Жизнь в этой жизни

-Андрей Георгиевич, поздравляем вас с днем рождения и дорогими каждому писателю подарками - новыми книгами. Вы не большой любитель юбилейных торжеств, но на этот раз вам не удалось избежать праздника.

- Я сначала относился к юбилеям пренебрежительно, тем более к таким. Раньше ведь "пятерки" отмечались только после 70. А первым 65-летие, кажется, придумал композитор Щедрин. А потом почему-то пошли все отмечать, но мне не понравилось, потому что привлекаются PR, спонсоры. Событие такое наживное получается. И 60 лет я решил отметить сознательно на свои деньги, тогда у меня они были. Собрал всех людей - не нужных, а тех, что были по жизни.

Сейчас же юбилей отмечался по инициативе моих друзей. А я подумал: разве бы эта власть дала пенсию человеку, который еще не полностью сдох (пока у нас в 60 дают), разве какая-либо другая власть дала бы человеку пенсию, пока он не полностью выжат (у них на Западе в 65)? Ну, что - 65, и даже по западному образцу выжил. И сейчас мне очень нравятся вопросы: "Чем вы нас порадуете? Что вы приготовили?" Да вы еще и того не прочитали. Но, слава богу, кто-то все-таки прочел, значит, и польза была, и прок какой-то. Но 65 - это много, и это надо отмечать. Я старый человек и с гордостью могу это сказать.

- А на вашем любимом Кавказе только с 70 к человеку относятся как к пожилому.

- Бог с ним, с телом. Но душа же еще есть и тоже может устать. Я только что прочитал великую книгу, напечатанную в "Иностранной литературе". Такой прямоты текста я не встречал давным-давно. Судьба парня - внука генсека испанской Компартии, которого каким-то образом отлучили от матери, и обстоятельства судьбы чудовищные, но душа работает. Вот читаешь, и стыдно за всю свою счастливую многоногую, многорукую жизнь. Так что душа может устать вовсе не от власти, а от себя самого, от того, как ты неправильно и неверно жил. И как ты ни в чем не покаялся. Так что в 65 лет не надо людей отпускать и надо как-то поздравлять. Всю жизнь презирал юбилеи, но кто сейчас скажет, что 70 будет?

- Андрей Георгиевич, что труднее - рождаться или жить?

- Слава богу, рождения человек не помнит, может быть, он родится, когда помрет. Может быть, это действительно куколка или гусеница. Скорее гусеница, такая безобразная. У нее очень много ног, и она жадно жрет лист свой. Одних ботинок не напасешься. А куколка - плод, наверное. Платонов умел такие страшные вещи внятно выражать. У него же есть размышления о том, как там, внутри матери, было - хорошо или плохо, - никто ж не помнит. Он предполагает, что, наверное, там было хорошо, недаром же человек кричит, когда рождается. Японцы отмечают день рождения от зачатия. И теперь все знают, что впечатления плода существуют. Надо ему ставить хорошую музыку и доставлять положительные эмоции.

Несмотря на все обсуждения реинкарнации, слава богу, память о предыдущем рождении не существует все-таки. Я всегда с предубеждением отношусь к тем, кто говорит, что помнит, - так не могло быть сделано. Хотя, видимо, уже натасканный этими разговорами однажды увидел себя во сне в странном виде - в доисторическом панцире какого-то краба. Почему-то я вынимал его из своего собственного бедра. И понимал, что это я же - такое древнее-древнее существо. Наверное, сама жизнь непрерывна, и какая-то часть твоя влита - не только по детям, а вообще как-то разлита. Мне стало казаться, что не только душа и тело, но есть и третья часть. Она и называется - жизнь. Она тоже существует и не вполне внутри. Душа делает свое, тело, данное для изничтожения, - свое. С душой, правда, непонятно, что дальше, куда ей дальше идти. И это дело недаром засекречено. А еще есть жизнь, и она не в одном только теле. Как раньше говорили, эфир - некая энергия, ты соединяешься все время, ты не живешь отдельно. Ты находишься в ней, и, если она перестанет в тебя поступать, тебя и не будет. А законы эти уже совсем никому не известны. Жизнь сначала даруется, дается матерью. Потом поступает снаружи. Движения тела изучаются, а вот что поступает со стороны - не только духовные озарения, но и сама жизнь. Притекает-притекает, даже вот лунные движения влияют - отойдет-подойдет. В общем, не разгадаешь. Почему меня еще так волнует "Медный всадник" - потому что там существует явно не два, а три компонента. Как тело, дух и жизнь, так и там - государство, человек, стихия. Пушкин до трех умел считать. И главное там - не выяснения отношений личности и среды. Вот, что умрет - личность. Это самая смертная часть, и поэтому так страшно. Я даже решил, что личность - это мозоль от трения души о тело. Но, может быть, от человека остается память, и она выражается памятью же человеческой как память о личности. Вот это вот и остается только - в памяти. Вероятно, поэтому и человек ловится в то, чтобы оставить о себе лучшую память, старается немножко больше, чем надо, и это нормально. Меня всегда поражала строка в псалмах: "Вы уже получили награду свою". И рынок должен быть потоньше нашего базара - рынок, что сделано, что взято, что отпущено, что воплощено. Можно догадаться, что в каком-то из нехороших кругов ада помещены люди, не исполнившие назначения. Но великая история и великая хитрость Бога живого, что все это заблокировано. Люди должны были бы додуматься и хвастались бы своими достижениями, но никто еще не разгадал, что будет. (Смеется.) Это вопрос веры, а вера очень часто заблуждается, тем более что она руководится институтом религии, а там тоже люди. Так что вера - это то, что даруется наряду с жизнью. Может быть, сколько веры, столько и жизни.

- В дни рождения многие себя странно чувствуют независимо от возраста.

- Новый год, конечно же, приятнее. Я каждый месяц переживаю 27-е число. И 28-е. И эти дни мне надо всегда прожить аккуратно - каждый раз обязательно что-то происходит. Мне еще повезло, что очень часто я встречал день рождения без всякого замысла в самых разных местах. Запомнился 1975 год, когда впервые оказался на Западе, в Голландии, в Амстердаме. До сих пор люблю этот город - была красивая погода.

- Какие еще числа месяца для вас имеют значение?

- Когда-то я думал, что еще 13-е. Но многому нельзя придавать излишнего значения, а некоторому нужно. Когда мне было 40 лет, я вдруг расхотел отмечать день рождения - непонятно почему. Я, человек пьющий, но меньше, чем моя репутация, не выпил ни грамма. Так вечер тихо и прожил. Позвонил родителям, поговорил с отцом, убедился, что старики на месте (тоже - какие старики, смешно говорить - лет под 70, теперь они для меня и не старики вовсе). Лег спать, а в час ночи позвонила мать - отец скончался. Я же с ним беседовал только что, и он был в порядке. Вообще говорят, что перед смертью человек бывает в хорошем состоянии. Я вылетел в Питер и застал даже его тепло. Кто меня научил в этот день не пить - должен же был лежать в полном разборе. Так что 27-е, 28-е с 1977 года я не очень-то и праздную. Когда было 60 лет, я собрал друзей. А на следующий день поехал на кладбище навестить родителей. Приехал и не увидел могилы. Оказалось, что украли в тот день крест. Я сказал любимой родине все, что думаю. А накануне получил телеграмму от Ельцина, что меня очень удивило - кто уж ему подсказал, что меня надо поздравлять? А на следующий день - срубленный, как береза, бронзовый крест. Так что юбилей - это нагрузка. И нехорошо мне стало уже дней за пять, и надо еще пережить.

- Рождаетесь.

- Еще на одну пятилетку? (Смеется.) Как писала, как ни странно Вера Инбер, и жить-то осталось каких-нибудь две пятилетки.

- Вы мнительный?

- Конечно, мнительный. Как-то недоделано что-то и недоволен я достаточно собой. Всю жизнь я помню слова из песни, которую исполняла Элла Фицджералд. Там была фраза: "Господи, не забирай меня сейчас, я не готов". И дальше строчка "Хочу быть готовым умереть" - "I want to be ready to dead". Поразительно, это целая карьера все-таки действительно - как умереть.

- А как жить?

- Такое впечатление, что если жить по такому высокому духовному принципу, совершенно уже не греша, а только возносясь, то сгоришь тут же. Хотя бы только от сочувствия к ближнему. Как же можно по улице пройти? Если не ходить, зажмурившись, получишь инфаркт при виде старухи в переходе или еще чего-нибудь. Мера нашего сочувствия. Человек живет на глухоте, допуская к своей душе очень немногое, что он в силах выдержать. Он живет глухой защитой психической. Иначе его нет - он сразу сгорит, как метеорит, который попадает в атмосферу.

Жизнь странная, все-таки она какой-то великолепный механизм. И все-таки она есть, и какой бы она ни казалась омерзительной, но в более высоком смысле она тоже выстаивает - жизнь в этой жизни. Скотская, но не такая скотская. У Бунина в "Жизни Арсеньева" есть один фрагмент, который я всегда помню. Этот эпизод мне запал именно честностью автора. Идет юноша (а прототип сам Бунин), влюбленный, красивый, дворянский, богатый - в общем, в полном порядке. Замечательной мороз, Россия - состояние полного рая. И видит чудовищного нищего с культями, выставленными напоказ, и страшными следами жизни. И, проходя, дает ему целковый - серебряный рубль, чуть ли не полкоровы по тем временам. И все-таки от глупости, наверное, от детскости и омерзительного контраста своего состояния души и вида этого человека произносит слова сочувствия: "Как же вы все-таки ужасно живете". И вдруг нищий подпрыгивает и ему говорит с презрением: "Вовсе не ужасно, молодой человек". Вот это такая подлинная вещь, и оказывается, что одно гораздо ценнее другого.

По-видимому, рынок тонок и жесток. Не жалуйся, не проси, не надейся. Я еще не помню, чтобы молитва не была услышана. Когда действительно надо.

- Вы петербургский писатель, и ваш день рождения - 27 мая - совпадает с днем рождения Петербурга.

- Да, и в этом году в связи с приездом Буша его справили на пару дней раньше. Мне нравится заголовок к моему юбилею - 299 лет Санкт-Петербургу. Между прочим, по отношению к Петербургу, которому почти 300 лет, я прожил 22 процента, что легко считается. А неслабый процент получается. Ну, смешно даже - мне мой срок идет, ему его. Правда, не всегда я живу именно в Петербурге.

- Ваша непоседливость - фамильная черта?

- Вероятно, импульс путешествия сообщила мне мама. Она была гениальная женщина. Полунемка, полудворянка, она запомнила жизнь до 17-го года. Ей было 12 лет, когда все это случилось, и какие-то вещи она делала вне советского режима. И вот она целый год копила копейку и, как и бабушка, список своих копеечных расходов вела. (Потом я нашел бабушкины дореволюционные записи, где петрушка - три копейки.) Люди пытались жить. И вот как нельзя - понятно. А как можно - уже труднее. Можно купить новую мебель, но я не помню, чтобы в доме что-нибудь покупалось. Простыни только штопались, потом уже я был потрясен, что кто-то покупает простыни. Это было всегда, и быт был всегда. Быт ветшал, и я до сих пор живу в той же мебели, которую сделал мой дед в 1909 году.

И вот мама копила эти копейки, чтобы поехать со мной куда-нибудь на лето на свой 24-дневный отпуск. Поэтому в 1946 году я был в Крыму, пил чай с Марьей Павловной Чеховой и впервые летал на самолете. В 1947 году - в Риге, и помню почему-то в ней только все буржуйское: как конфеты лежали в открытых витринах, какой там был кассир в пенсне и похожий на премьер-министра - все то, куда они только сейчас возвращаются. А в 1949-м меня отвезли на Кавказ, и я впервые увидел горы. Зачем она это делала? Надо было есть первую черешню. (Смеется.) И куда-то мы снова ехали и оказались в Москве - там была пересадка. У нас было пять часов времени, мама взяла такси (что при ее расходах было невозможно, и никто так себя не вел), и за пять часов мы объехали Москву. Я видел Красную площадь и еще много чего. Потом таким же способом мама мне показала Киев. И я до сих пор помню Владимира с крестом над Днепром. Это какая-то правильная память.

И про Петербург я всегда помню. Хотел бы сделать одну книгу к юбилею. Когда Петербургу будет 300, исполнится и 170 лет "Медному всаднику" - произведению.

- Вы хотите установить памятник "Медному всаднику"?

- Именно это я и хочу сделать. И завершить этим мою Пушкиниану. Есть уже "1836 год. Предположение жить", есть "1825 год. Вычитание зайца". И вот хочу, чтобы и 1833-й был тоже. Это самые основные годы для Пушкина.

- Где этот памятник будет стоять?

- Внутри книги. Я сейчас написал один маленький текст, некий эскиз той книги, называется "Мания последования". Всю жизнь я пытался понять эту штуку, которая тайна - самое восхитительное произведение всех времен и народов, и совершенно непонятно, как это сделано. И вот постепенно разными стадиями я вспоминал - и биографию Пушкина одновременно, и поэму саму понимал какими-то прорывами. И вот последний прорыв оказался, когда я увидел программу про катастрофы - показывали зарождение тайфуна. Он начинается из точки, и воронка растет и движется. А туда влетает легкомысленный исследователь, такой серебряный самолетик. А человек в нем сидит и все поясняет. Воронка страшная - такая черная клубящаяся в синем небе. Самолетик летит в тайфун, а пассажир говорит: сейчас немножко потрясет, но там будет хорошо. И потом действительно они влетают в такой круг абсолютно безоблачного неба и абсолютного покоя, которого нет снаружи. И парят внутри этого круга. Но надо уже вылетать, и комментатор говорит: сейчас некоторый риск есть. (Смеется.) И почему-то этот образ у меня полностью совпал с положением Пушкина в 1833 году. Этим годом датируется стихотворение "Не дай мне Бог сойти с ума" (правда, добросовестные пушкинисты оспаривают). К тому же "Пиковая дама" написана и "Медный всадник". Что это безумие у него выплыло? Выплыло, значит, знал. Ему предстояло вылететь из круга. А образ - гений находится в эпицентре смерча, где тишина. Гений - это тот, кто влетел в этот спокойный круг. (Смеется.) И оттуда все нам описывает. Конечно, такой сказочный образ получается, но почему-то эта метафора мне понравилась. В науке, в климатологии, это, кстати, называется "Глаз бури". А иначе откуда бы у Пушкина взялась такая поэзия? Вот пролети Глаз бури на голубом глазу. И откуда взялось выражение "на голубом глазу"? Вот язык, он все знает, полипроводимость такая возникает. Хотелось мне эту книгу сделать, но очень трудно. Это и был бы памятник "Медному всаднику".

А от "Медного всадника" сохранились все слои черновиков, и это самое поразительное чтение, которое я знаю. Потому что поэма есть - ее нет. Это вовсе не то что гениальный профессионал написал задуманное произведение. Это совсем другая вещь. Поэмы не было, и она выплыла, всплыла, проявилась. У меня есть свои соображения, наблюдения, на которые нормальный исследователь не натыкается. Петр пришел в это болото, и нельзя было город здесь делать, мы все до сих пор мучаемся. И судьба поэтому трагическая. Но он воплотил идею. Это же тоже памятник, да? Прошло 60 лет, и захотелось, чтобы и памятнику был юбилей. И вот смотрите, еще одна у нас дата - 240 лет самому проекту Медного всадника. А в чьей голове он возник? Екатерины - она подумала, что к 60-летию Петербурга пора обронзоветь Петра. Потом уже была долгая возня с Фальконе. Он приезжал-уезжал, ссорился, металла не хватало, лошадь падала, змею подставляли. Но стоит. Ну, стоял бы и стоял. Так нет же - Пушкин поэму написал. И вот, где начинается цепь и где она кончается - в болоте, Петре, Екатерине или в Пушкине? А дальше хоть балет пиши - все равно. Буря из Глаза уже увидена. Хотя Пушкин сам пропустил то знаменитое наводнение, потому что был сослан в Михайловское. И следующее наводнение он проморгал. Он удрал от жены и детей и вдруг Наталье Николаевне из Твери пишет письмо, и ты видишь, что так письма не пишут. Там написано - в лужицах была буря. Он описывает, как болота клубились. Так не пишут даже любимой жене. И он не возвращается домой - поэма была в нем, в нем уже жил текст, который и родился. Головокружительно, но 11 лет он носил свой замысел. Вот Глаз бури. Когда что можно написать? Толстого вот упрекали, что он неправильно описал 1812 год. Он видел и знал кое-что про войну - про Крымскую. Но у нас 1812 год остался по Толстому, правда? А наводнение по Пушкину. Они и останутся в памяти. Потому что их сочинили те, кто делает искусство, но не может делать много денег.

- А у вас деньги получаются?

- Богатства не получается. Или просто не умеется богатство. И не факт, что я когда-нибудь этому научусь, я это уже пропустил. Да и не захочу - свобода дороже. Деньги нужны, чтобы они что-то породили собой. Вот дети выросли худо-бедно, книжки вышли, квартиры какие-то я строил, они остались в предыдущих браках. То есть дом построил, дитя вырастил. Вот дерево не посадил. Хотя - нет. В детстве-то выгоняли всех на субботник, и дерево я сажал. Но когда я сажал дерево, я лопатой выкопал павловские десять копеек медных. И с этого момента больше деревьев не сажал, но заболел нумизматикой. Хорошая, кстати, была коллекция. Профукал ее в период молодых разгулов - пропил-прогулял. Еще в 1997 году выпустил книгу "Дерево". И, кстати, люблю эту книгу, может быть, больше всех других, хотя она наполовину состоит из моих неумелых стихов. Она для меня такая цельная, точная и нужная. Так что дерево у меня тоже есть. Значит, все сделал, все в порядке. В 65 лет надо хвастаться.