– Совенко! Вот твои яйца!
Ему выдали даже больше, чем положено. И что недодали, и вперед, до конца похода.
Два из них Совенко сварил в чайнике, а с остальными получилась ерунда. В тот же день командир БЧ-5 конфисковал у него нештатную электроплитку. Совенко сварил в чайнике еще два про запас и весь вечер бегал по пароходу с оставшимися яйцами в авоське, пытаясь их пристроить в прохладное место. Завпрод, поджав губу, сказал, что когда яйца были общественные, он хранил их согласно должностным обязанностям, а для яиц личных в продкладовых места нет. Согласно приказу того же министра обороны. Маленькие личные холодильники «Морозко», у кого они были – заполнены под завязку. Большие - только в командирских каютах. И уже под ночь он униженно постучал в дверь каюты замполита.
Замполит и с кровати не поднялся:
– Совенко? – обрадовался он. – Василий Павлович?
Потом замполит вскочил, застегнул верхнюю пуговичку на тропичке и металлическим голосом скомандовал.
– Мичман Совенко! Кругом! С яйцами отсюда – шагом марш!
Совенко в каюте открутил до максимума регулятор кондиционера, разложив по его верху оставшиеся яйца. Не помогло. К утру яйца протухли, а мичман простудился и потом, чихая и сморкаясь, долго швырял яйцами в чаек.
